- Видит Бог… Впрочем, что это я, в самом-то деле? Ну, не важно… - хохотнул герцог, - Так вот, я приложил некоторые усилия в том, чтобы собрать вас вместе. Пришлось даже задурить на минуту мозги вашего Фонтейна. Это потребовало в вашем случае наибольших усилий. Нет ничего неприятнее этих праведников…омерзительные рожи… - Его слегка передернуло. - Ну, и после я немного поработал, затеяв небольшую бурю и обрушив мост, но, сами понимаете, тут уж не перетрудился. Когда в очередном грешнике не оставалось ни единого чистого помысла - жертва поступала в наше ведомство. Поэтому-то мсье Гастон, - рекомендую, Самаэль, дух злобы, - снимая с ветвей созревшие гроздья, потрудился больше всех. Любит он людей, что ж тут поделаешь? Любит… Целует столь страстно, что от объекта его любви остаётся головешка. Но что делать - такова истинная любовь!! Но вы только представьте себе его порыв, когда в его штаны засунула шаловливую ручонку юная распутница? Он даже смутился, по-моему, не так ли, Самаэль? - справедливости ради следует сказать, что на физиономии слуги Дьявола трудно было разглядеть что-то, кроме изуверской усмешки, но его светлость сделал вид, что не заметил этого, - некоторые утверждают, что без любви земля превратилась бы в бесплодную пустыню, а человек - в пригоршню пыли…. Красиво сказано. Но человек - все равно прах, - махнул он рукой, - с любовью или без. Да-да, уверяю вас… Но вообще-то и это незначимо, ведь истина есть просто частный случай заблуждения. - Он почесал кончик носа. - Да… ну и мсье Бюффо, - чертов Пифон, дух пакостных шалостей, вот он, познакомьтесь, - забавлялся надписями на стене, когда прилетал на часок отдохнуть от дневных забот. Так что - я возвращаюсь к теме, - не клевещите на нечистую силу. Никто вас не искушал.
- Но тогда… - Элоди была бледна и казалась совсем больной, - как… как погибла моя сестра? Она… покончила с собой? Или…
Герцог окинул её странным взглядом, глаза его на мгновение стали зеркальными, но потом в них промелькнуло что-то отеческое, жалостливое, даже сострадательное. Впрочем, определить степень искренности и актерства этого существа мог только он сам. Но голос его изменился - зазвучал по-отечески душевно.
- Может, вам лучше не знать об этом, мадемуазель? Вы, задавая этот вопрос, отнимаете у себя последний шанс благого неведения… подумайте. - Он искоса бросил любезный взгляд на Элоди и, видя её непреклонное желание узнать правду о гибели сестры, усмехнулся. - Ну, что ж, правду так правду. Вы, мадемуазель, и я с прискорбием и стыдом вынужден это констатировать, - единственное существо на свете, обязанное мне, Сатане, жизнью. Меня извиняет в этом случае только то, что получилось это ненамеренно. Ваша сестрица, придя в отчаяние от порыва весьма экстравагантной страсти мсье Виларсо де Торана, право слово, тут вы, племянничек, себя превзошли, мы с Пифоном даже кое-чему у вас поучились, - бросил он насмешливо графу, - так вот, усладившись любовью дорогого Тьенну, ваша сестрица действительно решила покончить с собой, но её остановила в этом намерении мысль о том, что она умрёт, а её ветреный и жестокий любовник получит вас. После чего она направилась на кухню, взяла там нож для резки овощей, и подошла к двери вашей спальни… Вам оставалось жить считанные мгновения…
Тройной помысел зависти, ненависти, отчаяния, умышления на убийство и самоубийство, теперь не искупаемые даже толикой пусть ничтожной, пустой, тщеславной, блудной и грешной, но все же любви, ибо теперь она яростно ненавидела его сиятельство - привлекли её в объятья мсье Гастона, кои я разрешил ему распахнуть ей навстречу. Потом он помог ей, излишне разгоряченной, - охладиться в пруду… Кстати, Самаэль, мадам Соркье, наша кухарка, уже интересовалась, куда подевался овощной нож…
Элоди стояла молча, только Арман почувствовал, что она сильней оперлась на его плечо.
- Однако, довольно болтовни. Вы сами видите - здесь ещё два места, - тон герцога изменился, и в склепе потянуло могильным смрадом. - При этом вопрос о том, является ли дьявол существом благородным, спорен. Я бы лично на это и гроша не поставил бы. Но, естественно, я предпочту мужчину.
Дювернуа понял все быстрее остальных. Он заверещал, и ринулся к престолу Сатаны.
Герцог был сбит с толку, пытаясь вслушаться в его визгливые стенания.
- Чего? Спасения? Да вы с ума сошли. Это не у меня… А, в смысле, вы хотите выйти отсюда? Это вы считаете спасением? Да, рынок перенасыщен компостом. Но - к чёрту, - прервал он сам себя, - презрение следует расточать весьма экономно, так как число нуждающихся в нём чрезмерно велико… Что? - переспросил он, - я - чудовище? Не знаю, что бы я подумал о вас, если бы удостоил задуматься. Отойдите от меня. Помню, Джованни Фиданца Бонавентура, а надо признать, что и среди святых бывают умницы, утверждал, что противоположности, поставленные рядом, проступают явственней. С этим не поспоришь. Отойдите, говорю, от меня.
Дювернуа вдруг отбросило к стене.
- Довольно, - прошипел герцог, и все стихло. - Ладно, я удовольствуюсь одним, так и быть. Я не кровожаден. Мсье де Клермон? Вы не обидитесь, если я выберу вас? Просто выбирать не из кого… - Клермон молчал, ощущая во всем теле странную скованность, точно его околдовали. Он не мог пошевелиться, и язык прилип к гортани. Неведомая сила притянула его к престолу Сатаны. Элоди и Этьенн, оставшись без опоры, покачнулись. Его светлость обернулся к остальным, - выход там. Племянничек, проводи даму и этого господина, - он указал на Дювернуа, тут же рванувшегося к двери.
Элоди осталась на месте.
Этьенн - тоже. Он зачарованно глядел на Сатану, не двигаясь и не пытаясь уйти. Он чувствовал, что ещё совсем немного - и он не выдержит этого невыносимого надлома, крушения всего, сорвётся в черную бездну безумия. Он изнемог и был на пределе, этот безумный Фигляр-Палач не вмещался в его сознание, но тут Этьенн с изумлением заметил, что над всеми его скорбями и недоумениями этих последних дней, над признаниями Франсуа и гибелью Сюзанн, над этим диким фантомом, - превалирует пустое, куда менее значительное, мелкое и суетное чувство - скорее - просто настроение. Ему все надоело. Причем больше всего - ему надоел… он сам. Да, он надоел себе, он был настолько не нужен себе, так устал от самого себя, что эта усталость была выше любого из его чувств. Ему даже и на чёрта в глубине души было наплевать.
Возможность уйти отсюда с Элоди не взволновала его. Он не нужен ей. Он не нужен даже ничтожному Дювернуа, уже скребущемуся, как крыса, и входа. Чёрт возьми - он даже дьяволу не нужен! И тот предпочёл, что поприличнее. Он никому не нужен.
Неожиданно Этьенн вздрогнул. Бытие дьявола - вот он, сукин сын, - упорно подталкивало его к мысли, которая давила мозг, давила, но не проступала. И вдруг - взорвалась в нём.
- Как же это? - глаза его вышли из орбит, ногти впились в ладони. - Стало быть… Он есть?
- Что? Ты о чём, племянник? - тон Сатаны был насмешлив и легкомысленен.
- Если есть вы, стало быть, и Бог есть?
Дьявол изумленно распахнувшимися глазами посмотрел на Этьенна. Растерянно заморгал. Впрочем, растерянно ли?
- Даже не знаю, что тебе и ответить, мой дорогой Тьенну, - проговорил он наконец, почесав кончик уха. - Надо заметить, что Бог никогда не отрицал существования Дьявола. Почему бы Дьяволу не быть столь же любезным? Но достовернее и, что особенно важно - истиннее, сказать, что для тебя этот вопрос, поверь, неактуален. Даже если что-то подобное где-то и имеется, к тебе оно не имеет никакого отношения. Как ты совершенно правильно понял, малыш Тьенну, и это разумение делает тебе честь, ты не нужен даже Дьяволу. Глупо думать, что в том ведомстве, о котором ты любопытствуешь, интересуются тем, чем пренебрегаем даже мы. Я никогда не замечал подобного. - Он помолчал, потом, ухмыльнувшись и закинув руки за голову, добавил, - да, Он оградил Себя от понимания негодяями, и с тех пор любой негодяй опознаётся по непониманию Божественных предикатов, но я вообще-то не ограждал себя ни от кого. Не люблю, знаете ли, замыкаться в себе, отгораживаться от мира. Это неразумно. При этом, если мерзавец не может поверить в Бога - это только его проблемы. Мне же его вера вовсе и не нужна, Фанфан, ты правильно это когда-то понял. Что мне за дело, убежден ли антрекот, поданный мне на ужин, в моём существовании?
- Но… - мысль с трудом выстраивалась в голове Этьенна. - Вы сказали, что забирали того, в ком не оставалось ни одного чистого помысла… но… почему вы тогда… Эта жалкая девчонка-потаскушка, истощённый незадачливый неврастеник, ещё одна влюблённая дура… ладно, моя сестрица, пожалуй, удовлетворяла вашим требованиям… Но почему вы… почему вы не забрали меня? И первым? Кто здесь хуже меня? - Этьенн пронзил Сатану пристальным взглядом. Глаза их встретились, и в грудь Этьенна проникла волна запредельной, смертной тоски, но он через силу продолжил. - Почему? Меня, подонка, даже здесь обесчестившего одну девицу и желавшего овладеть другой, меня, готового подставить того, кто спас мне жизнь, моего друга, - под растление… Почему вы не забрали меня? Разве во мне есть хоть что-то чистое?
- Ну, полно тебе, Фанфан. Будем считать, что это - родственные чувства. - Его светлость шутовски взмахнул руками, - ну, или - просто симпатия. Как мог я тебя, дорогого племянника…
- Он лжёт, Этьенн. Он лжёт. - Клермон с трудом разжал зубы, - ты простил своего убийцу. Он не мог забрать тебя.