…На очередном "мальчишнике", затеянном Дювернуа в этот день после обеда, его сиятельство снова удивил Клермона. Когда Арман пришёл в гостиную Огюстена, тот с Рэнэ де Файолем обсуждал "Изложение системы мира" Пьера Лапласа.
- Он объясняет весь мир с точки зрения причинности и наконец избавляет мир от сказок о Боге. И это здравое научное суждение позволяет человечеству больше не утруждать себя вздором, но думать о насущном, - вяло провозгласил де Файоль. Он по-прежнему выглядел больным.
Клермон лениво почесал запястье. Он презирал Лапласа. Не за труды. Просто брезгливо считал шлюхой мужчину, при всяком повороте политического флюгера переходившего на сторону победивших: республиканец в 1789, после прихода к власти Наполеона он стал министром внутренних дел; затем вице-председателем сената, при Наполеоне был графом империи, а в 1814 подлец подал свой голос за низложение Бонапарта. Недавно, после реставрации Бурбонов, получил пэрство и титул маркиза. "Он не нуждается в гипотезе о Боге"! Да он и в чести не очень-то нуждается.
Но высказать подобный аргумент не мог, прекрасно зная, что отец де Файоля сделал сходную карьеру, и, поморщившись, промолчал. При этом про себя неожиданно задумался - а сознает ли сам де Файоль свою низость или считает себя воплощением порядочности? Арман исподлобья взглянул на Рэнэ, и неожиданно удивился его больному и жалкому виду. Что с ним? Тем временем граф, задумчиво глядя в камин, поинтересовался у Рэнэ, что, по его мнению, для человечества насущно? В чём смысл бытия людей?
- Люди стремятся к счастью, они хотят постоянно чувствовать наслаждение, - де Файоль был уверен в ответе. - И что по большому счету для человека важнее: знать, почему звезды светят, или - наслаждаться? Последнее, очевидно, более насущно. Да Бог с нею, со Вселенной и ее устройством, нам бы разобраться с земными делами и успеть упиться сладостью земных плодов. Не понимаю, почему людям мало просто блаженствовать, им непременно нужно, чтобы их существование имело какой-то смысл. "Смысл" предполагает достижение определенной цели. Жизнь же никакой цели не имеет, она дана ради жизни и вопрос о смысле её принадлежит к числу неразрешимых в силу своей внутренней нелепости.
- Вас я не спрашиваю, Арман, - улыбнулся его сиятельство. - Знаю, что вы скажете. А вы, Огюстен, зачем живёте?
Тот пожал плечами.
- Жизнь, может, не стоит того, чтобы жить, но что с ней ещё можно делать? Эти, как обычно говорится, "проклятые" вопросы - просто предмет праздной умственной игры, занимающий тех, кому нечем заняться. Если человек начинает интересоваться смыслом жизни или ее ценностью, это значит, что он болен, а если обнаруживает, что нашёл его, самое время проконсультироваться у хорошего врача.
Клермон про себя поинтересовался, чем это столь заняты Рэнэ и Огюстен, что им некогда и подумать на досуге, но вслух ничего не сказал. Граф же лениво спросил:
- Стало быть, вы, Огюстен, не согласны с де Файолем?
Дювернуа снова пожал плечами.
- Почему? Жить - значит наслаждаться: все здоровые инстинкты выскажутся за это. Я просто против того, чтобы в этом видеть смысл. Смысла просто нет.
- Вы, должно быть, счастливцы, господа, - пробормотал его сиятельство, - по-моему, человек рождается, чтобы жить в судорогах беспокойства и летаргии скуки, в конвульсиях сладострастия и пароксизмах злобы. Но это не такое уж большое удовольствие. А если в жизни нет удовольствия, то должен же быть хоть какой-нибудь смысл… Как восполнение бессмысленности. Один мой приятель, Фернан де Мерикур, сказал, что смысл жизни в служении людям, раз уж нельзя служить упразднённому наукой Богу… Он открыл несколько ночлежек для бездомных и приютов для сирот. Сегодня они - рассадники заразы и места паломничества всех сводней Парижа, отлавливающих среди сироток себе поживу. Я видел это и сказал Фернану, что лучше бы он открыл несколько борделей. Все было бы как-то честнее. Это "служение людям" как-то незаметно всегда превращается в их умерщвление. Почему так, Клермон? Или я заблуждаюсь?
- Потому что безбожно понятые божественные истины превращаются в свою противоположность - в демонические водевили. Если ваш друг верит доводам науки - пусть и живет по науке, и не лезет в сферу Духа, или - плюёт на научные доводы - и тогда Господь подскажет ему, что нужно делать, чтобы обрести подлинный смысл жизни и истинно служить людям.
Клермон высказался резче обычного, поймав себя на том, хочет уйти к себе в библиотеку и зарыться в книги. Ему было скучно. Он ничего не ждал от разговора и был несколько утомлён пошлыми сентенциями приятелей.
- Возможно, вы правы. - Тон его сиятельства был размерен и мягок, но его резко перебил Рэнэ.
- Ваши клерикалы уверяют нас в реальности призраков и запугивают интеллект, - возразил Клермону де Файоль, зло вспомнив свой афронт у Элоди. - Да, путем отказа от разума им удается спасти людей от истерик и беснований, но цена - подчинение интеллекта сказкам о Боге - претит каждому человеку, сохранившему достоинство. Наш век отказался от незнания и заблуждений - и это составит его славу.
- Что-то все время отвлекает моё внимание, - пожаловался его сиятельство, - и я даже не успеваю заметить, что - и от чего именно. Не буду больше пить… Отказ от разума - нестрашен, Рэнэ. На черта он нужен? Незнание не может заблуждаться, люди заблуждаются не потому, что не знают, а потому, что воображают себя знающими. Незнание - молчаливо и смиренно, и только суетное знание роняет нелепые гипотезы. Заблуждение - дитя знания…Чем больше знаний - тем больше и заблуждений…
Арман внимательно взглянул на графа.
- Но если вам, Этьенн, так нужен смысл и вас не удовлетворяют ни удовольствия, ни "служение людям" вашего друга, - заметил Огюстен, - придумайте себе сами подходящий смысл жизни.
- Придумать можно только химеры или бессмыслицу, Огюстен.
Клермон в немом удивлении слушал его сиятельство. Нужно было много продумать, чтобы понять то, о чём он сейчас говорил. Да, заблуждаются только знающие, а Истину нельзя придумать… Перед ним был очень умный человек. И, Господи, что с ним сделали… Клермон задумался и не сразу услышал, как к нему самому обратился Рэнэ.
- А вы, Арман, сумели придумать себе смысл, не правда ли? - в тоне де Файоля проступили насмешка и пренебрежение.
Клермон не смог понять, чем он досадил Файолю. Но он тщетно искал бы причины - просто Рэнэ был раздражен и измотан любовными излишествами и по-прежнему злился на Армана, невольно унизившего его в глазах Элоди.
- Жизнь осмысляется, когда она - разумный путь к разумной высшей цели, иначе она - бессмысленное блуждание среди череды слепых случаев, плавание в мутном хаотическом потоке времени, тьма неведения. Истинно же разумный путь есть путь к Истине. Но "Аз есмь Путь, Истина и Жизнь" сказал о себе только Предвечный. Человек, чуждый Богу, не может обрести своего пути, не находит Истины и теряет вечную жизнь.
- Его светлость говорил что-то похожее, - задумчиво и несколько сонно пробормотал его сиятельство. - Да, алчущие знания, как и алчущие благ земных, никогда не насыщаются… это я проверил. Но чтобы взалкать Бога… нужно Бога…
Его перебили. Заговорил Огюстен.
- То есть личное спасение души? Но оно приведёт только к развитию безудержного эгоизма. У человека останется лишь одна забота - его личное спасение. Пусть другие страдают, и бесчисленные несчастья окружают нас, ничего, дескать, не поделаешь… - Дювернуа высказал то, что думал, и потому был непривычно логичен и целен.
Его сиятельство, однако, не дожидаясь ответа Клермона, который про себя подумал, что о безудержном эгоизме на месте Дювернуа он бы не говорил, живо и заинтересованно спросил Огюстена:
- Но, простите, Дювернуа, когда "другие страдают, и бесчисленные несчастья окружают нас", я всегда ловил себя на том, что даже с моими возможностями - ничего поделать не могу… А вы что скажете, Арман?
- Христос обещал спасение не человечеству, а человеку, добровольно за ним идущему. В силу греха человечество раскололось на тысячи индивидов с неистово противоборствующими устремлениями. И теперь, сидя порой в одной гостиной, люди удалены друг от друга на тысячи лье в своих внутренних помыслах. Сегодня никто не занят спасением своей души, но на деле-то всё равно никому ни до кого нет дела.
- Но если все воспримут идею спасения, то людям останется только бежать в пустыни, запираться в монастырях, дабы, избежав ада, заслужить небо. Все это есть отрицание человечества, жизни в обществе…
Клермон внимательно посмотрел на сказавшего это де Файоля, и заметил, как его сиятельство тоже чуть насмешливо улыбнулся и опустил глаза.
- Если бы все стали парикмахерами или звездочётами - мир вымер бы гораздо с большей вероятностью. Все никогда не запрутся в монастырях. Ведь даже в их имени заключено это понимание. "Инок", "инаковый", "иной", то есть, "не такой, как все"… При чем же здесь "все"? Христос изначально сказал о "малом стаде". К тому же мысль о главенстве самоспасения уже была господствующей, а человечество уцелело и общество не погибло…
- То есть вы предлагаете, Арман, - задумчиво вопросил его сиятельство, - оставить заботы о мире и заняться самоспасением? Но мне кажется, вы способны на большее…