- Я хочу быть в числе тех, для кого нравственные требования составляют мотивы поступков. Идеал же нравственности для меня - Христос. И всё. Это не претензии, и не притязания. Это желание души. Я хочу верить в Господа.
- Чтобы быть нравственным, недостаточно верить, мой друг. Дьявол уж точно не атеист.
- Вы уверены, ваша светлость? - лениво поинтересовался Этьенн. - Я убежден, что он слишком умён, чтобы разделять глупые предрассудки. Дьявол в моем понимании должен быть философом.
- Можно подумать, что каждый, кто не имеет веры, так уж сразу и философ, - тихо пробормотал себе под нос Арман, некстати вспомнив Файоля.
Герцог расхохотался.
- Вы оба - очаровательные молодые люди. Но милый Этьенн, не кажется ли вам, что сомнение в существовании Бога делает несколько спорным и существование дьявола? Я, кстати, тоже иногда думаю, не является ли он просто персонифицированной идеей мирового зла? Я, например, абсолютно уверен, что дьявола просто не существует.
- Дьявол умер. Да здравствует Дьявол, - грустно улыбнулся Арман.
Герцог снова улыбнулся, дружелюбно обняв Клермона.
- Стало быть, вы, Этьенн, скептик, а у вас, дорогой Арман, как я понял, нет сомнений - ни в существовании Бога, ни существовании Дьявола? Но вопрос - разумно ли это?
Этьенн согласился.
- Мы сегодня говорим на великом языке сознания и разума, перед которым бессилен язык религии. Человек страшится только того, чего не знает, знанием же побеждается всякий страх. Во все века естественная философия встречала докучливого и тягостного противника - неумеренное религиозное рвение. Пора жить без догм.
От подобных мнений Клермон сразу утомлялся. А сейчас просто почувствовал раздражение.
- Вот уж, воистину, страшнее кошки зверя нет… религиозное рвение… Кажется, ещё Бэкон удивлялся, почему это некоторые господа во все века убеждены в том, что честность и порядочность существуют только из-за какой-то неопытности и наивности людей и лишь потому, что те верят разным проповедникам и учителям.
- Этого я не утверждаю. Я лишь уверен, что после смерти ничего нет. И меня это не пугает, а успокаивает. А вас страшит?
- Скорее заставляет задуматься. Как ни иллюзорна идея бессмертия - зачем отказываться от неё? Не потому ли, что она неразрывна связана с идеей суда и человек, утверждающий свою смертность, так боится кары за свои мерзости в вечности, что готов отказаться от самой вечности? "Там ничего не будет… там ничего не будет… мне там ничего не будет" - вот что мне слышится за этими заклинаниями. Стоит клирикам сказать, что на сто лет Господом объявлен мораторий - и убийцы, содомиты, блудники и воры не будут наказаны - атеизм сдохнет. Неужели всех этих энциклопедистов, новоявленных критиков христианства, атеистов, деистов и пантеистов, и прочая, их же несть числа - действительно интересуют ошибки в переводах Писания или какие-то несуразности в церковной обрядности? Я невысокого мнения о них, но не считаю их идиотами. Никого это на самом деле не волнует. Все их усилия - и явные, и скрытые - направлены на то, чтобы доказать несуществование Воздаяния за дела земные, неразрывно связанного с идеей Божьего Суда. Вот чтобы не было Суда - и надо доказать несуществование Бога. И уж тут - любые аргументы хороши.
Герцог снова внимательно взглянул на Клермона.
- Вы, стало быть, виконт, не хотите сомневаться? Но ведь все сомневаются - даже умнейшие люди! Сегодня умение мыслить - значит, сомневаться во всем…
Клермон досадливо пожал плечами, раздраженный и обращением герцога и самой темой разговора.
- Сомнение - это аннигиляция мысли и их же хваленного разума. Кто сказал им, что они способны сомневаться и больше того - думать? Почему они не сомневаются, а не сомнительно ли их сомнение? Откуда они знают, не является ли каждая их мысль - производной их глупости? Разум, вечно сомневающийся - просто болен. Размывающий критерии - тоже. Все можно простить, но не извращение данных свыше истин. Нельзя сомневаться в Истине. Назовите добро добром, а зло злом, иначе развалится жизнь.
- Да как вы их вообще различите? - недоуменно воскликнул граф.
Клермон вздрогнул и, скрывая ужас, опустил глаза в пол. О, он вдруг понял, - по одной этой фразе - с кем говорит. "Совершенные навыком приучены к различению добра и зла". Человек, не понимающий, что основа добра - страдание и сострадание, не знающий, что злодеяние порождается злым умыслом, и цель его - заурядные дьявольские приманки - чувственные удовольствия, роскошь, власть и слава, - нравственно невменяем. Клермон уже не впервые думал - кто перед ним? Но сегодня понимание стало слишком отчетливым. Чем подлее человек, тем чаще от него услышишь, что мораль - сумма предрассудков общества, и тем чаще он недоумевает, чем это пороки отличаются от добродетелей? Хорошо если он, все понимая, просто лицемерит. Но ведь есть и запредельный уровень аморальности, когда человек перестает лицедействовать, и искренне недоумевает, чем ложь отличается от истины, воистину перестав их различать. Но Этьенн, как ему казалось, фарисеем не был. Клермон помрачнел. Граф нравился ему, мучительно не хотелось терять в кои-то веки появившегося собеседника, и в душу Армана словно влили помои.
- Но мой дорогой племянник что-то сказал и о целомудрии, ваша милость? - Его светлость внимательно посмотрел на Армана, и Этьенн заметил, что в глубине черных глаз герцога промелькнуло загадочное свечение. - Он не пошутил, мсье де Клермон?
На эту тему Клермон говорить отказался. Со стороны графа рассказывать подобное герцогу было, по его мнению, не порядочно, но критерии порядочности у его сиятельства, как он окончательно понял теперь, были весьма размытыми.
- Я-то полагаю, что целомудрие - самое извращенное из всех постельных извращений, - заметил Этьенн, но его светлость не услышал, все ещё внимательно глядя на Армана.
- В одном из гримуаров моего библиотечного собрания сказано, что те, кто хранит чистоту, находятся под покровом Божиим. Когда человек лишает себя чистоты, он утрачивает и Божественную помощь. Кстати, сказано это было Дьяволом. Возьмите на тринадцатом стеллаже, мсье де Клермон, седьмая полка снизу.
Герцог говорил медленно и неторопливо, при этом в его взгляде странно чередовались почти непередаваемые чувства. Казалось, он будучи серьёзен, смеётся, желая посмеяться, выказывает уважение, но уважая, презирает. Клермон растерялся, пытаясь понять его светлость, и отвёл глаза. В присутствии герцога, Клермон заметил это, он всегда испытывал странное чувство неловкости, тревоги и неподдельного интереса.
- Судя по тому, что вашего Дьявола зовут отцом лжи, в этом немного правды, - рассмеялся Этьенн, несколько удивлённый вниманием герцога к Клермону.
- Вы думаете, Дьявол всегда лжёт? - всё ещё не отводя глаз от молчаливого Армана, спросил его светлость. - О, нет, не следует всегда беззастенчиво лгать. Иногда необходима просто мягкая уклончивость. А если хочешь окончательно одурачить мир, - надо говорить правду. А по временам - так неплохо уронить и несколько высоких Истин…
До этого за окном сгущались тучи, и в этот момент вдруг сверкнула страшная молния, озарившая библиотеку. Стало светло, как днем, и загадочный, словно ртутный свет не гас несколько мгновений, пока замок не потряс раскат грома. Собеседники несколько минут молчали, но потом, под шум начавшегося дождя Граф Этьенн вернулся к разговору.
- Неужели вы думаете, ваша светлость, что мир так легко одурачить? - обратился Виларсо де Торан к герцогу.
- Одурачить мир? О, в общем-то, вы правы. При извечной и неистребимой склонности мира шататься, заблуждаться и самоодурачиваться, точнее, блудить по топям и болотам духа, болтаться в распутстве, потеряв все пути к Небу, стремление одурачить мир ещё больше противоречит принципу экономии сил и здравомыслия. На месте дьявола я был бы просто ленивым зрителем распутной драмы человеческого бытия.
- Но мне кажется, ваша светлость, - тихо проговорил Клермон, - что вы несколько лукавите…
На губах герцога заиграла веселая улыбка.
- Вот как? Что ж, со мной это случается. Но в чём вы видите лукавство, мой юный гость?
- Мне кажется, что, вопреки вашим утверждениям о небытии дьявола, сами вы убеждены в его существовании. Вы верите в Дьявола.
Его светлость улыбнулся Клермону с истинным дружелюбием и сердечностью.
- Не могу сказать, что вы сильно заблуждаетесь, милый Арман, но всё же вы не правы. Подлинной веры в дьявола я не имею, хотя в существовании его, и вправду, почему-то не сомневаюсь.
Этьенн рассмеялся, покачивая головой, но Клермон понял герцога.
- Стало быть, вы не сомневаетесь и в бытии Божьем?
- Вы умный мальчик, мсье де Клермон. Быть существующим имманентно как миру, так и Богу, но лишь в Боге бытие совпадает с сущностью, потому и говорится, что Он - подлинное бытие. В отличие от Бога, все прочее лишь наделено бытийной потенцией. То есть бытие некоторых вещей не необходимо, они могут быть, а могут и превратиться в прах. А поскольку полного совпадения бытия с сущностью у отдельных компонентов мира нет, то и весь мир может быть, а может и не быть, ибо он не необходим, а лишь возможен и случаен. Наконец, очевидно, что и существуя, мир существует не сам по себе, а благодаря чему-то иному, чье бытие тождественно сущности, и это - Бог.
- Да, - согласился Арман, - это и есть метафизическое ядро всех доказательств бытия Бога Аквината.