"Пусть мистер Корам ночью держит ключ от витрины с арфой Афины у себя под подушкой".
- Что он имеет в виду? - спросил Корам. - Следует ли мне снять этот ключ с кольца или положить все ключи под подушку?
Гримсби пожал плечами.
- Я только передаю вам то, что она сказала, сэр.
- Этого человека впору было бы заподозрить в шарлатанстве, - заметил Корам, - если бы его теория не получила такое невероятное подтверждение в виде следов. Они определенно показались мне женскими!
Вспомнив, как действовал Морис Клау, я разыскал констебля, дежурившего в ночь второй трагедии на углу Саут Графтон–сквер. Он сообщил мне об одном факте - самом по себе вполне невинном, но в сочетании с другими событиями приобретавшем, безусловно, исключительную важность.
В три часа ночи площадь объехал по кругу пикфордский тягач с двумя тяжелыми грузовыми тележками на прицепе: шофер решил, что сможет выехать с другой стороны площади.
Ничего существенного я больше у констебля не выяснил, но и эти сведения заставили меня задуматься. В момент трагедии, как и в случае первого убийства, мимо музея проехал тяжелый автомобильный фургон. Следовало ли считать это простым совпадением?
- Бывает, раз в полгода заедет сюда автомобиль или торговец с конной повозкой, - заверил меня полицейский. - Понимаете, выезда–то с площади нет, только вот не успел я это сказать, как тот парень из "Пикфордс" уже трясся мимо, я его остановить не сумел, крикнул ему было, да он не слышал, так мотор трещал, я и решил, пусть поездит по кругу и сам все увидит.
Перехожу теперь к событию, завершившему это необычайное дело; чтобы мой рассказ был понятней, читатель должен знать, где мы находились в ночные часы следующей недели. Дело в том, что Корам попросил меня разделить с ним обязанности ночного охранника; вместе с нами в музее дежурили инспектор Гримсби и Бейль.
Бейль охранял вестибюль и нижнюю комнату, означенную в музейном каталоге как "Бронзовый зал", Корам патрулировал зал, что находился непосредственно у верхней площадки лестницы, Гримсби охранял соседний зал, Греческий, а я - Египетский зал. Ни одну из дверей мы не запирали, в то время как ключи от всех витрин и стендов, по особой просьбе Гримсби, были вручены ему и хранились в Греческом зале.
Наше всенощное бдение началось в субботу и показалось мне довольно мрачным занятием. Ночью в каждой из комнат обычно оставляли гореть лишь одну электрическую лампочку. Заступив на свой пост в Египетском зале, я постарался устроиться как можно ближе к свету, отвлекаясь от навязчивых мыслей посредством кипы рабочих бумаг, которые захватил с собой.
Я слышал, как Гримсби непрестанно расхаживает взад и вперед в соседней комнате; через регулярные промежутки времени слышалось чирканье спички - он закуривал сигару. Инспектор, надо сказать, был неисправимым любителем манильских сигар.
Первая ночь не дала никаких результатов, и следующие пять ночей прошли так же монотонно.
По предложению Гримсби, мы соблюдали большую секретность в отношении нашей охранной деятельности. Даже узкий круг домашних Корама ничего не знал об этих полуночных бдениях. Через несколько дней Гримсби, придумавший какую–то собственную теорию, решил и вовсе выключать по ночам свет в Греческом зале. Пятничная ночь выдалась на редкость жаркой; порывы ветра несли громады черных грозовых облаков, не спешивших разразиться дождем; к тому времени, как мы заняли наши посты в музее, ни единая капля еще не упала на землю. Около полуночи я поглядел в окно на Саут Графтон–сквер и увидел, что небо полностью застилает тяжкая масса чернильно–черных туч, предвестие близкой бури.
Я снова уселся на стул, стоявший под лампой, и раскрыл книгу Марка Твена, всегда служившего мне лекарством от меланхолии или нервозности. Я начал в двадцатый раз перечитывать "Скачущую лягушку" и услышал, как в соседнем зале Гримсби чиркнул спичкой, закуривая свою пятую за ночь сигару.
Приблизительно в час ночи начался дождь. Я слышал, как тяжелые капли барабанят по стеклянной крыше, слышал ровный шум водных струй. Дождь шел минут пять и прекратился так же внезапно, как и начался. Сквозь громкое журчание воды, стекавшей в железные люки, мне ясно послышалось чирканье спички Гримсби. В это мгновение грянул оглушительный раскат грома.
Ослепительно ярко блеснула молния. Я вскочил со стула; все мои чувства были напряжены до предела - странно сплетаясь с шумом капель вновь начавшегося дождя, до меня донеслись негромкие стонущие звуки, похожие на причитания больного, одурманенного лекарствами. Было нечто необъяснимо нежное и неописуемо жуткое в этой тихой, таинственной музыке.
Не понимая, откуда она исходит, я застыл на месте; и с новым раскатом грома до меня донесся дикий вопль - без сомнения, кричали в Греческом зале! Я бросился к двери и отворил ее.
Все было погружено во тьму, однако вспышка молнии осветила зал, когда я вошел.
Никогда не забуду это зрелище! Гримсби лежал ничком на полу, у дальней двери. Но я едва обратил внимание на эту леденящую кровь картину и даже не задержал взгляд на арфе Афины, которая лежала на полу рядом с пустой витриной.
Ибо по Греческому залу плыла женская фигура, облаченная в легкие белые одежды!
Жестокий страх сжал мое горло - я не сомневался, что вижу перед собой проявление сверхъестественного. И вновь темнота. Я услышал низкий воющий крик и грохот, напоминающий звук падения тяжелого тела.
И тогда в Греческий зал вбежал Корам.
Я присоединился к нему, весь дрожа; и мы вместе склонились над Гримсби.
- О Боже! - прошептал Корам, - это ужасно. Это не мог сотворить смертный! Бедняга Гримсби мертв!
- Вы - видели - женщину? - пробормотал я. Буду откровенен: мужество окончательно мне изменило.
Он покачал головой; но, когда прибежал Бейль, стал испуганно вглядываться в тени Греческого зала. Буря утихла, а мы, трое охваченных страхом мужчин, стояли над неподвижным телом Гримсби и, казалось, слышали громкое биение наших сердец.
Внезапно Корам дернулся и схватил меня за руку.
- Слушайте! - воскликнул он. - Что это?
Я задержал дыхание и прислушался.
- Где–то вдалеке грохочет гром, - сказал Бейль.
- Вы ошибаетесь, - ответил я. - Кто–то стучится в дверь вестибюля! А вот и звонок!
Корам издал вздох облегчения.
- Святые небеса! У меня уже не осталось никаких сил. Давайте спустимся и посмотрим, кто там.
Втроем, стараясь держаться вместе, мы быстро пересекли Греческий зал и спустились в вестибюль. Корам отпер дверь - за нею, на ступенях, стоял Морис Клау!
Туманная мысль о цели его прихода мелькнула у меня в сознании.
- Вы опоздали! - вскричал я. - Гримсби убит!
Мгновенная тень ярости пробежала по его бледным чертам. Он бросился вверх по лестнице и исчез.
Мы заперли дверь и присоединились к Морису Клау в Греческом зале. В полутьме мы увидели, что он стоит на коленях рядом с Гримсби - а Гримсби, с мертвенно–бледным лицом, привстал и пьет из фляги!
- Я успел вовремя! - воскликнул Морис Клау. - Он лишился чувств, только и всего!
- То был призрак! - прошептал сыщик из Скотланд-Ярда. - Боже мой! Я был готов ко всему - готов был встретить любого грабителя, но когда увидал в свете молнии, как это белое создание… играет на арфе…
Корам повернулся и хотел было поднять арфу, лежавшую на полу неподалеку от нас, и в тот же миг -
- Ах! - вскричал Морис Клау. - Не прикасайтесь к ней! Это смерть!
Корам подался назад, словно его ужалила змея. Гримсби, пошатываясь, поднялся на ноги.
- Зажгите свет, - велел Морис Клау, - и я покажу вам!
Куратор щелкнул выключателем и Греческий зал залил яркий свет. Нелепая фигура Клау показалась нам исполненной триумфального величия. Глаза за толстыми линзами сверкали.
- Глядите, - сказал он, - я поднимаю арфу с пола. И я жив. Но почему? Потому что не прикасаюсь я к ней самым удобным и естественным образом - сверху! Я беру ее сбоку! Конвей и Макалистер держали арфу за верхнюю часть; и где они теперь - Конвей и Макалистер?
- Мистер Клау, - сказал Корам, - вижу, это темное дело не представляет загадки для вашего необыкновенного ума, но для меня оно остается глубочайшей тайной. Раньше я не раз прикасался к арфе в точности так, как вы описываете, и ни малейшего вреда она мне не причинила…
- Но не тотчас после того, как на ней играли! - прервал его Морис Клау.
- Играли! Никогда не пробовал на ней играть!
- Если бы и попытались, еще не все было бы потеряно - при условии, что вы не коснулись бы верхушки инструмента! Наблюдайте, прошу вас!
Длинные белые пальцы Клау пробежали по золотым струнам. Я услышал ту странную, стонущую музыку, что предшествовала загадочным событиям этой ночи.
- А теперь, - продолжал наш наставник, - покуда я, преисполненный хитрости, буду держаться рукой за место, где сходятся золотые ножки женщин, глядите внимательно на верхушку - вот здесь человек взялся бы за арфу.
Мы столпились вокруг него.