Ответом было нападение. Не сговариваясь, офицеры с мужеством отчаянья одновременно атаковали де Сешеля с двух сторон. Однако мальтиец, низко пригнувшись, с поразительной лёгкостью проскользнул между занесённых сабель (заговорщики чуть не зарубили друг друга) и оказался за спинами нападавших. Горданов быстро обернулся – и был насквозь пронзён стремительным ударом шпаги в живот. В этот момент Татаринов, отбросив саблю, кинулся на врага, и пока тот извлекал клинок из обмякшего тела, вцепился в горло. Ему удалось сбить мальтийца с ног. С невнятным рёвом офицер навалился на де Сешеля и принялся душить. Татаринову уже было всё равно, что станет с ним самим – лишь бы уничтожить рыцаря, отомстить за разрушенный план цареубийства и погубленных товарищей по заговору…
Ни весом, ни физической силой тягаться с Татариновым мальтиец не мог. Но это его ничуть не смутило. Он даже не пытался разомкнуть руки, сдавившие горло железным обручем. Зато сложил указательный и безымянный пальцы правой руки в некое подобие двузубой вилки и неожиданно ткнул офицера в глаза. С болезненным стоном Татаринов отпрянул и невольно схватился за лицо. Чтобы закрепить успех, де Сешель стряхнул обидчика на пол и, вскочив на ноги, чувствительно пнул ниже пояса. И вновь раздался стон.
– Негодяй! – просипел Татаринов, тяжело дыша. – Подлец! Благородные люди так не сражаются!
Мальтиец покрутил головой, разминая пострадавшую шею.
– Зато в Париже так дерётся любой мальчишка, – хладнокровно сказал он. – Да и вам ли роптать? Лучшего обращения вы не заслужили…
Он быстро связал парализованного болью, скорчившегося на полу врага его же портупеей. Теперь всё было кончено.
Рыцарь подошёл к стене и отрыл потайную дверь, скрытую за узорчатыми шёлковыми обоями.
– Поднимайтесь, ваше величество! – громко сказал он. – Вам больше ничего не угрожает.
Внизу, на узкой винтовой лестнице, соединявшей комнаты Анны Гагариной с покоями императора, послышались шаги, и в спальне появился Павел Первый. Несмотря на поздний час, он был в мундире и сапогах, на боку висела шпага, руку тяжелила трость с набалдашником слоновой кости. На бледном лице Павла застыло угрюмое выражение, а губы судорожно подёргивались.
Остановившись на пороге, император оглядел комнату. Зрелище, представшее перед ним в неярком свете лампы, было поистине страшным. Из десяти заговорщиков уцелел только Татаринов. Остальные были убиты наповал или конвульсировали в предсмертных муках на залитых кровью коврах. В воздухе, пропитанном пороховой гарью, остывал последний хрип умирающих. Император невольно прикрыл глаза и пошатнулся, так что де Сешелю пришлось его поддержать.
– Мои убийцы, – пробормотал Павел. – Цвет гвардии… И с ними справился один человек? Невероятно!
Преодолев слабость, император лёгким движением отстранил рыцаря, подошёл к телу Аргамакова и долго вглядывался. Ладони покойного были прижаты к развороченному шпагой горлу, лицо исказилось от удушья, посиневшие губы искривило страдание.
– Тяжело же ты умирал, – тихо произнёс Павел. – Ах, Аргамаков, Аргамаков… Не я ли тебя обласкал, не я ли приблизил к своей особе? Какое будущее открывалось! Чего тебе не хватало, несчастный?..
Мальтиец подал голос:
– Мне кажется, сир, ни он, ни остальные жалости не заслуживают, – произнёс он с поклоном. – Если бы не меры предосторожности, благодаря которым на вашем месте оказался я, вы бы остались один на один с толпой головорезов. И сейчас – тысяча извинений! – впору было бы оплакивать не их, а вас. А вместе с вами также империю, которую цесаревич-наследник наверняка потащил бы назад, в прошлую эпоху…
С этими словами рыцарь отошёл в сторону и скрестил руки на груди. Павел почувствовал, что краснеет. Выговор, сделанный де Сешелем почтительно и в то же время жёстко, напомнил, что жертв здесь нет – есть убийцы, получившие по заслугам. Император подошёл к мальтийцу и порывисто обнял.
– Вы спасли меня, рискуя жизнью, и потому имеете право говорить нелицеприятно, – сказал он, глядя на высокого рыцаря снизу вверх. – Поверьте, я сумею быть благодарным, мой друг… Вы правы: не будем жалеть их. Сейчас важно выкорчевать изменные корни, очистить двор и армию от заговорщиков и двигаться дальше… Столько дел! Столько замыслов! И всё это могло погибнуть вместе со мною…
За дверью послышались чьи-то быстрые шаги, и в спальню ворвался Кутайсов с пятью гвардейцами.
– Вы не пострадали, ваш величество? – крикнул граф, задыхаясь от бега и волнения.
– Твоими молитвами, – ледяным тоном сказал Павел. – Что-то вы не торопились на помощь. Если бы не доблесть и отвага шевалье… Как вы вообще допустили заговорщиков в мои покои?
– Ах, государь, не велите казнить… Злоумышленники оказались хитрее и проворнее, чем мы ожидали. Они вошли во двор замка не одной, а двумя колоннами. Пока Аракчеев со своими гвардейцами разоружал первую, часть второй прорвалась во дворец… Но ведь я и предложил укрыть рыцаря в вашей спальне на всякий непредвиденный случай! Как видите, предосторожность оказалась не лишней.
Произнося взволнованную тираду, Кутайсов косился на завалившие пол трупы заговорщиков. При виде убитых братьев Зубовых – старых недругов – граф не удержался от злорадного хмыканья, но тут же умолк под суровым взглядом де Сешеля.
– Ладно, – произнёс император уже заметно мягче. – Хорошо, что хорошо кончается. Слава богу, обошлось – я невредим, и рыцарь тоже… Пален арестован?
– Так точно, государь. Какие будут приказания? – спросил приободрённый Кутайсов, вытягиваясь в струнку.
Лицо Павла на миг исказилось жестокой гримасой.
– Палена – ко мне в кабинет! – отрывисто и нервно сказал он. (Один из офицеров быстро вышел за дверь.) – Шевалье, вы будете присутствовать на допросе. Что-то мне не хочется оставаться наедине с этим негодяем… (Де Сешель наклонил голову.) Татаринова – в крепость до особого распоряжения. Этих, – он кивнул на трупы, – убрать. Тела́ семьям не отдавать. Вырыть общую могилу и захоронить тайно. Кресты не ставить! (Кутайсов чуть побледнел и раскрыл рот, однако под гневным взглядом суверена осёкся.)
Повернувшись на каблуках, Павел направился к выходу, но вдруг остановился.
– Да, чуть не забыл! Цесаревича Александра взять под стражу. Немедленно! – властно произнёс он. – После Палена я побеседую с ним.
– Надеюсь, ваше величество, вы уже оправились после потрясения, вызванного подлым заговором против вашей особы, – учтиво произнёс Наполеон. При этом он привстал из кресла и слегка поклонился.
Неофициальная встреча императора Павла с первым консулом Французской республики проходила в Митаве, которая ещё недавно была столицей герцогства Курляндского. После очередного раздела Польши в 1795 году она отошла к России и стала центром Курляндской губернии. Имение Грюнхоф, когда-то принадлежавшее последнему герцогу Петру Бирону, превратилось в резиденцию губернатора Арсеньева и теперь принимало высоких гостей. Было обоюдно решено, что ни Петербург, ни Париж для первой личной встречи не подходят. В поисках нейтрального места сошлись на Курляндии, которая граничила с Пруссией, откуда в сопровождении небольшой свиты и прибыл Наполеон.
Стояла середина апреля, но злой балтийский ветер вовсю свистел за высокими узкими окнами Грюнхофа, заставляя зябко ёжиться и мечтать о тепле. Слуги придвинули кресла поближе к камину, поставили столик с коньяком, винами и закусками. Впрочем, ни Павел, ни Наполеон горячительными напитками не увлекались. Да и тема беседы была слишком серьёзной, чтобы туманить головы крепким питьём.
Павел задумчиво смотрел на красный с синими прожилками огонь, жарко плясавший в камине.
– Что ж, покушение… Не буду скрывать: та ночь мне часто снится. Снятся трупы заговорщиков. Снится лицо Палена, услышавшего приговор, – негромко сказал он. – Но это неважно. Главное, что цареубийство было сорвано, и я уцелел…
Меньше всего императору хотелось возвращаться мыслями к заговору, к страшной картине собственной спальни, залитой кровью злоумышленников. Но первый консул имел право задать свой вопрос. Ведь это его помощь спасла Павла от неминуемой смерти.
Разведка Наполеона обнаружила подготовку заговора уже давно. Ольга Жеребцова, любовница английского посла в России Чарльза Витворта, была платным агентом наполеоновского министра полиции Фуше. В её доме посол встречался с заговорщиками, планировал с ними свержение императора, передавал деньги. С этими сведениями от Жеребцовой Фуше явился к первому консулу, и тот пришёл в ярость. Допустить гибель Павла было никак нельзя. Его падение ставило крест на грандиозных планах, которые Франция могла осуществить лишь в союзе с далёкой холодной Россией.
И ведь союз-то в первом приближении уже намечался! В тщедушном властителе бескрайней Российской империи при всех чудачествах (впрочем, сильно преувеличенных молвой и недругами) было главное: сильная воля, недюжинный ум, ясное понимание глубинных интересов страны. И потому Павел подавал всё более отчётливые знаки, что стратегический комплот с Францией вполне вероятен. Он разругался с традиционными партнёрами – Австрией и Пруссией, выставил из Митавы вместе с карликовым двором короля-эмигранта Людовика Восемнадцатого, обострил отношения с Англией и даже выдворил Витворта из России. На ход заговора, впрочем, это не повлияло. Машина уже была запущена. А вот с отъездом посла дом его любовницы перестал служить местом встречи заговорщиков, Жеребцова как агент осталась не у дел, и Фуше утратил возможность контролировать действия злоумышленников…