- Те, что я сам написал: "Гоа и Голубые горы", "Синд, или Несчастливая долина", "Отчет о моем путешествии в Эль-Медину и Мекку".
- Вы писатель?
- Да, помимо всего прочего.
- Индус?
- Нет, я переоделся, чтобы мне не мешали.
- Лаймхаус - опасное место.
- Знаю.
Долгая пауза, потом голос из глубины спросил:
- Что вы хотите за эти книги?
- Помощи.
- В чем?
- Несколько часов назад в Уоппинге я видел, как похожая на волка тварь схватила мальчика прямо на улице. Я знаю, что это не первая жертва, и все пропавшие мальчики - трубочисты.
Опять долгая пауза.
Бёртон закрыл блокнот, положил в мешок и стал опускать его на ремне в темноту.
Небольшая морщинистая рука, бледная до голубизны, высунулась из темноты дымохода и взяла мешок. Снизу послышался вздох.
- Книги ваши в любом случае, - предупредил Бёртон.
- Спасибо. Да, Лига трубочистов подверглась нападениям, и мы не знаем, почему.
- Сколько мальчиков похищено?
- Двадцать восемь.
Бёртон присвистнул.
- Ого!
- Все вернулись, кроме девяти. Девять пропали. Вообще-то десять, если считать самого последнего, Обри Бакстера, которого забрали у вас на глазах.
- Это те, которые пропали последними?
- Нет. Большинство вернулись. Некоторые пропали.
- А те, кто вернулся… что они рассказали?
- Они ничего не помнят.
- Как? Совсем ничего?
- Они не помнят даже волков. Но кое-что есть.
- Что?
- У них у всех появилась метка на лбу, между глазами, у переносицы.
- Метка?
- Ну, маленькая точка, как от булавочного укола.
- Как от укола шприца?
- Не берусь точно сказать, думаю, да.
- Можете устроить мне встречу с одним из мальчиков?
- Вы из полиции?
- Нет.
- Подождите.
Бёртон ждал. Мимо него совсем недалеко пролетел лебедь, таща за собой воздушного змея; человек, сидевший в ящике, держал длинные поводья.
- Держите, - прошипел голос.
Королевский агент посмотрел вниз и увидел бледную руку, вновь показавшуюся из тьмы. Пальцы сжимали клочок бумаги. Он нагнулся и взял его. На клочке были нацарапаны два адреса.
- Большинство мальчиков живет в Котле, - пояснил невидимый трубочист, - а для таких людей, как вы, это слишком опасное место.
"А то я не знаю без тебя!" - с досадой подумал Бёртон.
- Я снимаю там для трубочистов дешевые меблирашки. Погодите до завтра, я передам своим людям, чтобы ждали вас; просто скажите, что от Жука. По первому адресу живет Уильям Таппер, он вернулся. По второму адресу жили три мальчика, и ни одного до сих пор нет.
- Как их зовут?
- Яков Спратт, Раджиш Тхакарт и Бенни Вимпер. Они были из другого района, но пришли к своим друзьям в гости в Ист-Энд и пропали.
- О, благодарю. Очень полезная информация. Есть что-нибудь еще?
- На обратной стороне я написал имена всех похищенных мальчиков и даты, когда они пропали. Больше я ничего не знаю.
- Тогда я откланиваюсь. Если узнаю что-то о похищениях, приду.
- Бросьте три камня в трубу, я отвечу. И принесите еще книг.
- Каких?
- Про путешествия, можно стихи, что угодно.
- Вы даете! - удивился Бёртон. - А вы не хотите вылезти? Вам ничто не угрожает.
Ответа не последовало.
- Вы там?
Молчание.
Так как оба дела находились в состоянии временного застоя, Бёртон провел остаток дня, разбирая письма и работая над книгами и переводами. Просматривая "Империю", он с удивлением обнаружил большую статью Генри Мортона Стэнли, который подробно описывал последние научные дебаты об истоках Нила и совершенно беспристрастно приводил аргументы обеих сторон. Версию Бёртона, согласно которой великая река вытекает из еще не изученного озера Танганьика, Стэнли называл перспективной, но требующей дальнейших исследований. Идею Спика о Ньянзе как истоке Нила автор считал более вероятной, но опять-таки не окончательной. Что касается самих ученых, то, по мнению Стэнли, Бёртон стал жертвой неудачно сложившихся обстоятельств, поскольку лихорадка лишила его возможности участвовать в дальнейших поисках. В то же время Спик, утверждал Стэнли, не имел необходимых навыков и достаточного опыта географических исследований и поэтому совершил ряд серьезных ошибок. Стэнли также был критически настроен к "переименованию" Ньянзы. По его словам, не было никакой необходимости называть озеро в Центральной Азии именем короля Англии Альберта.
"Вот так поворот приняли события!" - подумал Бёртон. Он-то всегда считал Стэнли своим непримиримым врагом, человеком, который постоянно подбрасывал уголь в топку неугасимой злобы Спика, направленной против него.
Что произошло с чертовым янки?
Ответ на этот вопрос он узнал, когда вскрыл письмо сэра Родерика Мурчисона. В длинном, многословном послании речь шла о финансовом беспорядке, оставленном Бёртоном после отъезда из Занзибара два года назад. В частности Мурчисон упрекал Бёртона в том, что он отказался выдать заранее оговоренную плату носильщикам, которые сопровождали его и Спика семьсот миль по неисследованной территории - туда и обратно. Бёртон действительно не дал им положенных денег, поскольку считал, что они не выполнили условий контракта, постоянно бунтовали и толпами дезертировали, а значит, не заслужили полной суммы.
К несчастью, британский консул в Занзибаре, Кристофер Ригби, также был в числе врагов Бёртона. Они знали друг друга с Индии, и Ригби бесило, что Бёртона, а не его, признали лучшим знатоком местных языков. И тогда Ригби, пользуясь своим официальным положением, решил отомстить. Это он заварил кашу вокруг дела с носильщиками, которое тянулось вот уже долгих два года.
Это, однако, было дело прошлого. А что новенького? Вот! Сэр Родерик сообщал в письме, что кандидатура Генри Мортона Стэнли получила одобрение руководства, и он возглавит экспедицию, чтобы раз и навсегда разгадать загадку Нила.
"В связи с этим, - писал Мурчисон, - я предоставил ему плоды вашей работы, которые, я уверен, окажут неоценимую помощь в его новой попытке. Будьте уверены, дорогой Бёртон, что вы уже завоевали себе место в истории, и какие бы результаты ни получила экспедиция Стэнли, они были бы невозможны без ваших достижений, которые проложили дорогу всем тем, кто идет сзади".
И опять сэр Ричард Фрэнсис Бёртон ощутил странное чувство раздвоенности: эта новость должна была привести его в ярость, но он не почувствовал ничего подобного. Точнее внутренний голос подсказал ему: географические исследования - это больше не его занятие, они остались в жизни прежнего Бёртона, его доппельгенгера.
Несколько часов подряд он писал заметки о своем расследовании, снял копии с рапортов из дела Джека-Попрыгунчика, которое ему оставил инспектор Траунс, и завел папки для хранения всех документов, имеющих отношение к этому делу.
В десять часов вечера в дверь позвонил Траунс.
- Ты молодец, старина, - объявил он, упав в кресло и молча взяв из рук Бёртона стакан виски. - Я облазил весь Баттерси, у меня ноги отваливаются, но оно того стоило! Ты ухватил зацепку! Вот послушай!
Бёртон удобно уселся и все время, пока говорил Траунс, потягивал портвейн.
- Семеро из "Бригады Баттерси" имеют дочерей, остальные нас пока не интересуют. Я буду про каждого по очереди. Первый - Мартин Шепард, еще жив, шестьдесят один год, женат на Луизе Бакль. У них два сына и дочь Дженнифер. Она родилась в 1822 году. В 1838-м, когда ей было шестнадцать, она шла через Баттерси, и к ней пристал "прыгающий демон". Она испугалась, конечно, но нисколько не пострадала, и ее семья никому даже не сообщила об этом случае. В 1842-м она вышла замуж за Томаса Шумахера, родила дочь, и вскоре вся семья уехала в Южную Африку. Ты не против, если я закурю?
- Кури, - ответил Бёртон. - Ты думаешь, что "прыгающий демон" - Джек-Попрыгунчик?
- Во всяком случае, весьма вероятно, не так ли? Жаль, что я не могу поговорить с Дженнифер Шумахер. Не думаю, однако, что это так уж необходимо; и ты, скорее всего, согласишься со мной, когда услышишь остальные истории. Пошли дальше. Мистер Бартоломью Стивенс.
- Отец Мери Стивенс.
- Да. - Траунс набил трубку табаком.
Стивенс в 1821 году женился на Элизабет Прингл, через год родилась Мери. Как ты помнишь, на нее напали в 37-м, когда ей было пятнадцать. Пять лет спустя она вышла замуж за Альберта Файевезера, вся семья переехала в Эссекс, где живет и теперь. У них четверо детей: три сына и дочь. Их дочери, Конни, сейчас семнадцать лет. Третий парень - Карл Гудкайнд, умер пять лет назад. Его вдова, Эмили, жива, я говорил с ней. У них была дочь, Дебора, которую в 1838 году заперли в Бедламе, потому что она внезапно сошла с ума. Отчего - непонятно! Во всяком случае миссис Гудкайнд не смогла мне внятно объяснить это. Девочка умерла в психушке двенадцать лет назад.
- Опять думаешь на Джека? - вяло заметил Бёртон.
- Ты же видел рапорты, капитан, и знаешь, что были зарегистрированы случаи, когда жертвы теряли рассудок. И я подозреваю, что Дебора Гудкайнд - одна из них. И нечего удивляться, что о таких случаях не всегда становилось известно: это же стыд для родителей признаться, что их дочь свихнулась, после того как на нее напал какой-то ублюдок!
Бёртон задумчиво кивнул.