Бёртон любил Изабель, несмотря на ее недостатки, и она, несмотря на его собственные, отвечала ему взаимностью. Они должны были пожениться, он это понимал, но сейчас бросил вызов Судьбе и упрямо перевел стрелки своей жизни на другой путь.
Он чувствовал себя опустошенным и лишенным эмоций; тем не менее, в нем внезапно пробудилось обостренное самосознание, и он испытал лихорадочное чувство раздвоения собственной личности.
Полдень уступил место раннему вечеру, и Бёртон опять погрузился в глубокую медитацию, почти самогипноз, под воздействием которого исследовал присутствие невидимого доппельгенгера, который, похоже, сидел на том же самом кресле, что и он. Странно, но он связывал этого второго Ричарда Бёртона не с малярийным бредом, а с Джеком-Попрыгунчиком.
Бёртон понимал, что он и его двойник сейчас находятся в точке расхождения. Одного из них ожидала дорога в Фернандо-По, Бразилию, Дамаск, "в любую долбаную дыру, куда тебя засунут". Путь другого, королевского агента, терялся в тумане.
Бёртон был уверен, что Попрыгунчик на ходулях предвидел его выбор. Джек мог быть кем угодно, но только не шпионом, как первоначально подозревали они с Пальмерстоном. О нет, дело обстояло не столь прозаически! В этом Бёртона убеждало даже не то, что сказал этот странный человек, но в первую очередь то, как он это сказал. Именно это заставило Бёртона предположить, что Джек обладает сверхъестественным знанием о его - Бёртона - будущем; знанием, которое не может добыть ни один шпион, каким бы искусным он ни был.
В Индии он видел немало явлений, которые бросали вызов рационалистическому мышлению. Бёртон верил, что люди обладают "силой души", которая может расширить спектр их чувств и вывести их далеко за пределы зрения, слуха или осязания. Но может ли эта сила, - спрашивал он себя, - преодолеть границы времени? Что если Джек-Попрыгунчик - самый настоящий ясновидящий? Если это так, то он, скорее всего, слишком много времени проводит в будущем, поскольку его знания о настоящем довольно скудны. Например, он выразил удивление, когда Бёртон рассказал ему, что научные дебаты об истоках Нила и несчастный случай со Спиком уже произошли.
"Я историк! - заявил он. - Я точно знаю, когда что случилось. Это было в 1864 году, а не 1861-м!"
Случилось. Для него это прошедшее время, хотя он говорил о 1864-м, до которого еще три года.
Очень странно.
Как еще объяснить противоречия в восприятии времени Джеком? Тем, что он не от мира сего? Загадочное существо дважды исчезало прямо на глазах у Бёртона, а в далеком 1840 году проделало то же самое под пристальным наблюдением детектива Траунса. Очевидно, простой смертный на такие действия не способен.
А странный характер Джека, переменчивый внешний вид, способность находиться в двух местах одновременно, неподверженность возрастным изменениям? Все это говорит о том, что он - сверхъестественное существо, живущее за пределами нашего времени и пространства. Да, похоже, первое впечатление Бёртона было самым правильным: Джек - это вырвавшийся из бутылки джинни. Демон. Злобный дух. Моко, конголезский бог предсказаний.
Королевский агент вышел из состояния медитации, сделав два основных вывода. Во-первых, на данный момент следует считать Попрыгунчика одним существом, а не двумя или более. Во-вторых, именно Время является ключевым элементом к пониманию феномена Джека.
Он встал и растер онемевшую шею. Как всегда, сосредоточившись на решении одной проблемы, он забыл обо всех остальных, и, хотя после разговора с Изабель душа его еще болела, он не был обездвижен депрессией, как иногда случалось в прошлом. Напротив, он мыслил на удивление позитивно.
Восемь часов.
Бёртон подошел к окну и выглянул на Монтегю-плейс. Смог превратился в мокрый туман, пронизанный светлыми ореолами вокруг газовых ламп. Обычная суматоха и толкотня вернулись на улицы Лондона: грохочущие паросипеды, хрипящие паролошади, старомодные экипажи, запряженные обычными лошадями, фургоны для перевозки мебели и, конечно, бурлящая масса людей.
Раньше, глядя на все это, Бёртон тосковал по широким просторам арабских пустынь. В этот вечер, однако, Лондон показался ему необычайно уютным, почти по-домашнему близким. Он никогда не чувствовал такого прежде. Лондон всегда казался ему чужим, душным, давящим.
"Я меняюсь, - подумал он. - Я едва узнаю сам себя".
Его внимание привлекла вспышка красного света: из кэба вышел Суинберн. Появление его сопровождалось сильным криком - он ругался с кэбменом из-за платы. У Суинберна была идея-фикс: он считал, что проезд из одного места в Лондоне до любого другого стоит шиллинг, и точка, а потому истерически спорил с любым кэбби, называвшим другую цену, то есть со всеми. Частенько, как и сегодня, кэбмен, не желая скандала, сдавался и брал то, что ему давали.
Суинберн пересек улицу, подпрыгивая и пританцовывая на каждом шагу, и позвонил в дверной колокольчик.
"Все пользуются колокольчиком, - поймал себя на мысли Бёртон, - кроме полицейских. Те стучат".
Через минуту он услышал голос миссис Энджелл, приветствие Алджернона, его шаги на лестнице и стаккато, выбиваемое тростью на двери комнаты.
Бёртон отвернулся от окна и закричал:
- Входи, Алджи!
Суинберн впорхнул и с порога объявил:
- Слава в вышних Человеку! Ибо миром правит он.
- И что же вызвало столь торжественное заявление? - поинтересовался Бёртон.
- Я видел один из новейших винтокораблей! Он огромный! Мы стали настолько всесильны и подобны богам, что заставили скользить по воздуху тонны металла! Даю голову на отсечение! Ого, у тебя новые шрамы! Что, опять Джек? Я видел в вечернем выпуске, что утром он напал на девушку.
- Винтокорабль? Как он выглядит? Я его еще не видел.
Суинберн бросился в кресло и перекинул ногу через ручку. Водрузил цилиндр на конец трости и заставил его крутиться.
- Обширная платформа, Ричард, плоская и овальная; из кромки выходит множество горизонтальных брусьев, а от их концов поднимаются вертикальные мачты, на верхушках которых вращаются большие лопасти, да так быстро, что видишь только размытый круг. Эта штука оставляет за собой чудовищную струю пара. Так Джек опять побил тебя?
- Возможно, он летел в Индию, - невпопад обронил Бёртон.
- Да, похоже. Но послушай: на его киле был лозунг огромными буквами!
- Какой?
"Гражданин! Вступай в Общество друзей военно-воздушных сил! Помоги построить еще больше таких кораблей!"
Бёртон поднял бровь.
- Технологисты определенно поднимаются в общественном мнении. Похоже, у них большое будущее.
- Ну еще бы! - с энтузиазмом воскликнул Суинберн. - Мне кажется, этот винтокорабль может обогнуть земной шар без единой посадки! А теперь расскажи мне о драке.
- Меня удивляет твоя радость, - скептически заметил Бёртон, не обращая внимания на последние слова Суинберна. - Я думал, либертины категорически против таких машин. Ты же знаешь, что их будут использовать, чтобы завоевать так называемых варваров.
- Это да, - безмятежно согласился Суинберн. - Но нельзя не поразиться летящему металлическому кораблю! "Не мечтами, но кровью и сталью, мы, отчизна, тебя создали!" - продекламировал он. - Кстати, старина, ты не ответил мне. Откуда у тебя новые раны?
- А, это… - неохотно сказал Бёртон. - Пару раз упал. Сначала на меня напали вервольфы, а потом, спустя несколько часов, Джек-Попрыгунчик сдернул мой винтостул с неба, и мне пришлось проламываться через верхушки деревьев.
Суинберн ухмыльнулся.
- О, это круто! А что было на самом деле?
- Это и было.
Поэт схватил свой цилиндр и в раздражении кинул его в исследователя. Бёртон перехватил его и запустил обратно.
Суинберн вздохнул:
- Не хочешь говорить, не надо; какие у тебя планы на сегодняшнюю ночь? Напиться? Или что-то другое для разнообразия? Можно для интереса попробовать опиум.
Бёртон скинул с себя джуббу и протянул руку к сюртуку, беспечно брошенному на спинку стула.
- Алджи, держись подальше от наркотиков. У тебя и так есть опасная склонность к саморазрушению. Алкоголь тебя убьет, без всяких сомнений, но медленно. Опиум сделает это намного быстрее. - Он застегнул сюртук. - Не могу понять, почему ты так безжалостен к себе, - добавил он.
- Вздор! - возразил Суинберн, вскакивая и напяливая цилиндр на непослушную шевелюру. - Я вовсе не безжалостен. Но просто мне скучно, Ричард. Ужасно скучно. Нудная бессмысленность существования пронзает меня до мозга костей. - И он заплясал по комнате. - Я поэт! Мне нужен стимул! Мне нужна опасность! Мне нужно идти по тонкой грани между жизнью и смертью, иначе я не смогу найти объект, достойный воспевания.
Бёртон посмотрел на субтильного узкоплечего человечка, который выделывал странные па.
- Ты серьезно?
- Конечно! Ты и сам пишешь стихи. Ты знаешь, что форма - только оболочка. И чем я в свои двадцать четыре года могу наполнить эту оболочку? Жалкими маневрами незрелого дилетанта? Ты знаешь, что написали обо мне в "Спектэйторе"? "У него есть некоторый литературный талант, но решительно не поэтического характера. И вряд ли критика способна помочь мистеру Суинберну писать лучше". А я хочу писать лучше! Я хочу стать великим поэтом. Иначе я ничто, Ричард. Но для этого я должен жить по-настоящему. А человек может жить по-настоящему только тогда, когда смерть шагает с ним бок о бок. Я когда-нибудь рассказывал тебя, как взбирался на скалу Калвер на острове Уайт?
Бёртон покачал головой. Суинберн прекратил плясать, они вышли за дверь и стали спускаться по лестнице.