- Вспомнил, - сообщил Эйзенхарт потолку. - Я вспомнил, где его видел. Его звали Брин Толлерс, из местных. Один раз попался на разбое, до этого проходил подозреваемым по той же статье. Не знал, что он уже вернулся, - он прикрыл глаза. - А что насчет посетителей?
- Я собрал описания, насколько привратник смог их вспомнить. Сэр, - в голосе Брэмли зазвучало сочувствие, - вы в порядке?
- Что о мной будет? Главное, разбуди, когда они приедут.
Команда Лоя приехала первой и быстро принялась за дело. Вскоре уже почти все поверхности были в графитовом дактилоскопическом порошке, а в воздухе пахло фотографической вспышкой. Доктор Ретт, полицейский патолог (один из двух, работавших в городском полицейском управлении), мужчина с пегими волосами и крысиными чертами лица, появился немногим позже, привнося в помещение атмосферу недовольства.
- Можете мне уже дать что-нибудь, Ретт? - спросил Эйзенхарт у склонившегося над телом патолога.
- Я, что, нанимался прорицателем? - тот метнул на него хмурый взгляд. - Приходите послезавтра, получите заключение.
- Почему так долго? Насколько я знаю, у вас нет сейчас тел в очереди на вскрытие.
- Зато у меня есть вторая работа. И первая половина дня у меня занята приемом. Так и быть, - сделал уступку Ретт, - можете подойти завтра к вечеру, выпишу вам предварительное заключение.
Эйзенхарт покачал головой.
- Все еще слишком медленно.
- С каких пор мертвецам есть куда спешить? - ворчливо поинтересовался патолог и кивнул санитарам. - В любом случае, это не мои проблемы, раньше вы от меня ничего не добьетесь. Можете увозить.
- Стоять! - скомандовал Виктор. Носилки с телом замерли на полпути из комнаты.
- И что дальше, детектив? - сухо поинтересовался полицейский патолог. - Оставите тело здесь, пока я не соглашусь препарировать его прямо сейчас?
- Ни в коем случае, - заверил его Эйзенхарт. - Увозите! - разрешил он носильщикам. - Только не в морг. Кто-нибудь из вас знает, как проехать к университету?
* * *
- В последнее время вы ведете увлекательную жизнь, - заметил Мортимер, накладывая гипсовую повязку на мою руку. - Вступили в какой-нибудь клуб? Бокс? Сават? Спортивная борьба?
Если мой коллега и удивился тому, как я ввалился в его кабинет спустя ровно две секунды после начала рабочего дня, прижимая к груди травмированную конечность, он держал это при себе. Коротко поинтересовавшись, чем он может помочь, он раздобыл порошок и горячую воду и приступил к гипсованию.
- Сават? - невольно заинтересовался я. - Им увлекаются в Гетценбурге?
- А почему нет? У нас все-таки не совсем провинция, - Максим осторожно пригладил последний слой бинта и оставил его высыхать. - Молодые аристократы едут в Арнуаль на саббатикал, многие предпочитают там отдыхать… Естественно, привозят оттуда модные веяния. Так как, я угадал насчет савата?
- Нет, - я с улыбкой покачал головой, - не занимался им еще с армии. А это… - придумывая правдоподобное объяснение, я вспомнил первую стычку с Быками, - был скорее каном .
- Должно быть, он стал гораздо опаснее с тех пор, как я в последний раз смотрел на правила, - пробормотал Максим. - Но я не буду больше спрашивать, если вы не желаете.
Я был ему за это благодарен.
- А как прошла ваша встреча с полицией? - полюбопытствовал я.
Молодой танатолог пробурчал себе что-то под нос.
- Честно говоря, я так и не понял, что хотел от меня тот куп, - признался он. - Продержал меня три часа в приемной, а потом безо всяких вопросов отпустил. Кстати, он сейчас здесь.
Я хотел его еще о многом расспросить, но был вынужден прерваться.
- Что? - переспросил я.
- Я видел его только что в коридоре, по-моему, он направлялся к Фитцерею. Эй, - вскочил он вслед за мной, - подождите! - Максим постучал по повязке и нахмурился. - Кажется, высохла… давайте я вам помогу.
Просунув руку в петлю, я поспешил в кабинет профессора.
Я нашел их с Эйзенхартом в танатологической лаборатории в подвале. Стоя перед накрытым простыней телом детектив и профессор увлеченно беседовали и даже не сразу заметили нас - по крайней мере, один из них; Эйзенхарт обернулся на скрип открывающейся двери и остановил взгляд на моем гипсе.
- А, Альтманн, Мортимер, проходите, - неожиданно доброжелательно поприветствовал нас профессор Фитцерей. - Мы с вашим кузеном, Альтманн, как раз обсуждали перспективы сотрудничества между нашей кафедрой и полицией.
- Кузеном? - шепотом повторил Максим.
Я виновато пожал плечами: эту подробность я от него утаил.
- Родственников не выбирают, - также шепотом ответил я и внимательнее посмотрел на профессора, с энтузиазмом вещавшего что-то об обществе, наконец оценившем танатологию.
Проблема с Эйзенхартом заключалась в том, что кроме умения наступать на чужие мозоли он обладал несокрушимым обаянием. Мне не раз доводилось наблюдать, как, привлеченные его мягкой приветливой манерой, люди и не замечали, как попадали в ловушку и уже не могли ему отказать. И вот сейчас его очередной жертвой стал мой начальник.
"Хотел бы я знать, что он ему пообещал", - мрачно подумалось мне.
- Разумеется, подробности еще будут обговариваться, но от лица кафедры я позволил себе предложить нашу помощь уже сейчас…
- Скоро же он сменил лейтмотив, - тихо прокомментировал Максим.
Я кивнул. Для человека, после прошлого визита Эйзенхарта в университет не менее часа оравшего о недопустимости идти на поводу у полиции и прерогативе науки над интересами властей, профессор Фитцерей удивительно быстро пересмотрел свои суждения.
Впрочем, как выяснилось, работа с полицией должна была - по словам Эйзенхарта, разумеется, - давать нам больше материала для практических опытов. Теперь стало ясно, почему Фитцерей так воодушевился: как истинный энтузиаст своего дела он уже давно сбросил всю остальную работу на своих ассистентов в лице нас с Мортимером и появлялся на службе только ради экспериментов по ресуррекции, ворча по поводу квоты и суеверных плебеев, не желавших завещать себя науке.
В завершение пламенной речи профессор с торжественным видом откинул простыню с тела, и у меня перехватило дыхание. Сразу же захотелось дотронуться до синяков на шее: на лабораторном столе лежал человек, оставивший их вчера вечером. Лежало, поправил я себя. Тело. Потому что человек этот был совершенно мертв.
И Эйзенхарт привез его сюда, вместо того чтобы отправить в полицейский морг.
Это не могло быть совпадением. Или могло?
Найдя удобный момент, пока Максим подготавливал труп (меня по причине увечья от эксперимента пришлось освободить), а профессор отошел в сторону, я подошел к Виктору.
- Что вы здесь делаете? - возмущенно прошипел я.
- Свою работу - расследую убийство. Что с вашей рукой?
- Споткнулся на лестнице, - машинально солгал я, не желая заострять на своей травме внимание.
- В самом деле? - Виктор окинул меня внимательным взглядом. Высокий воротник надетой сегодня сорочки должен был скрыть от него следы на шее, и все же мне казалось, что он видел меня насквозь. - Знаете, от кого я обычно слышу такие ответы? От жертв домашнего насилия. Но, полагаю, это уже не ваш вариант. Так что с вами случилось, Роберт?
От необходимости отвечать меня спасло возвращение Мортимера.
Я боялся того, что произойдет, если им удастся вернуть этого человека, если он заговорит в ответ на вопросы Эйзенхарта, но все обошлось. Не было ни судорог, ни вызывающих отвращение гримас смерти. Лежавшее на столе тело осталось безучастно к их стараниям.
- Больше ничего нельзя сделать? - разочарованно спросил Эйзенхарт, глядя на то, что совсем недавно было человеком.
- Наука здесь бессильна, но… - Эйзенхарт напрягся, как и я, но по другой причине. - Насколько это для вас важно, детектив?
Виктор задумался.
- Очень, - серьезно произнес он после некоторых размышлений. - Не могу сказать, что это вопрос жизни и смерти, но это действительно важно.
- В таком случае я мог бы вернуть его в последний момент жизни, - предложил профессор Фитцерей. - Он не ответит на ваши вопросы - он вообще не будет знать, что вы здесь, но вы сможете узнать, о чем он думал в последние секунды. Разумеется, я не представляю, насколько это может вам помочь…
Я удивленно поднял брови.
В обществе старались не афишировать свой Дар, если только он не был совершенно безобиден - и, как следствие, бесполезен. Мне было известно о Даре профессора потому, что я с ним работал, Максим знал, потому что… ну, как говорится, рыбак рыбака видит издалека. Что же касается остальных знакомых профессора, то я сильно сомневался, что кто-либо знал наверняка. Многие подозревали, танатология всегда была весьма специфической стезей, которую выбирали специфические люди. Но знать - другое дело. Люди с подобным Даром редко открывались другим. Легче было бы признаться в том, что родился Вороном; возможно, это встретило бы даже меньше осуждения. Должно быть, Эйзенхарт сильно его зацепил, если профессор решил раскрыться.