- Джимми говорит, что у дома этого педофила, о котором ты говорил, целое столпотворение. Похоже, это станет настоящей сенсацией.
Я неотрывно смотрю в окно, не обращая на него внимания. В голове у меня будто горят угли.
- Послушай, Джимми, я тебе перезвоню, - говорит Дэвлин Джимми-шишке из "Скай". Когда он нажимает красную кнопку на телефоне, обрывая разговор, тот звонит снова. Дэвлин смотрит на имя звонящего, высветившееся на экране, и отвечает на звонок. Этот разговор почти не отличается от предыдущего. - Привет, друг… Да… Знаю… Мне только что сказали… Не знаю… Я тебе перезвоню, хорошо?
Но как только он кладет телефон на сиденье рядом с собой, тот снова звонит. На этот раз Дэвлин останавливает машину, и мы провидим полчаса, стоя на обочине, пока Дэвлин отвечает на звонки, которые идут буквально один за другим. Все звонят по поводу меня: все его приятели из шоу-бизнеса, все, кого он знает, все, кому он хоть раз давал свой номер телефона. И все они хотят со мной поговорить. И всем он отвечает, что перезвонит позже.
В конце концов он просто выключает телефон.
- Послушай, - говорит он мне через плечо, - поехали домой и попытаемся во всем разобраться. Знаешь, ты действительно, черт тебя возьми, заварил настоящую кашу! Полиция проверила этот адрес, который ты назвал в студии… ну, где, по-твоему, находится этот ребенок. Оказалось, что ты был прав. Вокруг этого дома собралась целая толпа. Они швыряют в окна камни. Полиция, конечно, там, но все может выйти из-под контроля.
Я думаю о толпе у дома Артура Пенруди, я Вижу ее в своей голове. У меня потребность там побывать.
- Поехали туда, - предлагаю я.
- Что? Зачем? Ты что, рехнулся? - спрашивает Дэвлин.
- Я хочу туда поехать. Ну же. Пилмер-Хаус, тридцать восемь, район Некингер. Я хочу увидеть, что там происходит.
Дэвлин смотрит на меня и знает, что ему придется сделать так, как я велю. Теперь он немного меня побаивается. Всю дорогу он недовольно щелкает языком и качает головой, бормоча что-то себе под нос.
Подъехав к этому дому, мы останавливаемся на углу улицы. Вдоль этой улицы уже стоят семь телевизионных фургонов. Они все приехали наблюдать за событиями. А дальше я вижу толпу. Женщины со скрещенными на груди могучими руками, старики с бутылками и зонтами. Вокруг толпы крутятся дети на велосипедах, посмеиваясь над всем этим зрелищем. Все они страшно возбуждены. Такое ощущение, что в воздухе трещат искры, кажется, всех и все вот-вот захлестнет отвратительной мерзкой волной насилия. Редкая цепочка полицейских отделяет толпу от дома. Толпа свистит, выкрикивает ругательства и напирает, будто какой-то огромный зверь, который ревет и бьется о прутья своей клетки, надеясь, что они рухнут и он сможет вырваться на свободу и удовлетворить наконец свою накопившуюся жажду мести.
Вокруг толпы я вижу небольшие группки телевизионщиков с камерами. Операторы сгорбились над видоискателями, направляя камеры то на своих телеведущих, то на полицейских, то на людей из толпы. На каждой камере есть яркая лампа, и эти лампы высвечивают яркие белые круги на мостовой, на людях, на доме, что делает все происходящее еще более нереальным, еще больше возбуждая без того уже бурлящую толпу придурков. И двигатели всех фургонов работают, а их фары горят ярким светом. По сточным канавам тянутся толстые провода. В небе кружит вертолет. На нем тоже стоит огромный прожектор, заливающий светом толпу. Дэвлин смотрит наверх.
- Черт возьми! - говорит он. - Это вертушка из "Скай". Могу поспорить, что в ней Джимми. - И он достает свой мобильник и набирает какой-то номер. - Джимми? Это ты там в этом гребаном вертолете над домом педофила? Ну, ты даешь! Серьезно… Ладно, я спрошу его, но думаю, что прямо сейчас ничего не получится.
Дэвлин спрашивает, не хочу ли я поговорить с Джимми-шишкой из "Скай". Я не хочу.
- Извини, приятель, - говорит Дэвлин в телефон и снова выключает его.
А здесь, внизу, царит атмосфера будто на карнавале или как при появлении Шебы Тусорт в боулинге "Голливуд Боул" в Суррей-Кис, когда народ напирал, чтобы получше ее рассмотреть, а она буквально купалась в лучах прожекторов, которые на нее направляли телевизионщики.
Но эта толпа собралась здесь не ради Шебы или другой кино-звезды или поп-звезды. Они здесь из-за Артура Пенруди - этого чокнутого придурка, который убил ребенка. Они хотят разорвать его на куски. Раздается звук разбитого стекла. Кто-то швырнул в дом камнем или бутылкой и разбил окно. Полицейские, которые пытаются сдерживать толпу, явно нервничают, лица их побелели. Ночной воздух наполняют звуки сирен, и телеоператоры все как один поворачивают свои камеры и прожекторы, направляя их на три подъезжающих полицейских фургона с окнами, забранными металлическими решетками. Из них высыпает целая туча полицейских в шлемах с длинными дубинками и прозрачными щитами. Они похожи на тех полицейских/солдат, которые прострелили башку возлюбленному официантки. Они стоят в стороне и смотрят на толпу, а толпа смотрит на них. Некоторые из полицейских в шлемах выстраиваются шеренгой рядом с обычными испуганными полицейскими, стоящими между толпой и домом Пенруди. Напряженность накаляется еще на один градус. Взаимная подозрительность растет. Лиц новых полицейских не видно. Из-за их формы они похожи на роботов. Они все явно на нерве и готовы к настоящим действиям, готовы лупить толпу дубинками по головам и, если понадобится, не только дубинками, но и сапогами. Но и толпа готова к драке.
- Твою мать, - все повторяет Дэвлин. Он сказал это, когда мы только приехали. Он сказал это, когда бутылка, брошенная из толпы, разбила окно. И он сказал это, когда прибыли полицейские/солдаты. И каждый раз он говорит это все эмоциональнее.
- Твою мать, - говорит он снова. Он не может оторвать взгляда от этой сцены. Он даже улыбается.
- Поехали отсюда, Дэвлин. Я насмотрелся. Теперь хочу увидеть еще что-нибудь.
- Ладно, - отвечает Дэвлин и заводит двигатель. - Если мы будем тут торчать, то, скорее всего, нам разнесут фургон. Обстановка накаляется. Лучше поехали ко мне домой.
- Нет, - говорю я.
- Нет?
- Нет. Я хочу увидеть того, другого. Человека в машине, который сейчас убивает себя у большого озера.
- Биллингс? Этот мужик из энергетической компании? Он убивает себя? - переспрашивает Дэвлин.
- Да. Он убивает себя в машине у озера Уиндермир, - говорю я. Я никогда там не был. Я не знаю, где это. Эти слова выходят из моего рта еще до того, как я успеваю подумать.
Плечи Дэвлина опускаются, когда я говорю "озеро Уиндермир".
- Мартин, нам правда нужно туда ехать? Это же, блин, очень далеко. - Он смотрит на свои часы, а потом показывает на них пальцем. - Мы будем тащиться туда несколько часов! Это же около трехсот миль.
Я молчу. Дэвлин смотрит на меня, а его рука, показывающая на часы, так и застыла в воздухе. Он перестает возражать. Я знал, что так и будет.
- Нам следует кому-нибудь позвонить, - говорит Дэвлин. - Сообщить местной полиции. Может быть, они успеют, не дадут ему убить себя.
- Бесполезно, - отвечаю я. - Он уже мертв.
- Тогда зачем тебе нужно его увидеть?
- Не знаю. Нам нужно выбраться из Лондона. Нам нужно уехать куда-нибудь, где нас не найдут, - говорю я и рыгаю.
Дэвлин морщится.
- Мне нужно сделать кое-что важное, - говорю я Дэвлину.
Дэвлин разворачивает фургон, и мы едем прочь.
- Что? Что тебе нужно сделать, Мартин? Разве ты уже недостаточно сделал? - спрашивает Дэвлин.
- Я еще даже не начинал, - отвечаю я.
У меня такое чувство, что мне больше не нужно думать. Мне больше совершенно не нужно ни о чем беспокоиться.
Мне просто нужно слушаться инстинктов, следовать инструкциям, которые выходят из моей гребаной головы, и все, на фиг, произойдет, как и должно произойти.
- Ладно, как скажешь, Мартин, - говорит он.
- Угу, - отвечаю я.
Никто не замечает, как мы уезжаем.
Глава 32
Скоро мы уже едем по шоссе, оставляя позади яркие огни Лондона. Единственные звуки - это шум проносящихся мимо машин да мерное гудение двигателя нашего фургона.
- У нас впереди длинная ночь, - говорит Дэвлин, сворачивая на бензозаправку, чтобы купить бензин, какой-нибудь еды и питья.
Он выходит из машины, заливает бензин и покупает все необходимое. Я смотрю, как он заходит в магазинчик у заправки, как ходит там между полками, набирая в корзинку всякие пакеты и бутылки. Вернувшись в фургон, он плюхает здоровенный пакет с едой и напитками на сиденье между нами.
- Угощайся, - предлагает он, когда мы снова выезжаем на шоссе.
Мы едем, и едем, и едем. Белые полосы на дороге непрерывно бегут под нашу машину, и скоро я уже не могу понять, то ли мы едем по дороге, то ли мы стоим, и дорога двигается под нами.
Примерно через пару часов в фургоне становится совсем тепло, и я начинаю засыпать. С тех пор как мы выехали с заправки, Дэвлин почти ничего не говорит. Он протягивает руку к радиоприемнику и включает его.
- Это поможет мне не уснуть за рулем, - говорит он.
В динамиках раздается мужской голос - теплый и сочный:
"Сейчас полночь, и мы передаем краткую сводку новостей. На улицах южного Лондона сегодня неспокойно. Толпы народа собрались вокруг дома, где, как утверждалось, была убита пропавшая школьница Силия Рэнкин. В окна дома брошено несколько камней, был вызван специальный отряд полиции, который пытается навести порядок. На месте действия находится наш специальный корреспондент Дэвид Рив. Дэвид?"
Потом в динамиках раздается голос Дэвида: