– Никто не станет притворяться калекой! Никто не будет ходить с палкой, если она не нужна! Как вам не стыдно так обо мне думать?! Если бы могла обойтись без нее, сломала бы ее о вашу спину и убежала с песнями. Вы не имеете права так со мной говорить, ни с кем так говорить нельзя. Я что, пропустила вашу коронацию? С чего вы взяли, что я стала бы ходить с ненужной палкой? Думаете, вымогаю жалость? Не нужна мне ваша жалость, вот уж чего не надо. Я занимаюсь своими делами, и вам бы следовало.
Ничего хорошего из этого не вышло, только все на меня уставились. Она покраснела, но не думаю, чтобы до нее в самом деле дошло. Дома, наверное, будет рассказывать, что видела девочку, притворяющуюся калекой. Терпеть не могу таких. Учтите, тех, кто изливает на тебя суррогатную жалость, я люблю не больше, и тех, кто выспрашивает, что со мной, и треплет по головке. Я личность. Мне есть о чем поговорить, кроме ноги. Замечу в пользу Освестри: с их английской сдержанностью я меньше на такое натыкаюсь. Там если меня кто спрашивает, что случилось и действительно ли мне нужна палка, это знакомые, учителя, девочки из школы, тетины приятели и тому подобное.
Я целую вечность не могла успокоиться. Я еще пыхтела и злилась, когда автобус свернул на дорожку к мосту Понтипридд. Вот случись что, думала я, погибни мы все, получится, что эта жуткая тетка последняя, с кем я разговаривала.
Я пообедала у Мойры – под этим предлогом и поехала в Абердэр. Мойра сказала, что выговор у меня стал стильный – вот жуть-то. Она не сказала "английский", все-таки она моя подруга и добрая девочка, но я и так поняла. Должно быть, это школа в меня въелась. А мне так не хочется говорить, как остальные там! Не знаю, что и делать. Чем больше обращаю внимание, тем более чужим слышится собственный голос, а ведь раньше я не замечала, просто говорила. Есть курсы культуры речи. А антикультуры бывают? Не то чтобы мне хотелось говорить как Элиза, но и не желаю, едва открыв рот, показывать себя аристократочкой.
У Мойры четверть прошла неплохо. На удивление трудно было придумать, о чем с ней говорить. Не помню, о чем мы болтали раньше: ни о чем, наверное, – сплетни, школьные дела, все, чем вместе занимались. Без этого мало что осталось. Ли порвала с Эндрю, с ним встречается Насрин, и ее родители, похоже, против. Ли вечером второго января собирает компанию, так что я с ними со всеми там увижусь.
После обеда я вышла из дома Мойры на Кроггин-Бог и отправилась на ту сторону. Там одна приличная дорога: Хеол-и-Гверн, но я ее сразу покинула. Кроггин – вообще-то произносится Крогайн – большое болото. Это верховое болото, на склоне холма. По нему идут старые тропки, не такие старые, как Вязовая дорога, но давно проложенные. В это время года по ним плохо ходить, да и зима была сырая, но на самом деле не опасно, если знать дорогу и даже если не знать, но держаться вязов. Мы с Мор, правда, однажды заблудились в нем, когда были маленькие, и выбрались только по вязам. Впрочем, трясин там нет, просто грязно и мокро. Напрасно его так боятся. Еще был раз, когда я ходила туда после смерти Мор и нарочно старалась заблудиться, но фейри меня вывели. Говорят, что болотные огни, блуждающие огоньки, уводят с дороги в самую топь, но в тот раз они вывели меня как раз на дорогу у дома Мойры. Я вошла, мокрая насквозь, и мама Мойры отправила меня в душ и дала одежду Мойры, чтобы добраться до дому. Я боялась выволочки, но Лиз ссорилась тогда с дедушкой и обо мне даже не вспомнила.
Хорошая есть история о временах постройки этих домов. Их строили вдоль Хеол-и-Гверна и от него стали отводить короткие улочки в болото, застраивая новыми домами, чтобы получился приличный жилой квартал. Беда в том, что болото не желало домов. Как было на самом деле, я знаю от дедушки, который помнит. В Страстной четверг поставили фундамент и ушли, а когда вернулись во вторник после Пасхального понедельника, тот совсем ушел в землю. Но рассказывают, будто выстроили дом целиком, а когда возвратились после выходных, из болота одни трубы торчали. Ха! После этого там бросили строить и новый квартал возвели в Пенивауме, чему я очень рада. Мне нравится болото как оно есть, с маленькими корявыми деревцами, и длинной травой, и с тростниками, и с внезапными, нежданными цветами, и с болотными уточками в омутах, и с чибисами, которые хлопают одним крылом, отводя вас от гнезда.
Но сегодня мне нужны были фейри, а в Кроггин фейри попадаются часто. Но я не нашла ни следа их, даже выходя из болота по реке, и в Итилиене ни одного не увидела. Я проверила Осгилиат и другие развалины, где в куме водятся фейри, сделала большой крюк, возвращаясь в город по драму. Там есть старые плавильни и развалившиеся хижины – по крайней мере, я думаю, что это они были. Так трудно представить, что в них идет деловитая суета. Несколько фейри я все-таки приметила краем глаза, но они не задерживались и со мной не заговаривали. Тут я вспомнила, как не могла найти Глорфиндейла после Хеллоуина. Похоже, бывают и другие времена, когда нам их не отыскать, – времена, когда они не желают отыскиваться. Нас они всегда найдут. Я пробовала их созвать, хотя и понимала, что бесполезно. Они не пользуются именами, как мы. Я бы рада, чтобы имена у нас, как в Земноморье, имели призывную силу, но у нас не так, у нас имена не в счет, считаются только вещи. Я, по-моему, знаю, как можно призвать их чарами, но это колдовство было бы не для защиты от зла, так что я обдумывала эту мысль не дольше секунды.
Я попробовала посидеть на месте, несмотря на холод, и выждать, пока отступит боль в ноге – на случай, если это она их отпугивает. Хотя сегодня не очень болело. Не стоило на это рассчитывать, я просто не подумала. Долго сидеть было очень неуютно, и ветер нес капли дождя. Через городок проходить было тоскливо, все магазины позакрывались, а я их помню работающими. И "Рекс" закрылся, в Абердэре больше негде посмотреть кино. Всюду болтаются изорванные объявления: "Продается". На улицах мусор, и даже рождественское дерево в окне библиотеки выглядит никому не нужным. Я успела на автобус в Кардифф, чтобы попасть к ужину с тетушкой Тэг.
Не знаю, что делать, если не найду их. Мне на самом деле надо поговорить.
Вторник, 1 января 1980 года
С Новым годом.
Приятно проснуться в дедушкином доме и самой себе хозяйкой.
Тетушка Тэг куда-то отправилась на Новый год с Ним – в общем, как всегда. Я бы тоже могла поехать, она меня приглашала, но мне не захотелось. Я им только мешать буду. Вчера утром мы съездили в Абердэр навестить дедушку, а потом она укатила, а меня мигом перехватила тетушка Флосси. Я собиралась искать фейри, а вместо этого изображала "трех французских курочек" на ее новогодней вечеринке. Веселье вышло малость натужное, и меня потянуло в постель задолго до полуночи, но случались у меня дни и похуже. У меня скопилось еще четыре с половиной фунта с подарков и еще шесть шоколадных медалек. А в полночь я выпила полстакана шампанского. Это было вкуснее, чем у Даниэля, а может, к нему надо привыкнуть.
Я собираюсь встать, приготовить себе завтрак и сделать еще одну попытку найти фейри. Может быть, на Новый год больше повезет.
Среда, 2 января 1980 года
Вчера утром я правда хотела найти фейри. Для разнообразия поднялась по Эйковому выпасу. На самом деле он Хэйков выпас, назван по некому мистеру Хэйку, но все его зовут Эйковым. Это общинный луг, то есть никому не принадлежит, как почти все земли до огораживания. Нелегко представить Абердэр крестьянским поселочком, в котором одна только церковь Св. Иоанна и одна дорога от Бикон до Кардиффа, а других улиц вовсе нет, а уголь и железо лежат себе спокойно под землей. Мне однажды для фестиваля бардов довелось учить современное стихотворение на валлийском, оно заканчивалось: "Тоталитариет гло" – деспотия угля. Я по дороге подобрала кусочек угля. В них часто попадаются окаменелости, древние листья и цветы. Уголь – это органика, органическая масса, спрессованная камнем, так и складывались горючие угольные жилы. Если его спрессовать сильнее, получаются алмазы. Я задумалась, горят ли алмазы и можно ли было бы ими топить, попадайся они так же часто, как уголь. Для фейри это одно и то же: измененные камнем растения. Я задумалась, помнят ли фейри юрский период, гуляли ли они среди динозавров и какими тогда были. Наверняка из них тогда никто не имел человеческого облика. И они не могли говорить на валлийском. Я потерла уголь между пальцами и немножко запачкала их. Я знаю, что такое уголь, а что такое фейри, не знаю – по-настоящему не знаю.
На Эйковом выпасе есть место, которое мы называли Дингли-делл. Это имя из самых старых, старше имен из "Властелина колец", и записывать его мне неловко, совсем не хочется делиться с другими. Там когда-то добывали камень открытым способом, земля в три стороны резко обрывается, так что получается маленький амфитеатр. На обрывах карьера растут деревца и черничник. Кажется, в первый раз мы пришли сюда с бабушкой за черникой. Помнится, я больше съедала, чем попадало в корзинку, но мы тогда были совсем маленькие. И воображали себя очень храбрыми, когда в первый раз прошли всю дорогу одни.
Сейчас кустики были по-зимнему голыми, и рябины тоже. Бледное солнце светилось в далеком небе. Нахальная малиновка села совсем рядом и склонила головку. Малиновок рисуют на рождественских открытках, а иногда и на рождественских пирогах, потому что они на зиму не улетают.
– Привет, – сказала я. – Рада видеть, что ты еще здесь.