- Молодец, - кивнула она и отхлебнула чаю из своей кружки. - Совсем остыл, - сказала она, двигая кружку ко мне, - налей горячего.
Когда папа вышел в гостиную, я был в кухне. Я услышал, как он поздоровался с мамой, а потом - непонятные влажные звуки, в которых с изумлением узнал поцелуи. И чуть не пролил чай.
- Перестань, - прошептала мама, - Питер приехал.
Папа заглянул в кухню.
- Некстати, - заявил он. - А может, тогда и мне заодно чайку нальешь?
Я кивнул на вторую кружку на столе.
- Невероятно, - сказал он.
Я отнес родителям чай, и папа спросил, зачем же я все-таки приехал. Причина относиться к моим визитам настороженно у них, что ни говори, была: непосредственно перед прошлым приездом я спалил рынок в Ковент-Гардене - ну, почти.
- Мне нужна твоя помощь, это связано с джазом, - ответил я.
Папа самодовольно улыбнулся.
- Тогда добро пожаловать в кабинет, - сказал он, - доктор Джаз готов дать вам любую консультацию.
Если гостиная принадлежала маме и ее многочисленной родне, то спальня была территорией отца - и его коллекции пластинок. Семейное предание гласило, что стены здесь вообще-то светло-коричневые, но их никто не видел: их полностью закрывали папины полки - деревянные, со стальной окантовкой. На полках хранились виниловые пластинки, составленные аккуратными пачками вертикально, чтобы не попадали прямые солнечные лучи. Когда я съехал с этой квартиры, старый мамин шкаф-развалюха тут же переместился в мою комнату, как и большая часть ее обуви. И теперь в комнате родителей остались только огромная кровать, немаленький синтезатор и папина стереосистема.
Я сообщил папе, что именно меня интересует, и мы принялись доставать пластинки с полок. Начали, как я и предполагал, с Коулмена Хокинса и его знаменитой записи тридцать восьмого года на студии "Синяя птица". Только зря время потратили: Хокинс толком не воспроизвел оригинальную мелодию. Но я высказал эту мысль только после того, как отец дослушал песню до конца.
- Пап, там была традиционная аранжировка. В той песне, которую я слышал. Классическая мелодия и все такое прочее.
Папа хмыкнул и полез в коробку с пластинками в семьдесят восемь оборотов. Через некоторое время он извлек оттуда коричневый картонный конверт, с трех сторон проклеенный скотчем. Там находилась шеллаковая пластинка с черно-золотым логотипом фирмы "Виктор" - запись трио Бенни Гудмена. У папы проигрыватель фирмы "Гаррард", и на нем можно слушать пластинки в семьдесят восемь оборотов, только надо сменить головку звукоснимателя. Я осторожно снял "ортофон" и пошел искать "стентон". Он обнаружился на своем обычном месте - на полке, прямо за стереосистемой, - и лежал иглой вверх для пущей ее сохранности. Пока я возился с проигрывателем, папа извлек из конверта пластинку и со счастливой улыбкой принялся ее рассматривать. Потом протянул мне. Пластинка оказалась неожиданно тяжелая, гораздо тяжелее обычных виниловых на семьдесят восемь оборотов - думаю, те, кто вырос на компакт-дисках, ее и поднять бы не смогли. Я аккуратно взял ее между ладоней и поставил в проигрыватель.
Игла вошла в бороздку, послышалось шипение и треск - и сквозь них кларнетное вступление Гудмена. Потом соло Тедди Уилсона на клавишах, потом снова кларнет Бенни. Партия Крупы на ударных была здесь, к счастью, весьма скромной. Эта аранжировка уже гораздо больше походила на мелодию, которую играл бедняга Уилкинсон.
- Нет, мне нужна более поздняя запись, - сказал я.
- Сколько хочешь, - ответил папа. - Эта-то была сделана всего лет через пять после того, как написали саму песню.
Мы поставили еще пару таких же пластинок, в том числе и Билли Холидей. Эту мы слушали достаточно долго, потому что творчество леди Дей - одна из немногих вещей, в отношении которых наши с папой вкусы совпадают. Печальная, медленная - эта запись и помогла мне понять, чего не хватает в услышанных вариантах той мелодии.
- Там был затактовый ритм, - сказал я. - Музыкантов было больше, и она была более свинговая.
- Свинговая? - переспросил папа. - Это же "Body and Soul", она в жизни не была свинговой.
- Да ладно, - сказал я, - кто-нибудь наверняка делал такую аранжировку, хотя бы и специально для белых.
- Прикуси язык, такими вещами не шутят, - ухмыльнулся папа. - Но, знаешь, кажется, я понял, что нам нужно.
С этими словами он сунул руку в карман и достал прямоугольный предмет из стекла и пластика.
- Ты купил айфон, - заметил я.
- Айпод, если быть точным, - отозвался родитель. - У него неплохие динамики.
И это сказал человек, пользовавшийся усилителем "Квад", произведенным полвека назад, потому что он не транзисторный, а ламповый! Протянув мне наушники, папа провел пальцем по экрану айпода так уверенно, словно всю жизнь пользовался сенсорными гаджетами.
- Послушай-ка эту, - сказал он.
Это была она. Оцифрованная, конечно, однако все помехи и шумы, способные порадовать сердце любителя старых записей, полностью сохранились. Четкая оригинальная мелодия "Body and Soul" - и при этом достаточно свинговый ритм, чтобы под нее можно было танцевать. Если я не ее слышал тогда, возле тела саксофониста, то уж наверняка ее исполняла его группа.
- Кто это? - спросил я.
- Кен Джонсон, - ответил папа, - Змеиные Кольца собственной персоной. Это запись с пластинки "Blitzkrieg Babies and Bands", очень неплохо оцифрованная. В описании указано, что на трубе играет Болтун Хатчинсон. Но совершенно очевидно, что это Дейв Уилкинс - стиль совсем другой.
- Когда была сделана эта запись?
- Пластинку записали в тридцать девятом в студии "Декка" в Хемпстеде, - сказал папа, устремив на меня заинтересованный взгляд. - А это ты что же, ведешь расследование? В прошлый свой приезд ты ни о чем подобном даже не заикался.
На эту удочку меня не поймаешь.
- А с чего ты вдруг сел за клавиши? - сменил я тему.
- Хочу вернуться на сцену, - ответил родитель, - и стать новым Оскаром Питерсоном.
- Серьезно?
Это было чересчур самонадеянно - даже для моего папаши.
- Серьезно, - кивнул он и подвинулся на диване поближе к синтезатору.
Пару тактов "Body and Soul" сыграл, не слишком импровизируя, - а остальное преподнес в совсем другом стиле, который вряд ли когда-нибудь смогу понять и полюбить. Похоже, моя реакция его разочаровала - папа не перестает надеяться, что однажды я дорасту-таки до настоящей музыки. Но, с другой стороны, все бывает в этой жизни - завел же он себе айпод.
- А что случилось с Кеном Джонсоном?
- Погиб во время лондонских бомбежек вместе с Элом Боули и Лорной Сэвидж, - ответил отец. - Тед Хит говорил, иногда им казалось, что Геринг лично за что-то невзлюбил людей, которые играют джаз. По словам Теда, во время Североафриканской кампании он чувствовал себя в большей безопасности, чем на своих же выступлениях в Лондоне.
Я сильно сомневался, что конечная цель моих поисков - мстительный дух рейхсмаршала Германа Геринга, но проверить на всякий случай стоило.
Мама вытурила нас из спальни, чтобы переодеться. Я заварил еще чаю, и мы уселись в гостиной.
- И знаешь еще что? - проговорил папа. - Я хочу выступать с какой-нибудь группой.
- На клавишах? - спросил я.
- Ритм есть ритм, - отозвался папа, - а инструмент - всего лишь инструмент.
Да, джазмен живет, чтобы играть.