В крыше мансарды над каретным сараем с одной стороны было большое окно. Еще здесь были кушетка, шезлонг, плазменный телевизор и кухонный стол из "Икеи", который мы с Молли собирали битых три часа. Воспользовавшись тем, что "Безумие" имеет статус части оперативного командования, я заставил Информационный департамент выделить мне с полдюжины гарнитур "Эрвейв" с зарядным устройством и выходом в "ХОЛМС-2". Сюда я также привез свой рабочий ноутбук, запасной ноутбук и приставку плейстейшн, но ее не успел пока даже распаковать. В связи со всем этим на двери снаружи теперь висит большой плакат с надписью "Колдовать запрещено под страхом страшного устрашения". Вот это и есть моя тех каморка.
Включив компьютер, я первым делом увидел письмо от Лесли. "Мне скучно!" - гласил заголовок. Чтобы Лесли было чем заняться, я выслал ей отчет доктора Валида о вскрытии Уилкинсона. А потом зашел в Национальную компьютерную сеть полиции, чтобы пробить данные по водительским правам Мелинды Эббот. Данные в ее документах полностью совпадали с информацией в базе. Я решил заодно проверить информацию по Симоне Фитцуильям, но выяснил только, что она никогда не покупала машину и не сдавала экзамен на водительские права. А также что эта женщина никогда не совершала преступлений и не становилась их жертвой на территории Великобритании. Либо данные об этом были утеряны или неправильно загружены в базу. Или еще вариант - она недавно сменила имя. Большего информационные технологии дать, к сожалению, не могут - поэтому полицейские до сих пор лично допрашивают свидетелей и записывают данные в маленькие черные блокнотики. На всякий случай я поочередно забил имена обеих фигуранток в поисковой строке "Гугла". У Мелинды Эббот обнаружилась страничка на "Фейсбуке" - вообще пользователей с таким именем и фамилией там оказалось аж три. А Симона Фитцуильям, похоже, вообще существовала сугубо вне Интернета.
Потом я тщательно и вдумчиво изучал составленный доктором список погибших музыкантов (все - мужского пола). По телевизору любят показывать заумные аналитические программы, где используется сравнительно-сопоставительный метод, но мало кто задумывается, как чертовски много времени уходит на такое исследование. Ближе к полуночи я добрался наконец до последней строчки этого списка - и все еще не мог понять, в чем же тут дело.
Достав из холодильника банку "Ред-Страйпа", я открыл ее и сделал хороший глоток.
Итак, несомненный факт номер один: на протяжении последних пяти лет каждый год два-три джазовых музыканта умирают в течение суток после своих выступлений в черте Большого Лондона. В каждом из этих случаев судмедэксперты констатируют смерть в результате передозировки психотропных веществ либо по естественным причинам: в основном сердечные приступы, ну и несколько аневризм аорты для разнообразия.
Второй файл, присланный доктором Валидом, содержал данные обо всех, кто определял свою профессию как "музыкант" и умер в указанный период. Несомненный факт номер два: прочие музыканты, конечно, с удручающей частотой умирали "естественной смертью" - но не гибли от раза к разу непосредственно после выступления, как джазмены.
И несомненный факт номер три: Сайрес Уилкинсон нигде не значился как музыкант, он был бухгалтером. Но не станешь же писать в графе "профессия" слова "артист" или "фрилансер" - если, конечно, не хочешь, чтобы рейтинг кредитоспособности у тебя упал ниже, чем у Исландского банка. Что и приводит нас к несомненному факту номер четыре: мой статистический анализ был, можно сказать, полностью бесполезен.
И все же по три джазмена в год… Вряд ли это просто совпадение.
Но Найтингейл, конечно, не примет такое хлипкое доказательство всерьез. Это раз - а потом, он же рассчитывает, что с завтрашнего утра я приступлю к оттачиванию своего "Скиндере". Я закрыл все файлы, выключил компьютер, выдернул вилку из розетки. Это полезно для окружающей среды, а главное - не даст моим дорогостоящим гаджетам непроизвольно поджариться под влиянием магического импульса.
В особняк я вернулся через кухонную дверь. Ущербная луна ярко освещала атриум через окно в крыше, и я погасил свет перед тем, как подняться по лестнице к себе. На противоположной стороне кругового балкона я заметил светлую фигуру - она беззвучно скользила среди теней, протянувшихся со стороны библиотеки. Это, конечно, была Молли: она неустанно трудилась над чем-то, над чем обычно неустанно трудится по ночам. Достигнув наконец своих владений, я ощутил запах заплесневелого коврика. Он означал, что Тоби в очередной раз улегся спать у меня под дверью. Песик лежал на спине, его тонкие ребра под жестким мехом мерно вздымались и опадали. Фыркнув, он дернулся, задние лапы лягнули воздух - это соответствовало по крайней мере пятистам миллитявкам остаточной магии. Я тихонько, чтобы не разбудить его, вошел в спальню и аккуратно прикрыл дверь.
Забравшись в кровать, я написал Лесли: "И ЧЕ ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ?" Потом погасил ночник.
Наутро я прочитал ответ: "ОБЩАТЬСЯ С ГРУППОЙ, БАЛДА!"
БЛЮЗ ПОЛНОЙ ЧАШЕЙ
Найти музыкантов оказалось достаточно просто: в клубе "Вкус к жизни" мне дали их координаты, и вскоре мы договорились встретиться все вместе во "Френч-хаусе" на Дин-стрит. Встречу назначили вечером - днем все они работали. Меня это вполне устраивало, поскольку латынь еще было зубрить и зубрить. Я направился в Сохо сразу после шести, и, когда прибыл на место, они уже были там и ждали меня, облокотившись о стену. Стена была увешана портретами людей, чья слава гремела как раз тогда, когда мой папа был не у дел.
В афише "Вкуса к жизни" мои музыканты значились как "Лучший квартет", но мне они показались совсем не похожими на джаз-бэнд. Басисты - это почти всегда довольно солидные джентльмены, а Макс Харвуд (которого на самом деле звали Дерек) был подтянутым белым парнем лет тридцати с небольшим. И джемпер у него под пиджаком был без претензий - марки "Маркс и Спенсер", с треугольным вырезом и узором в ромбик.
- Когда я пришел, в группе уже был один Дерек, - пояснил Макс, - поэтому я стал Максом во избежание путаницы.
Сказав это, он вяло отхлебнул пива. По первой кружке всем поставил я - и теперь ощущал некоторое разочарование. Макс работал в лондонском метро специалистом по интегрированным системам - по-моему, это что-то вроде комплекса световой сигнализации.
Пианист Дэниел Хоссэк получил высшее педагогическое образование и теперь преподавал музыку в Вестминстере, в школе для неизлечимо богатых. Он отличался редеющими светлыми волосами, круглыми очками в темной оправе, а также добротой и любезностью, из-за чего над ним наверняка люто и бешено издевались десятиклассники - то есть по новой системе двенадцатиклассники.
- А каким образом вы все встретились? - спросил я.
- Да вот так вот, собственно, и встретились, - ответил Джеймс Локрейн, барабанщик. Этот низенький воинственный шотландец преподавал французскую историю в колледже имени королевы Марии. - Правильнее было бы сказать, что мы объединились - а случилось это примерно два года назад…
- Скорее уж три, - возразил Макс, - в пабе "Селкирк". По воскресеньям у них выступают джазовые группы. Сай как раз живет там неподалеку.
Дэниел нервно перебирал пальцами по стеклу своей кружки.
- Мы как раз слушали ту непотребную группу, которая пыталась играть… - Он возвел глаза к потолку, пытаясь вспомнить. - Нет, не помню, что именно.
- Может быть, "Body and Soul"? - спросил я.
- Нет, - ответил Джеймс, - это был "Saint Thomas".
- Которого они убили, - добавил Дэниел. - Ну, Сай и заявил вполне себе громко, чтобы услышали все, включая музыкантов: а спорим, мол, любой из нас сыграет лучше?
- А это, как вы понимаете, не совсем любезно, - вставил Макс. Все трое обменялись ехидными ухмылками. - Потом мы незамедлительно сели за один столик, заказали выпивку и разговорились о джазе.
- То есть объединились, как я и сказал, - добавил Джеймс.
- Да, отсюда и пошло наше название - "Лучший квартет", - сказал Дэниел.
- И как, вы вправду были лучше тех?
- Не сильно, - ответил Макс.
- Честно говоря, даже хуже, - признался Дэниел.
- Но по крайней мере стремились стать лучше, - рассмеялся Макс. - И репетировали у Сая дома.
- Причем много репетировали, - добавил Дэниел и осушил свою кружку. - Ну, парни, кому чего заказать?
Во "Френч-хаусе" пиво в пинтовых кружках не подают, поэтому Джеймс и Макс попросили бутылку домашнего красного. Я заказал полпинты горького - день выдался длинный, и к тому же от латинских склонений у меня всегда страшно сохнет во рту.
- Два раза в неделю, иногда три, - уточнил Макс.
- Так у вас, стало быть, появились амбиции? - спросил я.
- Да нет, никто из нас не относился к этому особо серьезно, - сказал Джеймс. - Мы были вовсе не похожи на юнцов, которые стремятся высоко взлететь.
- Но репетировали все равно много, - заметил я.
- Ну, мы просто хотели научиться лучше играть, - ответил Джеймс.
- Мы музыканты-любители, - сказал Макс. - Музыку надо играть ради самой музыки - понимаете, о чем я?
Я кивнул.
- Он что, на тот берег Темзы за выпивкой пошел? - возмутился Джеймс.
Выворачивая шеи, мы оглядели пространство бара. Дэниел с трудом проталкивался через толпу к стойке, подняв вверх руку с крепко зажатой двадцатифунтовой бумажкой. В субботний вечер сгонять на другой берег Темзы было бы, пожалуй, быстрее.
- А Сайрес - он серьезно относился к музыке? - спросил я.
- Не серьезнее, чем мы, - ответил Джеймс.