Мысленно потянулся к нему, и сила воды тут же завибрировала во всем теле. Ручей вспучился, выгнулся, будто шипящая кошка, и стал расти. Вот он уже полноводный, больше похожий на мелкую речушку, рвет ледяную корку, подминает под себя снег и тоненькие березки, бурлит, словно течет не в лесу, на равнине, а по крутым горам. Брызги оседают мелкими каплями на деревьях, вода волнуется и несется табуном мустангов.
Николай во все глаза глядел на творение рук своих, и восторг переполнял его: нужно лишь небольшое усилие – вот и всё. Границы собственных возможностей вдруг оказались где-то далеко за горизонтом, и маг решил шагнуть дальше. Созданная им река потекла… вверх, всё выше и выше, обрушившись затем безумным водопадом. Водяные щупальца поползли в разные стороны, обхватывая верхушки деревьев и пригибая их чуть не к земле. Третьяков засмеялся и… остановил воду. Та будто уперлась в невидимую плотину, а потом маг создал верхний бьеф и нижний, устроив водосброс.
– Щенок! Ты чего творишь?! – заорал кто-то за спиной.
Николай вздрогнул, обернулся и увидел рыбака лет пятидесяти, со спиннингом, в высоких меховых сапогах и неизменном ватнике.
– Дядя, шел бы ты отсюда рыбачить, не мешай, – отмахнулся от него Третьяков и тут же получил затрещину.
– Я тебе не дядя! – взъярился рыбак, шепнул слово, и река обрушилась на землю, второе слово – и та начала стремительно "худеть", превращаясь снова в ручей. На всё потребовалось секунд тридцать, так что Третьяков успел лишь пару раз раскрыть и закрыть рот от удивления, после чего его, как нашкодившего мальчишку, схватили за шиворот и потащили в поселок. Он попробовал сопротивляться, но быстро понял, что лучше подчиниться.
Рыбак оказался не просто магом слова и старшим смены, но еще и председателем партячейки. Он вызвал Розанова, и Михаил Иванович хмуро глядел на незадачливого стихийщика. Тот чувствовал себя глупым школьником: восторг и азарт сменились стыдом.
– Я… я не знаю, что на меня нашло, – опустил он голову. – Я был будто не в себе, честно. Вел себя как полный идиот, я ведь знаю, что это опасно.
– Это не просто опасно, молодой человек. Сейчас – это смертельно опасно! – Слова Розанова падали на Николая будто капли расплавленного металла. – Ты ведь в курсе, что мы всё еще строим ГЭС, и любая неаккуратная мелочь с нашей стороны может встревожить духов. Их тут, поверь мне, много. Ты хоть представляешь, что здесь творилось, когда мы перекрывали Енисей?!
– Я ж не трогал Енисей, только мелкий ручеек… – промямлил Третьяков, но тут же понял, какую глупость сморозил.
– Если бы ты пошел играться к Енисею, я бы лично вышвырнул тебя со станции с "волчьим" билетом! – рявкнул рыбак.
А Дед добавил:
– Куда, по-твоему, впадает этот "мелкий ручеек"?
Николай покраснел, как та девица в отделе кадров. Он, и правда, не понимал, что с ним, обычно рассудительным, случилось. Шел ведь покидаться водяными шариками в деревья…
– Значит так, – хлопнул Дед в ладоши, – без моей визы магию тебе применять запрещаю. Впрочем, ближайшие дни у тебя ее почти и не будет: тебе казалось, что всё легко, а ресурсы безграничны, но на самом деле очень даже ограничены. Через час-два почувствуешь себя высосанным досуха. Судя по тому, что ты творил, шатать тебя будет еще долго.
Стихийщик кивнул и, еле переставляя ноги, но не от усталости, а от отчаяния, направился к выходу.
– И мы обязательно вынесем этот вопрос на партсобрание! – прокричал председатель, задетый тем, что какой-то юнец его послал.
Утром всё еще кружилась голова, тело ломало, будто с похмелья, и не получалось даже огонек зажечь. Смутно помнилась какая-то ерунда, приснившаяся ночью. Будто река превращается в огромную змею и заглатывает его, и вот он тонет в ее чреве, захлебываясь водой, из которой она состоит. В общем, все признаки опьянения магией! Даже сушняк во рту.
Заботливый Саша налил чаю и помог добраться до ГЭС. Советские лекари – самые гуманные лекари!
Станция впечатлила размерами и поразила воображение. Третьяков почувствовал себя мелкой букашкой в стране великанов. Уникальная бетонная арочно-гравитационная плотина, самая высокая в мире, казалось, появилась из будущего. Ребята из института как-то ради интереса подсчитали, что только бетона на постройку плотины ушло столько же, сколько ушло бы на четырехполосное шоссе от Ленинграда до Владивостока! В голове не укладывалось, что всё это создали обычные советские люди: инженеры, энергетики, строители.
Машинный зал больше напоминал приемную великана. Огромное пространство, пролеты, необычная конструкция крыши из переплетенных труб и шесть гидроагрегатов – "сердца" ГЭС.
– Любуешься нашим МАРХИ? – улыбнулся белорус.
Третьяков вопросительно посмотрел.
– Мы так называем крышу, нам ее в Московском архитектурном делали, оттуда и пошло. Ни на одной станции такой нет! – гордо ответил Саша, будто это лично он разработал перекрестно-стержневые конструкции из металла.
Со вздохом столичный энергетик вернулся "на землю": еще не успел даже одного дня проработать, а уже кандидат на вылет и его поведение разберут на партсобрании. Ох, не так он представлял себе начало карьеры!
– Знакомьтесь. Николай Геннадьевич Третьяков, боевой стихийщик, выпускник МЭИ, – представил его Дед четвертому в бригаде. – Кахабери Гурамович Чхетиани, можно просто Каха. Великолепный специалист и предсказатель.
– Добро пожаловать, генацвале, – протянул руку грузин с шикарными черными усами, чуть вьющимися волосами и густым баритоном с характерным акцентом.
Николай ойкнул. Предсказатели встречались очень редко, один на тысячу магов, и вдруг увидеть его здесь!
– Ребята, хорошие новости: ко мне через два месяца семья из Тбилиси переезжает! Праздник сделаю! Вино будет, наше, настоящее, вкусное! Гостинцы будут! Шашлык сделаю! Всех жду у себя, – заулыбался тот.
Розанов и Чесноков бросились его поздравлять, Николай тоже присоединился, но обо всем забыл, когда Дед повел его в комнату, откуда велось наблюдение за станцией.
Работа так увлекла, что последующие дни Третьяков забыл не только о магии, но даже о партсобрании, и прогулял бы его, если бы не Дед. Тот не только привел своего нерадивого работника, но и, на удивление, начал его выгораживать. Дело кончилось устным предупреждением, чему москвич был очень рад. С партией шутки плохи! Исключат – и прощай магия, а незаконная магия – это статья уголовного кодекса! До десяти лет, между прочим!
Очень хотелось спать. Дневные смены Николаю давались тяжелее, чем ночные, потому что накануне редко удавалось выспаться. Накануне ходили на танцы в клуб. Точнее, Коля почти насильно вытащил туда напарника. Саше нравилась Машка с проходной, но он уже полгода боялся позвать ее куда-нибудь, даже не решался пригласить танцевать, предпочитая в дни дискотек вообще отсиживаться дома.
Машку он так и не пригласил, а вот Николай весь вечер протанцевал с той самой Наденькой из отдела кадров. Потом они гуляли вдоль Енисея, разглядывая звезды, потом он провожал ее до дома, а потом выяснилось, что через три часа на работу. Утром он еще бодрился, но после горячего борща и макарон по-флотски сопротивляться сну стало ну просто невыносимо, и Коля понял, что надо принимать меры.
– Хочешь полетать? – спросил он Чеснокова во время обхода машинного отделения.
– Эй, тебе ж нельзя применять магию, забыл?
– А без магии? – прищурился Николай, разглядывая огромный кран, сейчас выключенный.
Третьяков полез первым. Крюком подцепил себя за ворот спецовки и махнул напарнику, мол, включай! Кран лязгнул, дернулся и пополз вверх. Куртка держала: советские ткани – самые крепкие ткани в мире! Стихийщик висел на высоте в два метра над балконом, болтая ногами от удовольствия. Поднял большой палец вверх, а затем махнул рукой в сторону. Кран медленно поехал вбок, и вот уже Третьяков раскачивается над гидроагрегатами на высоте пятиэтажного дома. Адреналин подскочил, как ртуть градусника больного пневмонией, затопил по уши, отгоняя сон, усталость, однообразие.
– Ну, поехали! – проорал стихийщик, и кран понес его на другой конец огромного машинного зала, в котором и так народу почти не бывает, а сейчас, во время обеда, совсем ни души.
– Ну, теперь твоя очередь! – Щеки Николая горели, кровь бурлила, он радовался как ребенок, получивший коньки.
– Я, пожалуй, не буду… – промямлил Чесноков.
– Чеснок, вот поэтому ты никак и не можешь пригласить свою Машку! Ну что за бабье поведение? Ты мужик или нет? Не ссы! Если что случится, я тебя подхвачу воздухом, не упадешь!
Напарник побледнел, вздохнул и подошел к крюку.
– Молодец! – Третьяков помог зацепиться и отправился к пульту управления. – Полетели!
Сашка болтался над третьим гидроагрегатом, когда раздалась тихая, но очень злая брань. Николай вздрогнул и увидел Деда.
– Медленно опускай его, – прошипел тот.
– Чья идея? – так же тихо спросил Розанов обоих, когда белорус приземлился.
Чувствуя себя описавшимися на ковре щенками, парни переглядывались и молчали.
– Хватит нюни распускать! Чья идея?! – рявкнул Дед, и тут Третьяков вдруг понял, что тот прошел всю войну, от начала до конца. Боевым магом. А еще он понял, что сейчас не поздоровится. Вспомнил и свою шалость с ручьем, и устное предупреждение, и угрозы выгнать с "волчьим" билетом и… кивнул на товарища. Серые глаза Чеснокова округлились от удивления, но он смолчал.
Розанов посмотрел сначала на одного, потом на другого и бросил Николаю:
– Пойдем, выйдем.
Молча вышли через боковую дверь к оборудованной курилке. Дед сунул в зубы папиросу, похлопал себя по карманам, но, не нащупав коробок, попросил:
– Спички дай.