Многим покажется странным – зачем, спрашивается, покупать велик, если тебе его некуда ставить? А вот и неправда. Велику всегда найдется место. Нужно только его поискать. И нет ничего смешного хранить его прямо в комнате. Тем более что у меня их две штуки, а я живу одна.
– Ну что, поехали?
Нестерпимая восхитительная жара, не спадающая даже ночью. Потные одуревшие люди на плавленом мягком асфальте. Этим летом я увидела, как цивилизованный человек без сожалений отказывается от приличий и всякого этикета в пользу самосохранения. Зачем брюки, если можно ходить в шортах? К чему шорты, если есть купальные плавки? Ну и да – мужчины теперь ходят по Невскому в плавках и шлепанцах. Вид ошеломительный что спереди, что сзади. Как и у женщин – в сетках вместо маек и платьев. А сколько вееров скрывалось в Питере! В Испании вряд ли больше. Ну, может их там немало, но у нас тоже хватает. В общем, из одежды одни трусы, зато с веером. И плевать на мнение окружающих, лишь бы выжить.
У меня есть дополнительная причина любить лето. Я зимой фотографировать не умею. Не из-за мороза. Просто количество света уменьшается и фотки получаются нечеткими, мазанными, как ни старайся. Но я научусь. Потом. Обязательно.
Я смотрю на весь этот маскарад глазами собственника. Я присваиваю людей как добычу, делая за день сотни потрясающих снимков. Если из ста фоток десять хорошие – моему счастью нет предела.
Пыльные городские птицы затаились неподалеку от воды. С раскрытыми клювами. Языки наружу. Выжидают позднего вечера, чтобы немного поесть. Только озверевшие воробьи пытаются добывать себе пропитание, двигаясь мелкими судорожными перепрыжками.
На дверях некоторых кафе вместо рекламы – объявления "у нас работает кондиционер". У фонтанов столпотворение. Ноги бомжей полощутся рядом с ножками детей, там же бродят собачьи лапы. И всем плевать, главное – вода и прохлада.
Мне сложно не любить такую погоду. Тем более что никто не знает, как долго она продержится. По слухам, скоро начнется нормальное дождливое лето. По другим прогнозам нас ожидал филиал Сахары и Преисподней в виде тотальных пожаров. Зато и зима будет не холодной. Так по телевизору наврали.
– Ты снова забыла очки?
Вот засада – точно забыла. Сама же только вчера словила жуком по лбу, почти в глаз. И – забыла. Две пары специальных очков дома валяются, блин. Специально подаренные мне для покатушек. У одних – желтые стекла. Я в них вижу сплошной позитив и идиотически улыбаюсь.
Мы катаемся каждый день. Он – даже по два раза. Днем и ночью. Ночью всегда вдвоем. Так интереснее и спокойнее. И всегда есть о чем поговорить.
– Сегодня снова едем вдоль Невы? – на всякий случай спрашивает Дэн.
Его зовут несколько иначе. Но мне привычнее именно это имя.
– Ты только не торопись. Я сегодня совсем дохлая.
По-честному, мы дохлые оба. Глаза красные от экрана ноутов. Дэн рожает текст, важный для науки, а я только что сдала сессию. Оба почти на грани нервного истощения. Я знаю, что у него все будет зашибись как здорово. Но это не мешает ему истерить, если на меня находит желание напоминать, что все будет хорошо. Я понимаю Дэна – у него все поставлено на кон. И ему просто необходимо защитить диссертацию. Привычка быть лучшим – она как кислота вытравливает в мозгу тавро отличника.
Ну и имя он себе выбрал. Не нравится оно мне ни разу.
– Не забывай переключать скорости, – ехидно напоминает Дэн на крутом подъеме.
Это моя великая проблема. Мне сто раз объясняли, для чего существуют передачи и скорости, чертили схемы шестеренок, убеждали, доказывали. Все впустую. Я – тупая. Теряю ход мысли буквально на первой фразе и дальше только делаю вид, что внимательно слушаю. А вот в этом я профи. Слушаю, глядя на собеседника так, что он не замечает непонимания. Преподы всегда попадаются на мой внимающий взгляд. Но Дэн не мой препод и прекрасно знает, что на подъеме я снова буду вставать на педали. Он уверен, что я отстану, слезу с велика и поплетусь, ругаясь на инженеров.
Фиг ему – я даже смогла его обогнать!
Начался пригород. Много машин не дают дышать. Мы сворачиваем на вымощенную булыжником кривую улочку, на самом краю высокого берега. По Неве важно движется длиннющая самоходная баржа. У меня за спиной рюкзак с фотиком. Быстро вытаскиваю его и делаю несколько снимков. Снимки тухлые, ни динамики, ни глубины пространства. Это потому что берег слишком высокий. От разочарования мне захотелось спрыгнуть в воду и подплыть к барже.
– Дворец на том берегу видишь? Говорят – зампрокурора города.
Дворец огромен, территория как футбольное поле, сарай в виде маяка и еще масса всякой хозяйственной лабуды – наверное, зампрокурора тоже не знает, на кой черт ему все это сдалось.
– А откуда ты знаешь, что это его домик?
– Оттуда, мне Омар сказал, а ему тот, кто землю раздает.
Мне стыдно за зампрокурора. Это ведь неприлично так афишировать свое левое благосостояние. Значит, ему пофигу что мы все о нем думаем. И тут я начинаю сомневаться. Я не могу поверить, что все так фигово в нашем государстве. И вообще – кто такой Омар?
– Будешь врать – волосы во рту вырастут, – на всякий случай предупреждаю я.
Дэн тут же показывает мне язык, специально оскаливая зубы. Однажды мне он с такой рожей приснился, так я орала от страха, честное слово.
От каждого шага на дороге взлетала пыль, делая траву не зеленой. На обочине, свесившись в направлении реки, валялся книжный шкаф, из которого гурьбой вывалились книги. Дюма, Гюго, еще какие-то. Рядом в крапиве – трупы собак. Штук пять, не меньше.
– Не смотри, – Дэн толкает меня рукой в спину.
Торопливо убирая фотик в рюкзак, я замечаю, что с какого-то перепуга жадно вдыхаю воздух, словно рассчитывая унюхать запах разложения.
– Поехали!
Дэну откровенно не нравятся мертвые собаки, а мне хочется понять, почему они умерли. Неужели их кто-то убил? Та, что сверху, белая с рыжими пятнами, выглядит как уснувшая.
– Ну что ты там застряла?
Но я никак не могу угомониться. Подхожу к ближайшей дощатой калитке и настойчиво нажимаю черную кнопку звонка. Трезвона не слышно, но возникает надсадный кашель и звучит все ближе, из-за кошмарных зарослей репейников.
– Чего надо?
Настороженность небритого деда ненамного изменилась, когда он проникся моим ужасом от увиденного. Неохотно выданная информация сводилась к следующему. Соседи решили заработать на собаках. Сколотили вольеры. Купили по дешевке внеплановых азиатских овчарок, которых посадили в тесные клетки. А потом соседи уехали в город. Не то запили, не то некогда им было. В общем, собаки и их щенки издохли от голода и жажды.
– Мудаки, что с них взять? Даже навеса толкового не сделали. А тут солнцепек такой – сама видишь. А я полез к ним, ну чтоб хоть воды налить. А там замки навесные и сетка мелкая.
– Вы бы хоть из лейки, хоть из шланга…
– А оно мне надо? Мне, между прочим, пришлось у дочки жить пару дней, чтоб вой этот не слышать, – хмуро рявкнул дед и, продолжая кашлять, ушел.
– Напалм спасет этот мир, – Дэну тоже было не по себе, но он старался выглядеть обычно.
Мне хотелось кого-нибудь убить, или дом поджечь, или поплакать. Вой умирающих собак каким-то странным образом переплелся с воем моей соседки и от этого на душе стало совсем скверно. В таком настроении я ехала через город, стараясь выгнать картинку мертвых собак из памяти. Дэн понял, что видеть я никого не хочу и поехал к себе. Даже велик не помог затащить.
– Ничего, сейчас фотки посмотрю и успокоюсь, – решила я.
Но буквально через пару секунд забыла про все на свете.
Я тупо стояла перед собственной дверью, держась за руль велосипеда, и не знала, как поступить. Не то сначала заорать. Или сначала поставить велик на подножку, а заорать потом. Напугать весь дом и плевать, что мне за это будет.
Черный резиновый коврик для вытирания обуви кто-то разрезал на куски. Зачем? Для чего? Блииин. Звезда и обрезки. Сатанинского в ней ничего нет. Просто звезда и кучка треугольничков.
– Наверное, он сам развалился. Его просто неправильно сделали. Сейчас много делают неправильно. Это все китайцы виноваты, – утешала я сама себя, понимая какой бред я несу.
Какого-то черта я попыталась соединить коврик носком кеда. Получилось не очень. И как только поволокла велик через порог, поняла – напрасно. Мозаика из убитка снова разъехались. Как прощальная ухмылка. Теперь в голове и собаки, и коврик, и соседка слились в одно мерзкое ощущение неотвратимости смерти и меня охватил острый приступ страха.
Велик поставила в комнате. Потом протру его тряпкой, а сейчас надо решиться и избавиться от негодного резинового изделия. Обидно было, между прочим. И непонятно тоже.
Мне почему-то было неприятно брать останки руками, как расчлененку.
Какому дебилоиду потребовалось тащиться ко мне с острым ножом для такого глупого дела? Ведь соседи могут в любой момент выйти на площадку и застукать. И этот кто-то потратил дополнительно пару секунд – чтоб сложить обрезки впритык друг к другу. Чтоб, значит, я начала вытирать ноги, и испугалась. Дело начало попахивать психологией, отчего мне совсем стало не по себе. Ведь и правда, кто-то выругается и забудет, а я именно испугаюсь.
Унеся причину расстройства на помойку, я вдруг огорчилась, что не сфотографировала коврик, надо было выложить снимок в ЖЖ и поспрашивать мнения народа.