Пока Лорена копошилась в ларцах, я уложила волосы скромной косой и покрылась льняной накидкой, скрутив ее на манер Агнесы – коконом. Спрятав не только шею, но и плечи.
… Агнеса… безысходно тискающая мою сеточку…
– Ваше Cиятельство…
Обернувшись, я одобрительно кивнула:
– До принцессы не далеко.
У Лорены отменный вкус – ее медно-рыжие волосы в сочетании с желто-коричневым бархатом с золотистым отливом светились нимбом над хорошенькой головкой.
Камеристка, в свою очередь, опять же с любопытством рассматривала меня:
– А вы, Ваше Cиятельство, и в моем платье настоящая контесса.
– Ну, обменялись любезностями и довольно. Принеси мне твою симару.
– А… зачем вам все это, Ваше Cиятельство?
– Чтобы войти туда, откуда вышла.
Она непонимающе моргнула.
Я не соврала. Маскарад поможет мне смешаться с
толпой и… пойти дальше.
Несмотря на "козырь" Баччелло.
Глава 9
– С дороги! Эй, уши дома забыла?
Не сразу сообразила, что речь идет о моих ушах. Уйдя в свои мысли, я не учла опасности быть раздавленной под копытами лошадей. Отпрянув в сторону, пропустила нетерпеливого возницу, уже без помех с грохотом помчавшегося дальше.
Не хотела признаться себе, но одной на улицах огромного и пока еще незнакомого города было страшновато. Мои вылазки из замка за все то время, что я здесь, ограничились всего-то двумя поездками. И то – под контролем титула и всего того, что ему сопутствует.
Сейчас же я была сама себе хозяйка. Хозяйка в прямом смысле этого слова – с корзинкой для овощей, пекущейся о съестных припасах для ждущего обеда семейства, озабоченной повседневными делами и спешащей по одному из них.
Лорена подробно рассказала о месторасположении рынка, выразив тревогу за мою безопасность, но я категорически отвергла ее предложение составить мне кампанию:
– Ты же знаешь, что я из того же огорода, что и ты. Справлюсь как-нибудь. К вечеру буду.
Но моя решительность несколько поубавилась, как только я оказалась за воротами палаццо. Одно дело – Бергамо. Мой родной городок, изученный вдоль и поперек. И, совсем другое – столица Ломбардии, знакомство с которой ограничилось пока только дворцом Франческо и спальней Галеаццо.
Кроме того, сейчас меня не защищали графский титул и карета с ястребом, из окна которой я до сих пор взирала на этот город.
Ну, в конце концов, с чего-то надо было начинать. Ориентир, и весьма заметный на пути к рынку, сообщил о себе задолго до того, как я к нему приблизилась. Собор Санта-Мария Нашенте. Даже если бы я и запуталась в улочках и переулках Милана, игольчатые шпили собора, где-то высоко протыкающие неосмотрительные облака, не дали бы мне заблудиться.
Правое крыло собора перекрыли досками, но даже этот хлам не испортил бросающую вызов земным страстям его величественную красоту.
Не задерживаясь, продолжила путь, чуть не попав в тучу пыли, поднятой сброшенной сверху балкой.
– Решила камни пересчитать? Глаза разуй!
Грубый окрик сверху рассмешил. Я подняла голову, уткнувшись в сердитый взгляд взмыленного работой мастерового.
– А ты свои куда дел? Растяпа!
Приподняв подол юбки, перешагнула через бревно, напоследок услышав:
– А ты ничего. Красотка. Подожди, спущусь.
Не оспаривая сказанное, но уклонившись от скороспелого предложения прыткого каменотеса, поспешила дальше.
Piazza Mercanti встретила меня многоголосой суетой желающих продать и сомневающихся – купить ли?
Я присоединилась к сомневающимся:
– Лимоны зеленые. Им бы еще повисеть.
– Да, вот и я думаю, – круглолицая женщина с многоступенчатым подбородком поддержала мое недоверие к достаточной зрелости фрукта, – купишь, а потом в рот не возьмешь.
– А мне сыну надо. Заболел. Уже все перепробовала, и никакого толка.
– Чем заболел-то? – женщина участливо построила брови домиком.
– Вроде как простуда. Кашляет. Ничего не помогает.
– Вот и у Марты, моей соседки. Не жилец мальчишка. День ото дня хуже. А до того старшего схоронила. Где-то, видать, захолодел. Ух, и страдал, бедный, – женщина спохватилась, поняв, что болтнула что-то не к месту – ой, не бери в голову. Вылечишь.
Она заторопилась, побросав на прилавок выбранные прежде лимоны.
Но все, что мне нужно было, я узнала.
Представление началось.
Глава 10
– Кладбище? Ты не здешняя? Выйдешь с рынка и держи все время прямо, к Арно. Дойдешь до площади, что у самого моста. А там и chiesa Santo Stefano. В трех шагах от нее кладбище. Запомнила? А тебе-то зачем туда? Боишься не успеть?
Весьма сомнительная шутка вызвала у ее сочинителя – низкорослого мужчины с яйцеобразным и абсолютно голым черепом – волну визгливо постанывающего смеха, еще долго догоняющего меня.
Я не рассердилась. Смех, какой бы он ни был, все-таки, лучше плача.
Ничем особенным не примечательная площадь, если бы не светящаяся бело-зеленым мрамором красавица-церковь с тремя, радужно отсвечивающими многоцветной мозаикой, шестиугольными окнами наверху, вскоре выглянула из-за чинно расступившихся домов.
То, куда я спешила, чтобы найти неопровержимое подтверждение начавшегося пиршества смерти, не замедлило заявить о себе высокой каменной оградой с гостеприимно приглашающими зарешеченными воротами.
Кладбище пестрело свежими могилами, принявшими, судя по их количеству, не один десяток миланцев за последнее время. Да и сегодня, кажется, ожидается очередной "гость".
У ограды копошились двое. Один из них вяло утрамбовывал дно уже готовой к употреблению, раззявившей голодную пасть, ямы.
– Голова, будто в нее г… натолкали, – он притопнул напоследок и, подтянувшись, уселся на краю могилы, – … сам-то Рикальо пробовал это пойло, что продает?
– А тебя кто к нему гонит? Я же звал тебя вчера в ту тратторию, где мы были третьего дня, – его не в меру располневший напарник не только по обслуживанию кладбища, чувствовал себя, судя по землистому, в тон профессии, цвету лица и отекшим векам, не лучше вылезшего из ямы приятеля, – ты же что говорил? Помнишь? "Я знаю лучше, и нечего мне указывать". Рикальо тот еще пройдоха… А ты тут что бродишь? Или родственница этого?
Он пнул комочек земли в заглотнувшую его могилу.
– Нет. Ищу, где захоронена моя бабка. Может, подскажете?
– А когда ее схоронили?
Тот, что по-свойски примостился на краю поджидающей хозяина яме, кряхтя поднялся и, стряхивая с колен пыль, исподлобья окинул меня взглядом.
– Давно. Я еще и слова такого не знала – " бабка".
– А что вдруг ищешь? Зачем она тебе? Ей-то уж все равно, найдешь ты ее или нет.
– Да что ты ее пытаешь? Тебе бы не могилы копать, а грешников в преисподней подпаливать, – в нашу беседу вмешался противник траттории Рикальо, – мало тут осталось старых захоронений. Так что, девонька, бабуся твоя, скорее всего, во-о-н там сейчас проживает.
Я оглянулась согласно указанному направлению – в сторону ограды с возвышающимся над ней куполом аккуратной комнатки-часовни.
– Ты смеешься надо мной?
– Да какой тут смех. Вот, видишь? – он наступил ногой на чернеющий обрубок палки, обратным концом погребенного под наваленной на него горки свежевыкопан-ной земли, – подойди, посмотри. Не бойся.
Я не подошла, но посмотрела – изглоданная до безукоризненной гладкости отшлифованного алмаза прожорливыми мелкими тварями и обтесанная годами кость, когда-то покрытая человеческой плотью, теперь удостоилась всего лишь грязной подошвы сапога могильщика.
– Чего побелела? – он со смешком отпихнул остаток того, что прежде жило в ком-то, – это мы вытащили, а свеженькое втащим. И, знаешь, сколько их уже выкопано? А места все равно мало.
– Почему… мало?
Я знала ответ.
– Почему, почему… Да потому, что мрут как мухи. За последние дни, вот Черано не даст соврать, так устаем, что чуть ли не тут же, c покойничком в обнимку, валимся спать. И что им не живется? Ладно, ты тут ищи, чего тебе надо, а у нас есть чего делать. Черано, давай мешок. Заснул что ли?
Растолкав и, правда, придремавшего приятеля, мой собеседник принялся небрежно сваливать стукающиеся друг о друга останки в пыльный мешок, придерживаемый напарником. Последним прыгнул туда же оскаленный в беззвучном смехе череп.
– А куда вы их?
– В "костницу". Куда ж еще? Я ж сказал тебе, в часовне ищи свою бабку.
Сторонник траттории Рикальо осклабился, бросив вдогонку:
– Если по костям узнаешь.
Да-а, вышеназванное "пойло" не далеко увело его физиономию от поруганного им только что черепа.
"Костница" интересовала меня меньше всего. Вернее, в той лишь мере, чтобы приостановить насколько можно переселение туда когда-то упокоившихся здесь.
Опять же и работы у двух любителей острых ощущений поубавилось бы.
Меня больше ничто не задерживало, и я с облегчением покинула это печальное место, не тратя время на семенящего за мной украдкой Баччелло.
Не до него. Да и зачем уже теперь.