Наверное, не так уж важно, как именно они оказываются в Коридорах. Дело только в том, что это случается. И когда это случается, их следует разыскать. Они должны вернуться на свое место. Дело заведено, и дело должно быть закрыто.
Оттолкнувшись от двери, я достаю Архивный листок из кармана, желая убедиться в том, что имя Эммы исчезло. Так и есть. Все, что от нее осталось, - след ладони на меловом кругу.
Я заштриховываю его и ухожу.
Глава третья
- Забрала из машины что хотела? - спрашивает папа, когда я появляюсь на пороге.
Он избавляет меня от необходимости лгать, помахав в воздухе ключами от машины, которые я забыла взять. Но даже несмотря на это, судя по низкому солнцу в окнах и множеству коробок, расставленных там и сям по комнате, я понимаю, что меня не было слишком долго. Я шепотом проклинаю Коридоры и Архив. Я пыталась носить часы, но бесполезно. Какими бы они ни были, стоит покинуть Внешний мир - от них уже никакого проку.
Так что мне снова приходится выбирать: правда или ложь.
Если дело касается вранья, существует несколько простых правил. Во-первых, нужно стараться говорить правду везде, где только можно. Если начнешь лгать по любому поводу, станет невозможно сводить вместе все концы, и рано или поздно ты попадешься. Как только посеяны семена сомнений, возможность солгать и не попасться в следующий раз уменьшается с геометрической прогрессией.
У меня не все гладко с враньем родителям: я то пропадаю не к месту, то ношу какие-то непонятные синяки - некоторые Истории не хотят, чтобы их возвращали - и мне приходится каждый раз искать новые варианты. Раз уж папа вынуждает меня на "правду", я поддамся. Порой родители ценят откровенность, если с ними делятся секретами. Тогда они чувствуют себя особенными.
- Весь этот переезд, - начинаю я, устало привалившись к порогу, - слишком резкие перемены. Мне потребовалось немного собственного пространства, хотелось побыть одной.
- Тут не будет проблем со свободным пространством.
- Угу, знаю, - отвечаю я, - здание огромное.
- Все семь этажей осмотрела?
- Только до пятого добралась. - Я лгу легко и спонтанно - дед мог бы гордиться мной.
В нескольких комнатах от нас я слышу мамину возню: звуки распечатываемых коробок и мяуканье радио. Мама терпеть не может тишины: она стремится заполнить любое место суетой и шумом настолько, насколько это возможно.
- Нашла что-нибудь интересное? - спрашивает папа.
Я пожимаю плечами.
- Тучи пыли. И, может быть, парочку привидений.
Он улыбается заговорщической улыбкой и слегка сторонится, давая мне пройти.
Моя грудь сжимается при виде коробок, занимающих каждый сантиметр свободного пространства квартиры. На половине из них значится "вещи". Если мама была в ударе, то на крышке писала еще и короткий перечень содержимого коробки. Но поскольку ее почерк совершенно нечитаем, мы узнавали, что внутри, только распечатав коробку. Словно на Рождество, только все подарки уже были когда-то подарены.
Папа передает мне ножницы, и тут звонит телефон. Я даже не подозревала, что у нас будет телефон. Мы с папой начинаем копошиться среди коробок в поисках аппарата, но нас выручает мама:
- Кухонная столешница, у холодильника.
И он действительно там.
- Алло! - говорю я в трубку, переводя дыхание.
- Ты меня разочаровала, - говорит какая-то девушка.
- Что? - Все происходит слишком быстро, и я не успеваю сообразить, что происходит. Не могу узнать голос.
- Ты всего полдня провела в своей новой резиденции, и уже успела меня позабыть.
Линдси. Я расслабляюсь.
- Как ты узнала номер? - удивляюсь я. - Я и то еще не знаю.
- Я же волшебница, - загадочно отвечает она. - А если бы ты обзавелась мобильником…
- У меня есть мобильник.
- И когда ты последний раз его заряжала?
Я задумываюсь.
- Маккензи Бишоп, если ты хотела обдумать ответ, твое время вышло.
Я хочу как-нибудь парировать, но не могу. Мне ни разу в жизни не пригодился мобильный телефон. Мы с Линдси прожили в соседних квартирах десять лет, и она была - и остается - моей лучшей подругой.
- Ну да, ну да, - соглашаюсь я, продираясь по квартире сквозь баррикады коробок.
Линдси просит меня подождать и, прикрыв ладонью трубку, переговаривается с кем-то, так что я слышу только гласные.
В конце коридора я вижу дверь с наклеенной бумажкой. На ней нарисовано нечто, отдаленно напоминающее букву "М", так что я могу предположить, что это моя комната. Я пинком ноги открываю дверь, заглядываю внутрь и вижу стопки вездесущих коробок, матрас и составные части несобранной кровати.
Линдси смеется над чем-то, что ей сказали, и даже за девяносто километров от нее, через телефонные провода и трубку, зажатую рукой, я чувствую исходящий от подруги свет. Линдси Ньюман просто создана из света. Он переливается в ее светлых кудрях, коже, которую поцеловало солнце, в россыпи шаловливых веснушек на щеках. Это ощущаешь, когда находишься рядом. Она одарена безоговорочной преданностью и таким потрясающим оптимизмом, которых, как я считала, в природе не существует. До тех пор пока не встретила ее. И она никогда не задает неправильных вопросов - тех, на которые нельзя ответить. Никогда не заставляет меня лгать.
- Ты еще тут? - спрашивает она.
- Ага, - отвечаю я, спихивая с дороги коробку, и прохожу к кровати. Остов стоит у стены, а матрас и пружинный каркас лежат на полу.
- Твоя мама еще не устала от новизны? - интересуется Линдси.
- К сожалению, нет, - признаюсь я и падаю ничком на матрас.
Бен обожал Линдси до умопомрачения, со всей силой, на какую способен маленький мальчик. И она его любила. Будучи классическим примером единственного ребенка в семье, она всегда мечтала о братьях и сестрах, поэтому я "поделилась" с ней братом. Когда Бен погиб, ее свет будто стал еще ярче и яростнее. А оптимизм словно бросал вызов всем невзгодам. И когда родители сообщили мне о переезде, я могла думать лишь об одном . Как же Линдс? Что будет, когда она лишится нас обоих?В тот день, когда я сообщила ей эту весть, я впервые увидела, как ее вера в лучшее пошатнулась. У нее внутри будто что-то надломилось, и она на мгновение замерла. А потом снова стала самой собой: с улыбкой на девять из десяти баллов, но тем не менее лучшей, чем те, что я когда-либо видела в собственном доме.
- Стоит попробовать убедить ее открыть кафе-мороженое в каком-нибудь милом курортном городке… - Я сдвигаю кольцо и начинаю вертеть его на пальце, а она добавляет: - Ну, или где-нибудь в России, например. Хотя бы мир повидаете.
Линдси права. Может, мои родители и бегут, но складывается ощущение, что они боятся убежать так далеко, что не смогут, оглянувшись, увидеть все то, что оставили. Ведь мы теперь живем всего в часе езды от нашего прежнего дома. Всего в часе от прежней жизни.
- Согласна, - говорю я. - Когда планируешь подивиться на великолепие нашего Коронадо?
- Он правда такой потрясающий? Скажи, что да.
- Он… старый.
- В нем водятся призраки?
Все зависит от терминологии. Слово призракиспользуется людьми, ничего не знающими об Историях.
- Мак, ты слишком долго думаешь, что мне ответить.
- Призраков пока не обнаружила, - сказала я. - Но впереди еще уйма времени.
Я слышу голос ее мамы на заднем плане:
- Линдси, пора. Маккензи может себе позволить немного побездельничать, а ты - нет.
Вот черт! Побездельничать.Интересно, каково это? Готова поспорить, что это не про меня. Но в Архиве вряд ли поймут, если я раскрою тайну их существования только ради того, чтобы доказать кому-то, что занята делом.
- Ой, прости! - говорит Линдси. - Мне пора на тренировку.
- На какую из? - подшучиваю я.
- Футбол.
- Ах да, конечно.
- Скоро созвонимся, ладно? - спрашивает она.
- Ага.
Телефон отключился.
Я сажусь и оглядываю свои новые владения, забитые коробками. На каждой из них где-нибудь накарябана буква "М". Я видела "М", и "Э" (маму зовут Эллисон), и "П" (папу зовут Питер), разбросанные по дому, но ни одной "Б". Страшная догадка пронзает меня.
- Мама! - кричу я, вскочив с кровати, и несусь в гостиную.
Папа притаился в углу с ножом для бумаг в одной руке и книгой в другой. Книга интересует его заметно больше.
- Что стряслось, Мак? - спрашивает он, не отрываясь от чтения. Но это сделал не папа. Я знаю, он не мог. Да, он тоже бежал, но не он возглавлял это бегство.
- Мам! - снова зову я.
Она в спальне, распаковывает вещи и на предельной громкости слушает какое-то маразматическое радиошоу.
- Что такое, дорогая? - невозмутимо спрашивает она, выкладывая одежные вешалки на постель.
Когда я заговариваю, мой голос звучит тихо, словно я на самом деле не хочу спрашивать. Не хочу знать ответ.
- Где вещи Бена?
Следует долгая, можно сказать, бесконечная пауза.
- Маккензи, - медленно начинает она, - если начинать все с нуля…
- Где они?
- Кое-какие лежат в кладовке. А остальные…
- Ты не могла так поступить.
- Колин говорит, что иногда для перемен требуются значительные…
- Ты что, в самом деле собираешься свалить на психотерапевта решение выбросить их?
Я, наверное, уже кричу, потому что из-за моей спины в комнату входит папа. Мама вся поникает, и он идет к ней, и вот я уже главный злодей на свете - просто из-за того, что хотела сохранить хоть какую-то память. Те вещи, которые я смогла бы прочитать.
- Скажи, что оставила хотя бы что-то, - сквозь накрепко сжатые зубы рычу я.