Зримая победа Эроса над Танатосом, причём на его собственной территории и на доступном ему языке, сказал я себе и лишь потом сообразил, что так именуется синдзю. Двойное самоубийство влюблённых.
Нет, одиночное.
Голова Рагнлейва с распущенными кудрями покоится на груди Этельвульфа, который заслужил своё новое имя беспримерной и беспримесной отвагой. Потом приподнимается, открывая моему взгляду запрокинутое под странным углом лицо, с которого сошла вся смуглость, полузакрытые глаза с полоской белка, тонкую, почти не кровоточащую царапину чуть повыше ключицы. Рядом с тем местом, куда раньше вонзался кинжальной остроты ноготь.
- Иди помоги мне, - говорит Раги в зеркальные глубины.
И добавляет как бы для себя:
- Никакого дурмана. Ему этого не было нужно.
- Но кровь ты забрал. Много, - я уже выхожу из укрытия.
- Да, - отвечает он (или она?) спокойно. - Я хочу дитя. Я уже имею дитя. Полагаю, родится девочка.
Очевидно, поэтому брать тело на руки и заворачивать в простыню, выложенную из ларя заранее, приходится мне. Оно еще гибкое, тёплое и кажется невесомым.
Откуда-то появляются две кошки: белая и чёрная. Крупные, напоминают лесную норвежскую породу, но с ещё более удлиненным туловищем.
- Психопомпы здешние, - усмехается Рагнлейв. - Длиннокоты. Проводники в иномирье. Обитатели священных рощ.
Так мы и выходим из особняка: пара двуногих, свита из двух четвероногих и Стан у меня в объятиях. Как бы цинически это ни звучало, но под конец он получил своё заветное. Кому из нас повезёт больше?
Так погружаемся в лес гигантских криптомерий.
- Я не захватил освящённую штыковую лопату, - говорю ворчливо.
- Зачем? - Раги выразительно поводит нагими плечами. Льняной хитон слегка помят, фибула с изображением волчьей морды застёгнута небрежно.
Мы останавливаемся перед одним из кедров, и Раги произносит.
- Этот. Суги по прозвищу Мондзаэмон Тикамацу. Видишь на нём верёвочный пояс? Значит, он почти божество.
Божество, носящее имя великого драматурга дзёрури, пьес, повествующих о печали влюблённых.
Кошки тоже останавливаются, когда он троекратно зовёт:
- Мондзаэмон! Мондзаэмон! Мондзаэмон Суги! Раскройся!
Медленно и почти беззвучно разверзается кора, легчайший шорох, узел вервия растягивается, с неким липким звуком расходятся смолистые волокна такого же цвета, как кудри моего спутника. Показывается полость, которая образовалась внутри красноватого ядра. Сама, по доброй воле: никакой гнили.
- А теперь помести его внутрь. Да, стоймя. Без покрывала.
Ствол, получив приношение, закрывает рану так же неспешно, как и образовал её. Ветви опускаются к земле ещё ниже.
В ту же минуту кошки - это самец и самка - начинают ходить по кругу: одна посолонь, другая противосолонь, - хрипловато мяуча и выпуская когти. Сначала у самых наших ног, так что мы еле успеваем отодвинуться, потом закладывая двойную восьмёрку вокруг дерева и покрывала, свёрнутого в комок. Внезапно с пронзительным воплем выпускают клыки - и бросаются друг другу в объятия.
- Бой гладиаторов, - поясняет Раги. - Имитация конца света. Ритуал на могиле героя. Хотя…
- Тут не могила, - догадываюсь я, будто мозг пронзило иглой.
- Скорее Вальгалла, - Рагнлейв кивает. - Белокот и Чернокот явились почтить своего рыцаря поединком. Заверить, что и впредь его не покинут. Дождутся вызревания.
Напряжение, в котором я пребывал весь этот день, изливается из меня истерическим рыданием.
- Сволочь. Какая же ты очаровательная сволочь, дружище.
- Ты разве сомневался, что Этель останется на земле? - говорит Регинлейв с неизменной своей усмешкой. - Отец лучшей из моих почек. Невесты твоего будущего прапраправнука.
- Ну тогда… Пусть будет земля ему пухом, - не вполне логично говорю я.
- Кошачьим, - с лёгкостью в голосе отзывается Регина.
30. Хьярвард. Двадцать лет спустя
Мы практически неотличимы от вас. Хорошо, но без вызова одеты - нет, ни в коем случае не в классический английский костюм. Он числится в разряде "пилотной моды", типа "новое - это хорошо подзабытое старьё".
Длинные, до колена, "жюсты" (переделанное "жюстокор") у мужчин, выдержанные в нейтральных тонах: охряных, багряно-дымчатых, маренго, - и перехваченные по талии несколько более густым по тону шарфом. Жилет почти такой же длины и поддетый под него свитер из тончайшей пряжи. Всё шерстяное или из чесучи. Овцы не возражают, чтобы их стригли, а бесплодные коконы шелкопряда - чтобы разматывали.
У женщин - длинные платья, батистовые, кисейные или из знаменитой косской "паутинки", подпоясанные под грудью почти таким же шарфом, как у противоположного пола, или скрученным в жгут кашемировым платком. Поверх платья накидывается "редди" - узкий редингот, достигающий бёдер, подколенок или щиколотки. В зависимости от случая или сезона.
Обувь экологичных фирм и рациональных форм. Элашёлковые перчатки или нечто не менее изящное, если нельзя обойтись вообще без этого. Например, наруч, соединённый цепочкой с тонкими кольцами - по одному на каждый из пяти пальцев - слева, плечевой браслет и широкий перстень с гранатовым кабошоном (алый пироп, зелёный демантоид) справа. Последнее время в наш обиход вошли опалы с их молочной, туманной и искристой игрой. Резкие переливы в чистой воде огранённых камней мы не любим по-прежнему. Также серебро для нас предпочтительней платины, платина - золота. Последнее время мы увлекаемся так называемой "амстердамской модой" - украшениями из литого чугуна в стиле испанского владычества в Нижних Землях. Тонкостью работы они соперничают с благородными металлами - новейшие технологии позволяют и не такое.
Болезни нам не присущи: температура тела стабильная, пожатие руки крепкое, по пульсу можно сверять секундомер. Как, впрочем, и прежде.
Мы любим экстремальные виды спорта - или лучше сказать транспорта? Верховая езда, эргоболиды, скоростные гелиокоптёры на солнечных батареях.
Наши Большие Дома располагаются поблизости от мегаполисов, ибо, как гласит пословица, самое тёмное место - под светильником. Экология здесь вполне удовлетворительная, хоть и "не на все стопицот", что в устах Синдри означает "более или менее пригодная для детей, куда уж денешься".
Наше число, как и прежде, прямо пропорционально человеческому, хотя пропорция несколько изменилась. Примерно один к двадцати тысячам, что соответствует нынешнему уровню окончательных самоволок - из добровольно-принудительных лагерей или, допустим, с линии фронта.
Вас двадцать пять миллионов - нас две с половиной тысячи. Вас семь миллиардов - нас семьсот тысяч. Вас двенадцать миллиардов - нас уже миллиона полтора, если не два. Древний Народ во всём генетическом разнообразии. Столовая ложка соли в океане пресной воды. Если соль сделается негодна, кто сделает её вновь солёною?
Новое поколение диргов подросло и вовсю мечтает о подвигах. Арнлейв - Наследница Орла и Дьярви - Смелый, Сигюн - Любящая Побеждать и Берси - Медвежонок, Ульфхильд - Сражающаяся Волчица и Хьёрт - Олень. Но самые-самые и всеобщие любимцы - Гейрлауг, Невеста Копья, рождённая Регинлейв, и Фрейгейр - Копьё Фрейи, старший сын нашей Искорки. Оба, в отличие от прочих почек и бутонов, - от семени Спящего в Древе и из чрева прекрасных матерей. Обоих мы мечтаем сочетать браком - их наследственность так богата и многообразна, что удвоение никак ей не повредит. А вот усилить ценнейшие признаки стоило бы. В конце концов, не поженим - так вырастим дитя в пробирке. Или суперкювезе.
Если вы заметили, девочкам мы даём гораздо более звучные Истинные Имена, чем мальчикам. Это веяние вовсе не феминизма, но мира на земле.
Ибо последнее время мы редко встаём между человеком и его жестокостью. Куда чаще - поддерживаем его бунт против вездесущей махины, которая грозит поглотить волю и стремление к свободе. Нет, не так пафосно: к творческой самостоятельности известного рода, предельным критерием которой является право самому выбрать наиглавнейшее. Веру, любовь, жизнь - и смерть. Время, место и форму.
Не избегнешь и доли кровавой,
Что тебе предназначила твердь.
Не молчи. Несравненное право -
Самому выбирать свою смерть.
Да, я слегка неточен в каждой строке и упорствую в этом. Дело вовсе не в слабой памяти: никогда не был тому подвержен. Стихи великого поэта - магия, и не хотелось бы пускать её в ход до срока.
Продолжу.
Чем более государство авторитарно, чем более оно склонно к контролю своих подданных, тем больше оно ограничивает самоубийство, которое по сути есть бунт и побег.
Вы задумывались, отчего самоубийства так многочисленны во времена общественного и религиозного порицания? Что это за пружина, сдавить которую означает запустить обратный ход?
То, что мы более всего ценим в наших младших братьях. Умение противостоять. Умно ли, глупо - не так важно. Заёмный ум куда более скуден, чем своё личное неразумие. Ибо неразумны все и всегда - разница в степени.
Так обстоит с людьми.
Однако наша смерть - нечто особенное. Лишний способ показать, что нас нет. Что мы вовсе не написаны огромными буквами на карте мира. Своего рода мимикрия и обман, которые становятся всё более важными для нас по мере совершенствования наших смертных симбионтов.
К тому же иного способа, чем волевое усилие, для нас не придумано. Из самой глубокой ямы можно выбраться. Или пролежать там до конца света.
Мы практически неотличимы от вас, но чувствуем жизнь куда острее и драматичнее. Недаром Великий Дед Ингольв, пребывающий ныне в Роще Древних Криптомерий, всё чаще цитирует Акутагаву: "Из всего, что свойственно богам, наибольшее сожаление вызывает то, что они не могут совершить самоубийства". Это он о Рагнлейве-Регинлейв и себе самом: уже есть договорённость, что наши двое Старших будут соправителями - тяжкий долг, который не пересадишь на чужие плечи, как белого павиана из сказки. Тем более на плечи Этельвульфа, что, по их словам и намёкам Древних-в Древе, вот-вот вылупится из пелен избывшим "человеческое, слишком человеческое" и по сему поводу изрядно поумневшим.
Что до меня, то и я не обделён прозорливостью. Из-за того специально отдалился от Трюггви и предоставил ему решать свои проблемы в наилучшем диргском виде. Я никогда не был для него тем, кем он для меня. А вот Син…
К Син его всегда тянуло.
Разумеется, наш с ним брак был всего-навсего протестантским, и причин для расторжения можно отыскать уйму. Однако у обоих моих вставших на крыло птенцов имеется ещё и совесть. Лучше бы её пощадить.
Забавно: по документам Трюг будет числиться мужем, Син - женой. Но как выйдет на деле, даже и не знаю. Боюсь загадывать.
Самой жизнью, весьма долгой и непостоянной, мы приучены не делать великих историй из разлуки. Поболит и перестанет.
А мёртвым даже и не больно. Дед Инги полагает, что дирги куда лучше человека способны говорить с близкими из-за грани. Не уверен, однако звучит неплохим утешением.
Я просто устал, наконец. Превысил все свои земные сроки.
Решено. Завтра я стану на плоский камень посреди широкого поля, раскину руки и изображу из себя пылающий крест.
© Copyright Мудрая Татьяна Алексеевна (Chrosvita@yandex.ru), 06/07/2012.