Наверное, она поняла что-то по моему лицу, потому что сцепила пальцы и опустила голову.
- Удачи!
Часть четвертая
ОНИ
Глава двадцать четвертая
ДОМ МУЧЕНИЙ
Дома я обернул руку кухонным полотенцем и полез в шкафчик над холодильником, чтобы отыскать в груде запретных столовых приборов фруктовый нож. Борясь с дрожью, я перебирал вилки и половники, пока не нашарил тот, которым папа недавно резал яблоко. Лезвие ножа было длиной не больше трех дюймов и не очень острое. С деревянной рукоятки уже начал облезать лак.
Я завернул нож в полотенце и положил в карман толстовки. Потом натянул на голову капюшон и отправился в парк.
Дойдя до перекрестка Карвер и Оук-стрит, я прошел мимо детской площадки и навесов для пикников. Пустые качели поскрипывали сами по себе. В парке было пусто, всюду висел дым.
За бейсбольными трибунами сквозь пелену дождя смутно вырисовывался темный силуэт мусорного холма. Стоячая вода превратила землю в чавкающую слякоть.
Я перепрыгнул через ограду и полез сквозь заросли кустарников. Остановившись у подножия, я глубоко воткнул нож в рыхлый грунт и гравий. Дверь появилась почти сразу же, но такая тусклая и потертая, что ее почти не было заметно.
Дверная ручка отсутствовала, поэтому я постучал и сделал шаг назад. В первую секунду ничего не произошло, потом контур двери озарился, подсвеченный изнутри теплым светом. Где-то в глубине зазвенели колокольчики, и на меня накатило странное ощущение неизбежности. Мусорная гора всегда была на этом месте, возвышаясь над парком, сразу за изгородью. Ждала меня.
Дверь распахнулась, но никто не встретил меня на пороге. Два ряда стеклянных фонарей освещали коридор. Стеклышки фонарей в проволочных переплетах располагались красивыми ромбиками. Когда я сделал несколько шагов внутрь, дверь бесшумно закрылась за моей спиной. Нож остался на полу, я наклонился и поднял его.
Гора Госпожи совершенно не походила на жилище Морриган. Стены, обшитые темным полированным деревом, резные плинтусы, замысловатый узор плиток на полу. В нишах вдоль стен сияли витражные окна в виде красивых картин, подсвеченных изнутри масляными лампами. И пахло здесь очень приятно, чем-то вроде смеси свежескошенной травы и специй.
В конце коридора я увидел маленький столик, на котором стояло неглубокое серебряное блюдо.
Возле столика стоял мальчик в темно-синих панталонах до колен и такого же цвета камзольчике. На вид ему было лет двенадцать, когда я приблизился, он поднял на меня глаза и протянул руку.
- Будьте добры, вашу карточку.
Я непонимающе уставился на него.
- Карточку? О чем ты, черт бы тебя побрал?
- Вашу визитную карточку. Будьте добры, вручите мне вашу карточку, и я сообщу о вашем приходе!
- Нет у меня никакой карточки. Отведи меня к Госпоже!
Он смерил меня долгим взглядом. Потом кивнул и жестом велел мне следовать за ним.
- Сюда!
Мальчик провел меня через несколько коридоров и дверей в теплую, освещенную лампами комнату.
Здесь на полу лежали ковры, в мраморном камине горел огонь. Меблировка представляла собой коллекцию разрозненных старомодных предметов, которые так обожала моя мама.
В кресле с высокой спинкой сидела женщина и вышивала на полотне ядовито-яркие цветы.
Когда я вошел, хозяйка мусорного холма подняла голову. Кожа вокруг глаз была у нее розовой, словно она только что плакала. Но когда ее лицо оказалось на свету, я заметил, что ресницы женщины осыпаны желтой гнойной коростой. На вид она была молода и, несомненно, могла бы считаться утонченной и ослепительной красавицей, если бы не ее нездоровый вид.
- Это вы - Госпожа? - спросил я, останавливаясь в дверях.
Она выпрямилась и замерла с иглой в руке, глядя на меня.
Лиф ее платья представлял собой сложную конструкцию из оборок, оборочек и складок. Выше ловко сидел высокий кружевной воротничок-стойка. Женщина улыбнулась, и от этого стала выглядеть еще болезненнее.
- Разве так принято приветствовать дам?
Голос у нее был нежный, но в его мелодичности ясно чувствовался ледяной холод. Лицо Госпожи было безмятежным, почти надменным, и от этого я разозлился еще сильнее.
- Вы сожгли церковь моего отца! Такое приветствие сойдет?
Госпожа отложила вышивание.
- Боюсь, это было необходимо. Моя милая сестренка ведет себя, как дрессированная собачка, валяет дурака и паясничает перед людьми, которые и так уже готовы нас забыть. Пришло время напомнить городу, кто мы такие!
- Так вот, значит, какой у вас мотив - нагнать страх Божий на людей, которые не верят в ваше существование? Вы уничтожили здание, которому двести лет! В пожаре погибла девушка!
- Страх Божий ничто в сравнении со страхом боли и утраты. - Госпожа склонила голову набок и улыбнулась. Зубы у нее были мелкие и ровные, ослепительно белые. - Но, в целом, все к лучшему, ты согласен? В конце концов, трагедия обернулась благом и даже привела к нам дорогого гостя!
Сначала я подумал, что она говорит о себе во множественном числе, как это приятно у королевских особ, но на всякий случай огляделся по сторонам.
Возле письменного стола, на большой подушке сидела маленькая девочка в белых башмачках на пуговках и белой матроске. Она играла с проволочной клеткой, сажала туда заводную птичку и вытаскивала обратно. Вокруг талии девочки была повязана широкая лента. Один конец ленты крепко обвивался вокруг ножки стола.
- Правда, она премиленькая? - спросила Госпожа. - Просто прелесть!
На вид девочке было года два или три, у нее были зеленые глаза и маленькие ровные зубки. Когда она улыбнулась мне, на щеке у нее образовалась ямочка, такая глубокая, что я мог бы засунуть в нее палец.
Я с шумом втянул в себя воздух. Она была не такой, какой запомнилась мне, но я все равно ее узнал. Я узнал ее, несмотря на все оборочки и бантики. Она была человеком. Каждую неделю я видел ее на парковке перед церковью или на лужайке перед воскресной школой, где она играла в салочки с Тэйт. Натали Стюарт сидела на полу и смотрела на меня поверх птичьей клетки.
Она помахала мне заводной птичкой. Госпожа наклонилась, погладила ее по волосам и потрепала по щечке.
Я вспомнил мамины слова о том, как она сидела на подушечке у ног Госпожи. Натали была такая чистенькая, что казалась ненастоящей.
- Значит, она теперь ваша новая кукла?
Госпожа рассмеялась, прикрыв рот ладонью.
- Я обожаю хорошеньких детишек, а ты? К тому же, она украшает мою комнату. - Она обвела рукой вокруг. - Как видишь, я большая поклонница красоты.
В самом деле, стены комнаты были сплошь заставлены стеклянными витринами и горками с различными гербариями и раковинами. Самая большая витрина висела над бархатной спинкой дивана. Она была набита разноцветными бабочками, пришпиленными медными булавками.
Две стены комнаты занимали полки, как в библиотеке, только тут не было ни одной книги. На полках стояли птицы - в основном, сойки и малиновки - и огромное чучело вороны с оранжевыми стеклянными глазами.
Пока я рассматривал птиц и бабочек, Госпожа, сидя у стола, внимательно изучала мое лицо. Потом она встала и повернулась ко мне спиной.
- Садись, прошу тебя, - сказала она, указывая на кресло у камина. - Сядь и согрейся.
Я сел на краешек кресла с высокой спинкой и чуть наклонился вперед. Моя толстовка насквозь промокла, с нее текло на обивку.
Натали отставила клетку и подошла ко мне настолько, насколько позволяла лента, которой она была привязана.
Госпожа улыбнулась.
- Что нужно сказать нашему гостю?
Натали потупилась, пряча взгляд.
- Как поживаете? - пропела она, покачиваясь с носка на пятку.
В очередной раз качнувшись вперед, Натали протянула мне ладошку, в которой лежала смятая ленточка с привязанным к ней брелоком. Когда я хотел посмотреть, что это такое, она разжала пальцы и опустила ленту мне в руку. Потом улыбнулась и заковыляла назад, засунув в рот прядку волос.
Госпожа застыла, глядя куда-то в пустоту, с рукой, прижатой к горлу. Я заметил, что она машинально поглаживает пальцем резную камею, висевшую на бархатной ленте у нее на шее.
Внезапно Госпожа стремительно обернулась ко мне. И улыбнулась какой-то новой, хищной улыбкой.
- Моя сестренка когда-то была богиней войны. Она тебе не рассказывала? Она сидела на берегу реки, с ясеневой веткой в руке и с вороньим пером в волосах. Со своего возвышения Морриган наблюдала за тем, как враждующие армии переходят реку, и выбирала, кому из противников жить, а кому умереть. Но со временем она, как и все остальные, позволила людям низвести себя до ничтожества, она умалилась, чтобы стать вровень с представлениями невеж! Так поступили все, кроме меня!
- Я вас не понимаю. Какая вам разница, что люди думают о Морриган?
- Никто не защищен от неверия. Ослабление их веры погубит нас всех! - Госпожа повернулась и впилась глазами мне в лицо, запнувшись на слове всех. Глаза у нее были темные, налитые кровью, с веками, воспаленными болезнью. - Мы издревле гордились своей силой и властью, даже когда это превращало нас в чудовищ. А теперь они принижают нас в своих сказках, превращают в духов и фей! Жалкие людишки, склонные ко лжи и бесчестью, мелочные в своих свершениях и замыслах! Ничтожные, злобные и бессильные! - Она вскинула голову и посмотрела мне в глаза. - Можете мне поверить, мистер Дойл, я - не бессильна!
Я ничего ей не ответил. Несмотря на всю свою болезненность и хрупкость, Госпожа показалась мне беспредельно жестокой.