* * *
И чудится Ивану Васильевичу, что сидит он на краю облака белого, навроде как в кресле. Весь как есть, то есть в костюме и при галстуке. Одна незадача, что без ботинок. Куда ботинки подевались, коза их задери, нет никакого понятия.
В другое время махнул бы он рукой на то странное обстоятельство, но в данный момент никак не можно сей факт из виду упустить. Потому как в отсутствии правого ботинка на всеобщее усмотрение выступает дырка на носке, аж большой палец наполовину из носка торчит.
Ну и шут с ним, скажут некоторые, эка невидаль - дырка на носке, у иного и носков нет вовсе. Вопрос неоднозначный. Когда дома и один - и не вопрос даже, а тут рядом другой товарищ сидит. Поэтому и неудобство в чувствах получается.
Старичок такой весь седой в белом не то халате не то накидке и в сандалиях на босу ногу. Сидит, насвистывает что-то веселенькое и ножками в воздухе болтает, бороду почесывает. С интересом на Ивана Васильевича поглядывает, но беседы не начинает.
А у того вопросов в голове тьма. Как он тут оказался, почему с облака не падает и что, собственно говоря, произошло? Вопросы есть, а ответить некому, разве что к старичку обратиться за помощью, который из себя постороннего гнет.
- Кхе-кхе, - привлек внимание старичка Иван Васильевич, скривив губы в приветливую улыбку.
- Отдыхаете? - улыбнулся старичок и подмигнул.
Подмигивает еще, к чему бы это? Мол выпиваем до одури, в том наш отдых и заключается? Намеки неприличные в том вопросе видятся.
- Даже и не знаю, - осторожно ответил Иван Васильевич, надеясь потихоньку вызнать из старика его должность и принадлежность к профессии.
С виду пенсионер, а копни глубже, так окажется инспектором из профсоюза, что за моральный облик советского гражданина бьются с тем самым гражданином насмерть. С такими старичками держи ухо востро, лишнее слово пользы не принесет, да и дышать лучше в сторонку, учитывая недавнее торжество.
- Чего тут знать, помер - отдыхай! - снова весело подмигнул старичок.
- Не помирал я! - встревожился Иван Васильевич. - Чего бы мне помирать, с какого перепугу, молодой я еще помирать!
- Видать срок пришел, - сочувственно вздохнул старичок.
- Ничего у меня не пришло! - отрезал Иван Васильевич, чувствуя неприязнь к старичку. - Организм крепкий, на сто лет хватит!
- Вышел срок! - строго прикрикнул старичок и хлопнул по облаку, словно по подлокотнику кресла. - У судьбы свое виденье вопроса, начертано помирать, так и с железным здоровьем помрешь!
- Чего это вы так радеете за мое помирание! - возмутился директор. - Помер я или живой - это сугубо мое личное дело! И я бы попросил всяких прохожих проходить мимо, а не совать свою длинную бороду в вопросы чужого помирания!
- Между прочим прохожий то вы будете, а я тут так сказать первый место занял.
- Могли бы и помолчать… из вежливости, - сообразив, что дал ляпу, отыграл назад Иван Васильевич. - У человека горе, помер он, а вы шутки с ним шутите.
- Чего ж тут шутить? - искренне удивился старичок. - Разве ж таким делом шутят? Помер ты, милай, скончался, откинул копыта, склеил ласты, дал дуба, ха-ха-ха, - неуместно развеселился он.
- А вы откуда знаете? - прищурившись, сделав вид, что смех его не касается, упрямо спросил директор. - Сорока на хвосте принесла или резолюция соответствующая вышла по линии профсоюза.
Сейчас узнаем, какого ты поля ягода, старичок-лесовичок, пень замшелый. Похихикаешь тут, ежели в лоб не получишь!
- Профсоюзов у нас тута нету, глупости это ваши профсоюзы. Тут народ весь един, потому что помер. Ты, парень, ваньку то не валяй, забудь про земные глупости и предайся отдыху. И про дырку на носке забудь, явление это для тебя на текущий момент не актуальное.
- В вашем-то возрасте глупости людям говорить грех! - обиделся Иван Васильевич, старавшийся ту дырку в поле зрения старичка не держать. - Не боитесь кары божьей?
- Волков бояться, в лес не ходить, - отмахнулся старичок и захихикал легкомысленно, словно шутку веселую сказал.
Не получилось вызнать принадлежность, хитер старик, не так прост, как выглядит. Ты ему слово, он тебе два, ты ему про Ерему, а он тебе про Фому. Только и мы не лыком шиты, с другой стороны зайдем.
- А мы отсюда не свалимся? - обеспокоился Иван Васильевич, осторожно высовываясь над краем.
С детства он высоты боялся, а от заоблачных высот и вовсе со страху помереть можно. Особенно на облаке невесомом сидючи. Кстати об облаке…
- Как же так получается, что мы на облаке сидим, это же пар водяной, плотности не имеющий? По всем законам физики… - словно поучая, наставительно выговаривал он старичку.
- Физика, милай, она вся там осталась, - старичок махнул рукой куда-то в пространство.
- На земле, внизу? - уточнил Иван Васильевич.
- Внизу, вверху, какая теперича тебе разница? Говорю же, сиди, отдыхай, воздухом дыши, птичек слушай. Красотища-то какая, лепота! - старичок взмахнул руками, задрал бороду к солнцу и глубоко вдохнул, блаженно улыбаясь.
- Тоже мне красота, - проворчал Иван Васильевич, озираясь по сторонам.
Куда не погляди на сто верст кругом все та же картина - белые пушистые просторы, чистое небо и солнце над головой. Ни парка, ни рощи, ни дома культуры в конце концов, для культурного времяпрепровождения. Сидим, как чукчи в тундре, только оленей и волков не хватает.
- Вижу, не нравится тебе у нас? - наклонив голову прищурился старичок. - Скучно? Нет места подвигу? - язвил он.
- Хотя бы и так, вам-то что за дело? - обиделся Иван Васильевич.
Нет, чтобы человека в курс дела ввести, морально поддержать товарища в трудную минуту, начинают тут шутки шутить.
- А не нравится, так и проваливай к себе! - разозлился ни с того ни с сего тихонький с виду старичок.
Подскочил на месте, словно его шилом кто уколол, да и спихнул ногой Ивана Васильевича с облака. Тот за край облака уцепиться пытается, да все без толку. Кричать хочет, а голоса нет.
Летит он вниз все быстрее и быстрее, солнце пропало, неба не видно, вокруг молочная пелена, как кисель густая. Дышать невозможно, двинуться трудно, холодно жутко. Зажмурился Иван Васильевич в ожидании неминучего удара о землю и… очнулся.
* * *
Очнулся Иван Васильевич от страшного холода. Смотрит, а он лежит голый, накрытый одной простынкой в незнакомом полутемном помещении с блестящими, словно мраморными стенами. Странные тусклые голубые лампочки с трудом разгоняют холодный мрак. Рядом, на соседних столах, лежат другие люди, как и он укрытые простынками.
Тело отказывается подчиняться, лишь зубы стучат от холода, да глаза ошалело вращаются в орбитах, пытаясь нащупать знакомые образы. Иван Васильевич напрягает связки, с трудом шевеля распухшим языком, кричит: "Эй, кто-нибудь, помогите!" Но никто не отзывается на его слабый крик.
Иван Васильевич расстроился было, и вдруг скрип, открывается дверь. В ярко освещенном проеме двери появляется пожилая женщина.
- Простите, пожалуйста, - чуть громче просит Иван Васильевич, - зажгите, пожалуйста, свет!
Женщина вздрагивает от неожиданности, ойкает и падает в обморок.
- Помогите человеку, человеку плохо! - закричал Иван Васильевич, беспокоясь уже более за женщину, чем за свое странное состояние.
Реакция на его крик была дикая. Женщина мигом вскочила и с криком "Караул, мертвец воскрес!" выбежала из комнаты прочь.
Пришлось Ивану Васильевичу самому слезать со стола. К этому времени он с трудом, но узнал помещение морга при кладбище. Завернувшись в простынку, дрожа от холода, пошлепал босыми ногами по заиндевевшему полу к дверям в поисках тепла и живых людей, полный желания выяснить, что же за безобразие с ним учинилась и не глупый ли это розыгрыш.
Едва шагнув за порог, он увидел двух здоровенных санитаров с дубинами наперевес и прячущуюся за ними старушку. Старушка суетливо осеняла себя крестным знаменем, бормотала под нос молитву и периодически плевала в сторону Ивана Васильевича со словами: "Сгинь, нечистая сила!"
Санитары явно струхнули. Поначалу они решили, что у старушки крыша поехала и по доброте душевной отозвались на ее призыв. Но, увидев Ивана Васильевича, стоящего в проеме двери с заиндевевшими волосами, запахнувшегося в простынку, испуганно отшагнули назад.
- Вы чо, мужики? На кого охотитесь? - удивился их реакции Иван Васильевич. - Холодно что-то! - пожаловался он, ежась. - У вас водки или чайку с малиной не найдется?
По-доброму спросил, не кричал, не стучал кулаком по столу, требуя справедливости. Но от его слов санитары, не отличавшиеся тонкостью душевной организации, разом побледнели и осели на пол, крестясь и икая.
Увидев совершенно обалдевших санитаров, Иван Васильевич понял - не розыгрыш, не ошибка, что-то произошло на самом деле. Но что именно? Живыми в морг не попадают. Если он умер, то почему сейчас живой? Если умер, то почему?
- Изыди, сатана! С нами крестная сила! Я сейчас в милицию позвоню, хулиган! - ни к селу, ни к городу взвизгнула старушка, тыча в сторону Ивана Васильевича иконой, подхваченной в минуту волнения с выставочного стенда прикладной атрибутики.
- Марфа Филипповна, вы меня не узнаете? - стуча зубами от холода, спросил Иван Васильевич. - Это же я, Иван Васильевич, ваш директор! Все в порядке, ничего не случилось. Похороны отменяются! - пошутил он.
Неудачно пошутил, потому как для Марфы Филипповны обращение воскресшего мертвеца к ней лично было последней каплей. Она судорожно всхлипнула и упала в обморок.
- Что за черт? Есть тут хоть один нормальный человек? Где моя одежда, почему я голый? Всех премии лишу! - рявкнул он в отчаянии.