* * *
Евлампий проснулся с ужасной головной болью. Он едва разлепил глаза, но в темноте ничего не увидел. Не увидел, зато почувствовал. Во-первых, что находится вовсе не в своей келье, где ему надлежало бы сейчас проснуться и спешить к заутренней. Мало того, ощутив под собой постель, он понял, что находится даже не в монастыре. Перепугавшись и, с трудом восстанавливая способность мыслить, он первым делом принялся придумывать причину своего отсутствия на утренней службе, чтобы изложить её игумену Стефану. Но с пробуждением сознания скоро ему стало не до игумена, потому что, почудилось, будто в комнате он не один.
Где-то внизу посыпались искры, занялся трут, и от него скоро ярко разгорелась лучина. Ожидая увидеть кого угодно, вплоть до самого Великого Искусителя, он даже вздохнул с облегчением, обнаружив всего лишь давешнего знакомца. "Видимо вчера я принял на грудь лишнего", - пришел монах к первому за утро твёрдому умозаключению.
Но ни с чем не сравнимый ужас обуял Евлампия, когда, повернув голову, он увидел лежащую рядом обнаженную женщину, которая спала, повернувшись к монаху прелестным упругим задом. От созерцания в сумрачном свете округлых плеч, стройных изгибов спины и, наконец, неописуемого вида зада, его прошиб холодный пот. Он подскочил и, ударившись о потолок, понял, что лежит на печи. Несколько раз перекрестившись, Евлампий резво соскочил на пол. Ощутив под ногами прохладные половицы, немного пришёл в себя и вопрошающе уставился на вчерашнего приятеля.
- А я ведь тебя отговаривал, - с сожалением произнёс Рыжий. - А ты не слушал меня, дурной. Срам-то какой. Что теперь делать будешь?
То, что кто-то его отговаривал, монах, хоть убей, не мог вспомнить. Ему, напротив, казалось, что парень этот вчера подливал ему то и дело.
- Где я? - просипел Евлампий пересохшим ртом. - Кто это? - он показал пальцем на печь.
- На-ка выпей, - знакомец протянул ковш, от которого несло брагой.
Монах, ещё раз перекрестившись, схватил посудину и сделал несколько жадных глотков. Увидев, что первый испуг прошел, Рыжий усадил монаха за стол и зачерпнул ему ещё браги. После чего начал разговор:
- Я ведь чего с утра-то пришел. Даже дела бросил в убыток себе. - Рыжий пригладил волосы на голове, морщась от запаха, что исходил от монаха. - То, что серебро ты спустил монастырское, ещё не самое страшное…
"Бульк", - отозвалось монашье чрево.
- Многое ты мне поведал прошлым вечером, брат Евлампий.
- Чего поведал? - испуганно спросил инок, тут же забыв про бабу.
- Многое! - резко и грубо заявил Рыжий.
Монах поперхнулся, уставился на парня.
- Да считай, что все тайны монастыря вашего и выдал. Про укромное место, где мечами звенят круглый день. Про викария, Алексия, много рассказывал, чего не каждому знать положено. Вот я и думаю, что с тобой братья твои учинят?
- Ты же не выдашь меня, добрый человек? - взмолился монах.
- Ещё как выдам, - возразил Рыжий. - Тебя выдам, глядишь, и мне кое-какие грехи простят. Признаюсь, водятся за мной грешки-то. Ну, не то чтобы дюже серьёзные, но водятся…
- Меня же прибьют, - заныл монах. - Шкуру живьём сдерут.
- Убить тебя, положим, не убьют - можешь быть спокоен, - произнёс Рыжий. - На их месте я длинный язык тебе укоротил бы. Может и они так сделают. Да точно сделают. Отрежут язык, как пить дать. А может и уши, чтобы впредь не слышал лишнего. Наложат на тебя епитимью. Сошлют на север куда-нибудь, будешь там грехи замаливать. А на севере холодища. Нынешний мороз тебе оттепелью покажется.
Рыжий подумал и добавил
- Но зато ушей не обморозишь, не будет у тебя ушей-то, - хохотнул он от собственной шутки. - Будешь епитимствовать в нужде до конца дней своих. Но, думаю, не долго. С твоим везением ты в тех краях долго не протянешь. Говорят, там всю зиму солнца не видно, а мороз стоит такой, что птицы замертво падают.
- Если до конца дней, то это не епитимья, а покаяние, - непроизвольно поправил Евлампий, но, вспомнив, к чему всё говорилось, заскулил.
- Но могу тебя выручить, - ободряюще добавил Рыжий. - Если ты мне с одним делом подсобишь.
Скуление враз прекратилось, а монах с большой готовностью спросил:
- Чем? Чем могу отплатить тебе за спасение? Какой службой?
- Так, пустяк, - Рыжий махнул рукой. - Ищу мухрыжника одного. Не сам ищу, человек большой попросил. Такой большой, каким не отказывают. И есть у меня подозрение, что мухрыжник тот в вашей обители затаился. Под чужой личиной скрывается, чтобы, значит, злодеяния свои без ответа оставить.
- И как зовут его? - с готовностью спросил монах.
- Кабы я знал!? - воскликнул Рыжий. - Говорю же тебе - под чужой личиной.
- А как я сыщу его? - удивился монах. - Мало ли у нас приблудных?
- Сам ты его не найдёшь, это верно, - согласился Рыжий. - А мне ходу в монастырь нет.
Он задумался.
- Сделаем вот как. Ты мне расскажешь, кто да чем у вас там занимается, за кем, что странное подмечают, что говорят послушаешь… А я уж, с божьей подмогой, разберусь, который из них мне нужен.
- Щекотливое дело, - испугался монах.
- А ты как хотел? - удивился Рыжий. - Малым откупиться? Так не бывает. Не за медяк усердствовать будешь, язык и уши спасаешь…
Он помолчал.
- А может и голову. Вдруг да ошибаюсь я на счёт доброты наставников твоих.
Приуныл Евлампий. Долго терзался сомнениями, шевелил непослушными губами, призывая на помощь своего святого, да заступницу всеобщую Богородицу. Но святые выжидали и никакого иного выхода, кроме согласия, монах так и не нашёл.
- А как же быть с опозданием к службе? - спросил он, затягивая время.
- Ничего, - обнадёжил знакомец. - Есть у меня одна задумка.
Замолчали оба. Монах теребил бородёнку, а Рыжий принялся будто бы чистить рукав.
- А девка? - вдруг вспомнил монах и кивнул на печь. - Она откуда взялась? И с нею как быть?
- Девка? - переспросил Рыжий, взглянув в ту сторону, и успокоил. - Девку-то не бойся, она не выдаст.
Проклиная собственные слабости, недобрую судьбу, Евлампий рубанул рукой по столу и дал согласие. После чего потянулся к ковшу.
- Только мне подстраховаться требуется, чтобы ты не передумал потом, - сказал Рыжий. - Уж прости, не доверяю я тебе. Письмо напишешь…
Он протянул загодя приготовленный чистый свиток, выставил чернила с пером.
- Давай пиши, - приказал он. - Эх, кожу дорогую на тебя изводить. Боком мне выйдет доброта моя. А, может, ну его к лешему…
- Что писать? - испугавшись, как бы парень не передумал, монах схватил перо.
Рыжий поднял взгляд к потолку, как бы задумавшись, и начал:
- Великому князю Ольгерду, от Евлампия-чернеца, с низким поклоном…
- Ольгерду? - ужаснулся монах.
- Да чего с тобой возиться, с дурнем таким? - в сердцах воскликнул Рыжий. - Плюнуть на тебя и выбирайся сам как знаешь…
- Великому князю Ольгерду… - тут же повторяя вслух, начал писать монах. - От Евлампия-чернеца, с низким поклоном.
- Третьего дня вернулся с рязанской стороны инок… - Рыжий запнулся. - Как звали инока-то?
- Хлыст, - ответил Евлампий.
- О, как! - удивился Рыжий. - Однако, странное для монаха имя… да ты пиши, пиши…