- Лисс?
Девочка не шевелилась. Свет Караппы превратил белое в горошек платье в темно-синее. Храпнев похолодел, внезапно осознав, что сотворил нечто страшное. Нет, он совсем не хотел. Но убил. Убил?
- Лисс!
Храпнев поднялся, но подойти почему-то не смог. Внутри все сжалось. Вика хныкала, отклонившись от него на боковую перекладину.
- Лисс.
Кто-то толкнул Храпнева обратно на скамейку, долговязой тенью метнувшись к лежащей девочке.
- Вот ты дурак!
Тень присела на корточки и склонилась над Лисс.
- Я не хотел, - выдавил Храпнев.
- Ну да!
Человек обхватил голову лежащей девочки ладонями. Возможно, он, как скульптор из глины, наново формировал череп. Храпнев не видел со спины. Он с замиранием ждал, что получится в итоге. Чувство вины обжигало, плавило что-то внутри.
- Что там? - спросил он.
- Нормально.
Человек не обернулся. Вика, спрыгнув со скамейки, подошла к нему, легла на широкую спину, обняв одной рукой.
- Где ты ручку потеряла? - ласково спросил человек.
- Это я, - хрипло сказал Храпнев.
- Понятно.
Человек вздохнул, потом неуловимым движением поднял и поставил Лисс на ноги.
- Ну-ка. - Он щелкнул девочку по носу.
Лисс распахнула глаза.
Храпневу показалось вдруг, что над ней вздулся темно-синий прозрачный купол, развернулся в острые крылья, но быстро скомкался и опал под мягкими пассами рук. Впрочем, возможно, это всего лишь проплыла подсвеченная луной дымка.
- Ну, вот. - Все так же сидя, человек одернул платьице, повернул к себе голову Лисс левым боком, что-то рассматривая. - Простишь дядю Алексея?
- Не надо, - сказал Храпнев.
Но Лисс кивнула.
- Ащу!
- Молодец.
- Ядя Сей.
Храпнев не знал, как ему реагировать. Когда пятилетнее, шестилетнее, бог-знает-сколько-летнее существо приблизилось к нему с полными слез глазами, он просто распахнул руки, и Лисс ткнулась в него.
Как игрушка, у которой кончился завод.
- Ядя Сей.
- Прости.
Храпнев приподнял и посадил ее на колено, осторожно притянул к себе голову, коснулся губами коротких рыжих волос.
- Прости, пожалуйста. Я сорвался.
- Нова добрый? - спросила Лисс, накрыв теплой ладошкой его щеку.
- Да.
- Незя так - ллой.
- Я знаю, - сказал Храпнев.
Лисс совсем не дышала, но он подумал, что этому можно научить. Это просто. Это надо дышать рядом. Впереди скрипнули камешки, и Храпнев поднял глаза.
- Ну, мы пойдем, - сказал человек.
Вика сидела на сгибе его руки и обнимала за шею. В глазах ее сияла Караппа.
- Ты все-таки жив, - сказал Храпнев.
- Нет, - качнул головой Вальковский, - это, скорее, посмертие, другая форма жизни. Понимаешь, я ни черта не понял. Мы вообще мало что понимаем, да? Мой поступок… Моя смерть - это оттого, что я все неправильно… Нет, так не объяснить. Мы здесь можем достичь реального бессмертия.
- Ты уверен?
Вальковский кивнул.
Он был черный и синий, в черных рубашке, брюках и с синим носом, но все же он был Вальковский. Женька. Не сон.
Или это я его сейчас создал, подумал Храпнев, прижимая к себе Лисс.
- Понимаешь, в чем дело, - сказал Вальковский, - это простая истина. Все есть любовь. Лешка, нас просто пытаются научить этому.
- А мы, типа, тупые.
- А мы дети, Лешка. Вроде бы взрослые, но ни черта и ни в чем не смыслим. Как ты. Как я. Как Барабанов. И если бы Вика не любила меня, я бы умер на самом деле.
- А дальше? - спросил Храпнев.
- Не понял, - сказал Вальковский.
- Что дальше? Научимся мы любить, как они хотят, и что? Что там - дальше?
Вальковский улыбнулся.
- Весь космос.
Он повернулся и понес Вику в синие сумерки, за щиты, прочь от станции, от могилы.
- Весь космос, - эхом повторил Храпнев, глядя, как мертвый-немертвый Вальковский с Викой медленно исчезают, сходя вниз по насыпи.
Странно, подумалось ему.
Мы что, получается, не любили до этого? Я разве Дашку не люблю? Люблю. И что мне какой-то космос? И бессмертие мне, извините, на шиша? Хотя, конечно, любопытно…
От станции светили фонарем. Наверное, Рогов.
Храпнев посмотрел на Лисс. Девочка спала, свернувшись калачиком на руках. Ему очень хотелось, чтобы ей снились добрые звери и люди. И чудеса. Но он был почти уверен, что она притворяется.
- Кто мы? Дети, - прошептал Храпнев.
И побрел навстречу беспокойному свету.
Виктор Точинов
Молчание Гагарина
Связь с Гагариным прекратилась 27 мая 2155 года по земному летоисчислению (иначе говоря, 8-го года Исхода), когда не состоялся очередной полуденный сеанс связи.
Вернее, не так… Спутник-ретранслятор работал исправно, более того, с Новоросы исправно шла на спутник тактовая частота, но и только. Однако никто не пожелал этой частотой воспользоваться. Никто не вышел на связь.
Следующий, шестичасовой сеанс также не состоялся. На вызовы по аварийной частоте Гагарин не откликался. Такого никогда не случалось, и стало ясно: на поверхности Новоросы стряслось нечто нештатное. Синяя тревога, объявленная после первого пропущенного сеанса, превратилась в красную.
Самого страшного пока никто не допускал: автоматика отрапортовала бы на "Ковчег-2" о разрушении любого из трех защитных куполов и любого из сооружений, о любом фатальном сбое в системах жизнеобеспечения. Даже если бы в Гагарине одномоментно не осталось бы ни единого живого человека, сигнал все равно бы ушел на "Ковчег", вращавшийся по гелиоцентрической орбите. Не ушел. Первое поселение землян под чужими звездами, очевидно, осталось целым и невредимым. Но отчего-то не выходило на связь.
В 19:27 по бортовому времени у генерал-полковника Воронина, главы экспедиции, собралось экстренное совещание. Одиннадцать начальников служб - не все, лишь те, кто имел хоть какое-то отношение к сложившейся ситуации. Плюс сам генерал, плюс марсианин Залкин.
"Тринадцать - нехорошее число, - подумал Воронин, хотя обычно не придавал значения суевериям. - Не надо было приглашать марсианина…"
Залкин не имел отношения к марсианам, прилетавшим на Землю и третировавшим безвинных землян боевыми треножниками и лучами смерти, - лишь в фильмах и романах прилетавшим и третировавшим, разумеется: следов тех марсиан за все десятилетия колонизации Марса так и не обнаружили.
Он был на "Ковчеге-2" представителем Фонда "Завтрашний день", штаб-квартира которого находилась на Марсе. И штаб-квартиры большинства корпораций, учредивших фонд, находились там же, подальше от терзаемой катаклизмами, экологическими и гуманитарными катастрофами Земли.
И попробуй такого не пригласи… Сам явится, да еще и наложит вето на любое не устраивающее его решение, - имеет право, половина финансирования программы "Исход" осуществлялась и осуществляется на деньги Фонда. А если копнуть глубже, то больше половины - множество сопутствующих, но не связанных напрямую с Исходом программ "Завтрашний день" оплачивал единолично.
Воронин вздохнул и начал совещание. Коротко, в нескольких словах обрисовал ситуацию - все и без того были в курсе дела. И первым делом обратился к Ревичу, отвечавшему, среди прочего, за связь и за группировку спутников, вращавшихся вокруг Новоросы.
- Что с визуальной разведкой?
- Сделали, что могли… Скорректировали орбиту СВН-12, сейчас он каждые два с половиной часа пролетает над Гагариным. Ну, почти над Гагариным, но небольшое отклонение не имеет значения.
- И?
- Облака… - сказал Ревич виновато, словно облака над поселением появились исключительно по его халатности. - Мощный фронт. Случаются небольшие разрывы, но пока спутник ни на один из них не подгадал.
Такие уж у Ревича были особенности мимики и такая манера держаться в разговорах с начальством. Даже когда докладывал о несомненных успехах, вид имел крупно проштрафившегося, заставляя подозревать, что бодрый доклад - показуха и очковтирательство, а на самом деле все совсем не радужно… Но генерал прошел с Ревичем Марс и верил ему, как себе. Раз тот сказал: "Сделали, что могли", - значит, большего никто бы не сделал.
- Надолго этот фронт, Надежда Николаевна? - обратился генерал к Синцовой, главному метеорологу.
- Неделя, Павел Егорович. В самом благоприятном случае. А если успеет подойти антициклон, движущийся от побережья, то…
- Достаточно, - прервал Воронин: Синцова отличалась излишней велеречивостью и о своих погодных делах могла рассказывать часами. - Даже благоприятный случай меня не устраивает. Мы можем что-то сделать с этими облаками?
- Ну, у нас есть запас иодида серебра, но метеорологические ракеты небольшие, их запускают с поверхности, и…
- Спасибо, - вновь оборвал генерал. - Все понятно: чтобы запустить ваши противооблачные ракеты, надо находиться на планете, в районе Гагарина. А тогда мы и без того узнаем, что там стряслось.
Отправлять людей на Новоросу, не разобравшись, что произошло в Гагарине, Воронину не хотелось. Дело даже не в инструкции (многотомной, предусмотревшей, казалось, все возможные случайности и коллизии), категорически запрещавшей подобные действия. Генерал стал генералом на Марсе, где в ходе колонизации случались самые разные нештатные ситуации, и там он научился простому правилу: если выполнение инструкции грозит гибелью людей - смело нарушай инструкцию.
Но чтобы нарушать пункты и параграфы, надо, во-первых, знать их назубок, а во-вторых, хорошо понимать, зачем и для чего нарушаешь. С первым у Воронина все было в порядке, он сам входил в авторский коллектив, сочинивший многотомный опус. А вот со вторым - никакой ясности.