Меня словно ударили под дых. Нет, всего этого было слишком много для моей несчастной головы!
- Экс… что? - с ужасом выдавил я. - А професс разрешил?
- Конечно нет! - Яков поднял капюшон, его глаза пылали нездоровым блеском. - Но Аллоизий в курсе! Професс выпил вина и теперь до утра не высунет носа со "Святого Тибальда". Тем более - в такую погоду!
Сверкнула молния, над хребтом оглушительно загрохотало. Я не мог понять: то ли это Господь гневается, то ли дает знак, что настала пора решительных действий.
- Чего уставился, Куст? Хватай инструмент, маску, очки и тащи свой горб за мной!
…Мы шли сквозь пылевые течения, которые порой становились такими плотными, что гасили свет фонаря. Ржавая поземка грозила сбить с ног. Лагерь перегородили свежие дюны, через которые приходилось переваливаться, набирая песка за голенища сапог. Я не мог даже представить, какой ад творится сейчас за пределами нашей долины.
Раскапывать могилу брата Михаила пришлось мне. Яков помогал, чем мог: светил фонарем и подгонял. Я снял верхний слой щебня, затем, опасаясь повредить гроб, принялся рыть руками. Мои перчатки успели прохудиться, когда наконец я освободил крышку.
- Открывай! - распорядился Яков. - Мы вытащим его из ящика!
Я перекрестился и сдвинул крышку. Яков направил луч фонаря вниз. Засверкала светоотражающая пленка - космический саван Михаила.
- Ну? Чего застыл? - прикрикнул на меня Яков. - Вытаскивай за ноги!
- Похоже, я только что открыл новый вид могильных червей… - ответил я, наблюдая копошение в складках пленки.
- Поздравляю, Куст! - Луч фонаря нетерпеливо дернулся. - Заодно возьмешь образцы для лаборатории. Вытаскивай!
Пониженная гравитация Марса позволила мне в одиночку поднять тело Михаила. Яков взял покойника за плечи, и мы вдвоем понесли одеревеневший сверток к мастерской, не забыв забрать с собой и инструменты.
Биолог отворил двери, клацнул рубильником, который включал освещение, затем, пятясь, втащил тело Михаила внутрь помещения.
- Клади на свободный верстак! - по-хозяйски распорядился он.
Я вошел в мастерскую и осмотрелся, за что едва не поплатился: к горлу подступил весьма объемистый ком. Пришлось с силой стиснуть зубы, чтобы подавить приступ тошноты.
Жан Батист лежал под лампой, слепящей белым светом. Его грудная клетка была распилена и открыта, словно саквояж. Органы были вынуты и покоились в нескольких пластиковых ведрах, над которыми кружила песчаная мошкара. Похоже, Яков собирался сделать то же самое и с Михаилом.
Я попятился и замотал головой, давая понять, что не имею желания принимать участие в этом действе.
- А ты что думал? - Яков сорвал респиратор и фыркнул. - Это тебе не с помидорами разговаривать!
Я отступил к дверям. Маску решил не снимать: лучше дышать пылью, чем смертью. Яков посмотрел на меня, и взгляд его неожиданно смягчился. Он порывисто взмахнул рукой:
- Уходи! Ступай в мою лабораторию! Но не вздумай спать! Я позову, когда понадобишься.
Биолаборатория находилась по соседству с мастерской. Я перебрался через пару молодых дюн и толкнул двери. Щелкнул незапертый замок, меня обступила темнота. Наконец можно было снять маску, очки и перчатки. Я не стал включать основной свет, чтобы подозрительная активность не привлекла внимание братьев на "Святом Тибальде", сел за рабочий стол Якова - подальше от окна. Прерывистые вспышки молний отражались на выпуклостях расставленной аккуратными рядами лабораторной посуды.
Я стал ждать. В лаборатории пахло теплым пластиком и едва уловимо - формалином. Делать было решительно нечего, разве что - молиться. И напрасно Яков предполагал, что я могу уснуть. Уснешь тут… Моя нервная система была переплетением раскаленных проводов, по которым пропустили электричество. Наверное, те же самые ощущения испытала наша антенна дальней связи перед тем, как осыпать территорию лагеря брызгами расплавленного металла.
Время шло, а Яков все не появлялся. Если дело будет продолжаться в том же духе, то до рассвета мы не управимся.
Я выглянул в окно и понял, что бледное созвездие бортовых огней "Святого Тибальда" больше не пробивается через пыльную круговерть, а вместе с ним погас и свет в окнах мастерской. Снова сработала защита, отключив энергосистему поселка. Что, в общем-то, неудивительно в такую-то грозу… Однако я был слишком напуган и взбудоражен, чтобы удовлетвориться само собой разумеющимся объяснением. Я почему-то сразу понял, что гроза тут ни при чем.
Снова нацепил влажный изнутри респиратор, толкнул двери. В свете молний двинулся к мастерской. Чем ближе я был к цели, тем непослушнее становились мои ноги. Каждый шаг - словно под водой и навстречу течению. Острые частички песка впивались в щеки и звонко бились о стекла очков.
За порогом мастерской царила тьма.
- Брат Яков! - крикнул я, придерживаясь за двери. - Яков, ты здесь?
Как я и боялся, мне никто не ответил. Все это напоминало ночной кошмар, внезапно продолжившийся после пробуждения.
Сверкнула молния, на долю секунды осветив помещение, и я их всех увидел. Нагого и вскрытого Жана Батиста. Наполовину извлеченного из фольгового савана брата Михаила: один его глаз свисал из глазницы на посеревшем нерве. И Якова.
Биолог сидел на полу в ворохе светоотражающей пленки, опершись спиной на стойку верстака с телом Михаила. Его светлые глаза смотрели в пустоту, а по лбу, вдоль прямого носа и по шее стекали черные струи.
Я сорвал маску и закричал во все горло. Больше всего я желал, чтоб Господь сейчас же забрал и меня. Хотелось, чтобы меня просто не стало; хотелось быть развеянным ветром вместе с пылью.
Вновь произошло непоправимое. Причем несколько минут назад! Когда я был в двух шагах от мастерской!
Зачем я ушел? Если бы я задержался и стал помогать Якову, то он наверняка сейчас был бы жив и здоров! И он разгадал бы загадку таинственных смертей. Я не просто струсил, я предал и погубил брата! Я предал и погубил с таким трудом начатое им дело!
В истовом блеске очередной вспышки я увидел орудие убийства. На сей раз им стал геологический молоток из наших инструментов.
Я снова закричал, сорвал с головы капюшон и схватился за голову.
Как теперь быть? Что я скажу братьям?
Как мы вообще сможем выжить без Якова - нашего единственного врача?
Наверное, это было прохождение той "точки невозврата", за которой - лишь крах. Что бы мы ни предприняли - крах. Я почувствовал себя так, словно с меня сняли заживо кожу.
- Чего вопишь, Овощ? - Чьи-то пальцы с силой сжали мне плечо. - Ну-ка, расскажи, что тут творится?
Я узнал приглушенный респиратором голос Аллоизия. Вместе с ним пришел и Маттео. Яростные вспышки грозы отражались в их очках, и мне подумалось, что так пылает праведный гнев их очей.
Професс Габриель, скривившись, принял порошок: высыпал его в рот с согнутого пополам клочка бумаги. Затем сделал большой глоток воды из помятого пластикового стакана. Помассировал лицо жестом смертельно уставшего человека, с видимым усилием разомкнул воспаленные губы и спросил:
- Яков не сказал, что было не так с телом Жана Батиста?
- Нет, монсеньор. - Я потупил взор. - Не успел.
- О-ох, - гулко простонал професс, известие о гибели Якова совсем выбило его из колеи, теперь он как никогда выглядел всего лишь измученным долгой болезнью стариком. - Нужно предать братьев земле… - сказал он, прикрыв глаза ладонью. - Пойди и помоги остальным… Нас теперь вдвое меньше, чем прежде. Нам теперь придется делить любой труд поровну.
Я склонился, чтобы поцеловать профессу перстень.
- Нам некуда отступать, брат Помидорушек. Или мы одолеем этого дьявола, или погибнем, - сказал он и закашлялся. На его губах выступила кровь. Я почему-то уже не сомневался, что это - именно кровь, а не окрашенная марсианской пылью слюна. Интуиция - это возможность предугадать, какой из множества сценариев квантового мира воплотится в жизнь.
А потом мы нашли их, и это стало бы самым большим открытием в истории человечества, если бы на Земле имели возможность о нем узнать.
Началось все достаточно обыденно. День не предвещал каких-либо прорывов. Собственно, мы ничего и не ждали, все были как на иголках, все боялись собственной тени. Стройка остановилась, исследования остановились. Биолабораторию закрыли, собранные образцы и записи Якова уложили в контейнер и оставили в пустом трюме "Святого Тибальда". Мастерскую закрыли. Печь, в которой некогда обжигали кирпичи, давно остыла. Брошенные под открытым небом стройматериалы постепенно заносило песком.
- Профессу Габриелю становится хуже, - сказал Аллоизий, собрав остальных в оранжерее. - Нужно, чтобы кто-то присматривал за ним днем и ночью.
Экзорцист стоял возле стеллажа с ящиками, в которых у меня дозревали бурые помидоры, и рассеянно перекладывал плоды с места на место, будто что-то смыслил в сортировке. Маттео и Томаш сидели на койке. Я, чтоб не терять времени даром, занимался подкормкой: отмерял по литру смеси воды и удобрений на каждый куст, а затем тщательно, с молитвой, выливал под корень.
Томаш поднял руку, словно школьник.
- Я присматриваю за принтерами, за кораблем, за энергосистемой. Я присмотрю за профессом, мне не сложно. И не нужно далеко отходить от корабля.
- Хорошо. - Аллоизий подергал себя за оттопыренную губу. - Тогда я приведу в порядок солнечные панели: хочу поработать на свежем воздухе в одиночестве и подумать. Маттео, ты бери Овоща и иди с ним на речку за рыбой: мы слишком налегаем на остатки корабельных запасов, а нужно переходить на местные ресурсы.