- Да, - ответил генерал, вытянув поджарое тело на скамье. - А как здесь идут дела?
- С лошадьми? Двадцать шесть жеребят. Самый последний прекрасен. Его принесла Ларина, от фракийского жеребца. Он весь черный как ночь, Парменион, и каких размеров! Хочешь на него посмотреть?
- Не сейчас, друг мой. Я устал с дороги.
Коренастый фиванец сел напротив друга, наполнил свой кубок и стал потягивать его содержимое. - Так почему ты не зашел домой?
- Зайду. Я хотел прежде увидеть, как поживает ферма.
- Мне хватает того, что я днями гребу конский навоз, - ответил Мотак. - Не надо приносить его еще и ко мне в дом.
Парменион расстегнул ремни своих кавалерийских сапог, стянул их с ног. - Как ты щепетилен, мой друг! Может, я просто рад побыть в твоей компании. Какая разница, Мотак? Это мои владения, и я хожу здесь где хочу. Я устал. Не откажешь мне, если я останусь у тебя на ночь на постой?
- Знаешь ведь, что не откажу. Но у тебя есть жена и семья, которая тебя ждет - и постели, гораздо более удобные, чем те, что я могу предложить.
- Удобство, по-моему, это нечто большее, чем мягкая постель, - сказал спартанец. - Мне удобно здесь. Ты становишься все более злым в эти дни, Мотак. Что не так с тобой?
- Возраст, мальчик мой, - сказал фиванец, беря себя в руки. - Но если ты не хочешь говорить со мной, заставлять не стану. Увидимся вечером.
Мотак обнаружил, что злость его только возрастает, пока он шел из дома вверх по холму к западному выгону. Более тридцати лет он служил Пармениону, как слуга и друг одновременно, однако за последние пять лет он видел, как спартанец становится все более отстраненным и скрытным. Он предупреждал его не жениться на Федре. Семнадцатилетнее дитя, она была слишком юной, даже для помолодевшего спартанца, и притом в ней было что-то… некий холод, который исходил от ее глаз. Мотак вспомнил, с теплым чувством из прошлого, фиванскую любовницу Пармениона - бывшую шлюху, Фетиду. Вот это была женщина! Сильная, уверенная, любящая! Но, как и его возлюбленная Элея, она была мертва.
Он остановился на склоне холма, посмотрел, как работники расчищают навоз с первого выгона. Такой работе его фессалийцы не радовались, но это помогало избавиться от червей, которые могли завестись у лошадей. На выпасе лошадь могла съесть личинку червя в траве. Личинка попала бы в живот лошади и превратилась в червя, откладывающего яйца, и новые личинки вышли бы с пометом. Тогда очень скоро все выгоны будут заражены, вызвав тем самым слабое развитие или даже мор среди молодых жеребят. Мотак узнал об этом два года назад от персидского торговца лошадьми, и с той поры заставлял своих людей вычищать выгоны ежедневно.
Поначалу фессалийцев было нелегко убедить. Превосходные наездники, они в штыки восприняли такое унизительное задание. Но когда заражение червем пошло на убыль и жеребята стали сильнее, конюхи взялись за работу всерьез. Удивительно, но это также помогло Мотаку завоевать их уважение. Им было странно подчиняться человеку, который редко ездил верхом, а когда ездил, не проявлял талантов истинного наездника, которые так ценились у них в народе. Но таланты Мотака заключались в подготовке и разведении скакунов, исцелении лошадиных ран и заболеваний. За них-то лошадники и зауважали его, с теплом принимая даже его вспыльчивый нрав.
Мотак вышел в поле для дрессировки, на котором юные жеребцы учились подчиняться сигналам наездника, поворачивать влево и вправо, пускаться бегом, разворачиваться и застывать на месте, чтобы позволить ездоку пустить стрелу из лука.
Эту работу конники любили. Вечерами они садились вкруг костров, обсуждали достоинства каждой лошади и спорили до самой ночи.
Дрессировка уже заканчивалась к тому времени, как подошел Мотак. Юноша по имени Орсин пустил двухлетнюю вороную кобылу прыгать через препятствия. Мотак облокотился на ограду и стал смотреть. У Орсина был редкий дар, даже среди фессалийцев, он осаживал лошадь после каждого прыжка, быстро разворачивая ее, чтобы та увидела новое препятствие. Увидев Мотака, он помахал ему и спрыгнул со спины лошади.
- Здравствуй, хозяин! - крикнул он. - Не желаешь прокатиться?
- Не сегодня, парень. Как они плодятся?
Юноша подбежал к ограде и еле перелез через нее. На земле этот парень был неловок до неуклюжести. - Скоро народятся шестеро жеребят, хозяин. Лошади неспокойны.
- Передай их имена Кронию. Когда будет готов новый загон?
- Завтра. Кроний говорит, господин вернулся. Как его скакун после сражения?
- У меня не было времени спросить его. Но я обязательно спрошу. Через несколько дней приедет персидский торговец лошадьми. Ему нужно пять коней - лучших, что мы имеем. Он собирается заехать в мой дом, но я не сомневаюсь, что он покатается по округе, чтобы осмотреть лошадей, прежде чем представится нам. Будь начеку. Я не хочу, чтобы он увидел новый фракийский табун, так что отгони их в Верхние Поля.
- Да, хозяин. Но что насчет Титана? Это такой конь, что даже я был бы рад избавиться от него.
- Он останется, - сказал Мотак. - Господин Парменион любит его.
- Но это очень злобный конь. Я думаю, он каждый раз желает смерти своему седоку.
- У господина Пармениона свои методы работы с лошадьми.
- Айя! Хотел бы я посмотреть, как он поскачет на Титане. Грохнется, небось, пребольно.
- Может быть, - согласился Мотак, - но когда настанет этот день, надеюсь, ты будешь достаточно умен, чтобы поставить на другой исход. А сейчас прекрати зубоскалить - и помни, что я сказал тебе о персе.
Парменион был немного пьян и расслаблен, впервые за последние месяцы. Широкие двери андрона были открыты и обращены к северным окнам, так что легкий ветерок просачивался сквозь занавески, делая комнату приятно прохладной. Это была не слишком просторная комната с тремя скамьями, и стены не покрывали узоры или росписи. Мотак любил простую жизнь и никогда не развлекался, но в его доме царил уют, которого не хватало Пармениону, когда он был далеко от своего имения.
- Ты счастлив? - вдруг спросил спартанец.
- Ты говоришь со мной, или сам с собой? - парировал Мотак.
- Боги, ты такой едкий сегодня. Я с тобой говорю.
- Я достаточно счастлив. Это жизнь, Парменион. Я вижу, как все растет: пшеница и ячмень, лошади и скот. Это делает меня частью земли. Да, я доволен.
Парменион задумчиво кивнул. - Должно быть, замечательное чувство. - Он усмехнулся и привстал. - Всё еще скучаешь по Персии и дворцу?
- Нет. Это мой дом. - Фиванец наклонился вперед, взял спартанца за плечо. - Мы всю жизнь были друзьями, Парменион. Разве ты не можешь рассказать мне, что тебя беспокоит?
Парменион положил руку на ладонь Мотака. - Я не рассказываю именно потому, что мы друзья. Пять лет назад у меня был рак мозга. Он был излечен. Но теперь другой рак поселился в моем сердце - нет, не настоящий, дружище, - быстро поправился он, заметив беспокойство в глазах фиванца. - Но я не рискну говорить об этом ни с кем - даже с тобой - потому что это ляжет на тебя тяжелым грузом. Просто поверь мне, Мотак. Ты мой самый дорогой друг, и за тебя я готов жизнь положить. Но не проси разделить с тобой мою… мою печаль.
Мотак какое-то время ничего не говорил, затем наполнил опустевшие кубки. - Тогда давай напьемся и будем говорить о всякой чепухе, - предлложил он, натянуто улыбнувшись.
- Было бы неплохо. Какие дела у тебя запланированы назавтра?
- Я отведу к озеру двух больных кобыл. Плавание укрепит их мускулы. После этого буду торговаться насчет коней с персом по имени Парзаламис.
- Увидимся у озера, когда солнце будет в зените.
Мужчины вдвоем вышли в ночь, и Мотак увидел, что лампа в яслях не погашена. Тихо выругавшись, он прошел к строению, Парменион пошел за ним. Внутри Кроний, Орсин и еще три фессалийца сидели вокруг тела кобылы, Ларины. Черный как смоль жеребенок лежал рядом с мертвой матерью.
- Почему меня не позвали? - вскричал Мотак. Кроний встал и низко поклонился.
- Кровотечение остановилось, хозяин. Она околела совсем недавно.
- Жеребенку надо найти другую кормящую кобылу.
- Териас пошел за ней, хозяин, - сказал Орсин.
Мотак прошел мимо темноволосого паренька и присел возле кобылы, положа большую руку ей на загривок. - Ты была замечательной лошадкой, Ларина. Самой лучшей, - произнес он.
Кроний придвинулся ближе. - Это всё проклятие Титана, - сказал он. - Это бесов конь, и его отпрыск будет таким же.
- Ерунда! - сказал Парменион хриплым голосом. - Завтра выведите Титана на круг для дрессировки. Я его усмирю.
- Да, господин, - ответил Кроний через силу. - Все будет, как ты повелел.
Развернувшись на каблуках, Парменион вышел из стойла. Мотак догнал его по дороге, ухватив за руку. - Тебе не надо было говорить этого, - прошептал он. - Фессалийцы знают своих лошадей. Это бешеное чудовище - и ты сумасшедший, если собрался сам объезжать его.
- Я сказал, и я сделаю это, - проворчал Парменион. - Я еще не видел коня, которого не смог бы объездить.
- Надеюсь, что ты сможешь сказать завтра то же самое, - хмыкнул Мотак.
***
Главный дом безмолвствовал, когда Парменион проехал через кипарисовую рощу к парадной двери. Ни в одном окне не горел свет, но когда он подъехал к крыльцу, слуга по имени Перис подбежал, чтобы взять коня под уздцы.
Парменион спрыгнул наземь. - Хорошая встреча, Перис, ничто не ускользает от твоего внимания, да? - спросил он с улыбкой.
Слуга поклонился. - Я видел тебя после полудня на вершине холма, господин. Я ожидал тебя. В андроне приготовлены холодное мясо и сыр, да несколько гранатов. Эйсса напекла лепешек еще днем. Я принесу тебе несколько, коли пожелаешь.
- Спасибо. Как рука?