Быстрые холодные реки несли к равнинам кристально-чистую воду. Зелёные холмы и редкие ровные участки долин обязательно включали в интерьер белых (это – теоретически. А на самом деле – грязно-белых) овец.
Красочные восходы и закаты, суровые скалы и обрывы чем-то напоминали ей Кавказ. Но люди – люди оказалмсь другими. Вели себя совсем не так, как развращённые туризмом и социалистической идеологией кавказцы. Нет, они были тоже независимы и горды… Но как-то по-другому.
Может, меньше было рисовки и демонстративного презрения к другим людям.
В общем-то, Катарине не пришлось особенно много общаться с местными жителями: те были заняты собой, своими стадами, своими делами и своей борьбой за независимость, вмешиваться в которые она не имела никакого желания. Так что разговаривали они только в гостиницах и трактирах, а на остальных просто смотрели с высоты седла, проезжая мимо. Языковой барьер, хоть и стал куда меньше, всё же не способствовал "задушевному" общению. Вот когда она оценила то преимущество, что было у неё в Понтуазе…
Деньги, которые дала им старая графиня, быстро таяли. Они старались экономить их, но всё равно пришлось купить тёплые вещи – одежду, и кусок материи. Багаж их разросся до неприличных размеров: лошади и мул осторожно шагали по каменистым осыпям, балансируя нетяжелыми, но объёмными тюками. Направлять их теперь не было нужды, тропинка была обычно одна, и узкая, так что оставалось только слепо довериться инстинкту животных, которые лучше их знали, как проходить опасные места.
Ветер, невзирая на последние деньки августа, завывал вечером и ночью в трубах огромных печей, а днем – в ущельях, и старался сбросить путешественников с отвесных, узких и плохих дорог прямо в шумящие пенящимися потоками пропасти. Перины и тонкие одеяла почти не грели, а отсутствие тёплого нижнего белья причиняло реальные неудобства. В довершение неприятностей у Катарины вдруг начались критические дни.
А она-то и забыла, что ещё может рожать – со всеми вытекающими проблемами и последствиями!.. Она так быстро обессилела, что пришлось сделать крюк в сторону от большой дороги (это явное преувеличение – больших дорог здесь не было, но они умудрились найти совсем уж тропку), забравшись в глухую деревеньку на пять-шесть домов, и снять один из этих домов на три дня. Кстати, это обошлось дешевле гостиницы. А о приготовлении еды они не заботились – столовались в другом домике, у хозяев арендованного. Поскольку они не поскупились, готовили им сытно и вкусно.
Здесь Катарина и Мария преобразились в портних, и, под мудрым руководством Катарины-дизайнера-модельера, сшили, немного помудрив и испортив несколько метров сукна, приемлемые тёплые рейтузы и бюстгальтеры. Пришлось сказать (да простят её японцы!), что это их национальная одежда. Впрочем, Мария сразу положительно оценила это новшество в их туалете, да и Катарине теперь было гораздо теплей и спокойней. Жаль только, что резинок ещё не изобрели: пришлось всё делать на завязывающихся шнурках и тесёмках. Ерунда – даже так эти принадлежности оказались очень полезны. Ещё бы – средств народной медицины, да и просто медицины, от простуды было – минимум! Да и задержка, неизбежная при простуде, им была бы ни к чему…
Пьер, от которого они свои портновские эксперименты не скрывали, всё же был вынужден выходить на время каждой примерки. Он как всегда молчал, но весело и хитро усмехался себе в сильно отросшую бороду, чем мгновенно заводил Марию. Однако когда она начинала заводиться по-настоящему, он быстро поднимал руки кверху, и делал постно-непро-ницаемое лицо, закатив глаза к потолку. Тогда наступала очередь Катарины хихикать. Марии приходилось сдаваться. Чтобы не мучиться позже, сшили сразу по два комплекта.
Хоть производство нижнего белья и отсутствовало, искусство вязания было на высоте: они ещё раньше приобрели замечательные тёплые и сносно прочные носки и чулки из нити домашней (а какой же ещё!) выделки, так что ноги были согреты. Да и кожаные (кожаные!) сапоги и камзолы с толстыми плащами всё-таки теперь (с "японскими" аксессуарами) хорошо защищали от ветра и сырости осенних Альп. Правда, пришлось уже льняные нижние рубахи поменять на шерстяные. И добавить к ним шляпы из толстого сукна.
В-общем, к счастью, за те две недели, что они провели, поднимаясь по извилистым каменистым дорогам на кручи седловин, и спускаясь по предательским оползням в узкие живописные долины с крохотными огородиками, никто из них не простудился. Этому способствовала и отменно сытная жирная пища, с преобладанием в меню жареного мяса, которое здесь готовили как-то по-особому, и очень вкусно, и, разумеется, обилие в трапезах неизменного чеснока. Однажды Катарина даже попросила Пьера посмотреть, как происходит приготовление, но из этого ничего не вышло: хозяин конкретно объяснил: чья обязанность – готовить, а чья – только есть!
Словом, Пьера вежливо выпроводили с кухни, оберегая "ноу-хау".
Сыры и прочие молочные продукты тоже отличались насыщенным, жирным вкусом – не поправиться бы! А то она не влезет в платья, которые они купили в расчёте на будущее – на её женский вид.
Котлеты, как оказалось, уже тоже были в ходу – но только отбивные. Мясорубку ещё не изобрели. Да и многих других, казавшиеся ей раньше незаменимыми орудия домашних хозяек – тоже. Что не мешало вкусно готовить, и много, и со смаком есть всем. Хотя, как она не могла не отметить – толстяков здесь куда меньше! Хотя бы чем в той же Америке её времени, с "фаст-фудом", и обширнейшей индустрией "здоровой" еды…
Вот единственное, с чем в горах имелась проблема – это рыба. Но и без неё было неплохо – наверстают, если захочется "фосфора" на равнинах.
Подумав, Катарина решила по возможности не вмешиваться в технический прогресс и не искажать таким образом ход истории. Она ведь многое могла подсказать теперешним мастерам, портным, кузнецам, да даже плотникам и каменщикам, и другим специалистам: как что сделать лучше. Но не хотела: чтоб не мешать естественному развитию инженерной мысли. А то мало ли как исказится ход истории. Вот, сделают, например, сегодня с её подачи мясорубку, а завтра, глядишь, какой-нибудь ретивый умелец и пулемёт сварганит. Впрочем, нет – пороха-то ещё не применяют. Но – уж дудки, здесь-то она точно сообщать рецепта не будет. Чревато: больше крови, больше конфликтов. А совсем уж глобальные войны способствуют развитию средств уничтожения, и дальнейшему прогрессу. В этом самом уничтожении…
Могут и атомную бомбу слепить на пару веков раньше, чем положено. Тогда и она, и миллионы других людей могут просто не появиться на свет: кто сможет поручиться за здравомыслие и нравственные устои правителей с менталитетом, скажем, восемнадцатого века, в ядерном противостоянии…
Хотя о чём это она?
Ведь история уже свершилась!
И она рождена – в своё время, и на своём месте. Но вот – она здесь. Возможно, этот факт доказывает, что изменить в прошлом она ничего не сможет, даже если сильно постарается.
Но вот стараться она точно не будет: это было бы свинством, и плохой благодарностью за волшебно-чудесный факт появления её тут, в её второй жизни. И вообще, как хорошо, что она именно сейчас. Достаточно близко к цивилизованным временам, чтобы прижиться и приспособиться сравнительно легко к людям, и их мировоззрению. Уже почти приблизившемуся к зарождению света новых Гуманистских идей, и первичной демократии эпохи Возрождения…
Ведь окажись она, скажем, у древних шумеров, или среди варварских племён Скандинавии, а ещё хуже – в Китае, ещё неизвестно, как бы всё сложилось: их традиции, культура, образ жизни для неё – тёмный лес. Тут и знание языка не спасло бы: слишком велика пропасть веков, обычаев и всего уклада жизни…
С другой стороны, она достаточно далека и от своей эпохи, чтобы какой-нибудь глупостью нарушить естественное развитие общества и ход истории, или навредить своим далёким потомкам: семьсот лет и несколько тысяч километров скроют и выровняют её парадоксальные и вневременные поступки.
Другое дело, что она сама должна по возможности таких поступков избегать…
Ну, об этом она уже думала много раз. И как хорошо, что она плохо помнит историю этого периода – она никому ничего не сможет предсказать. А с тёплым нижним бельём уж как-нибудь обойдётся. Оно-то, вроде, никому особо навредить не должно!
Да, пусть всё развивается естественно. Так для всех будет лучше.
Например, с местной точки зрения, существование оборотней естественно. А вот мясорубки – нет. Потому что в ведьм, чертей и прочую нечисть местное население безоговорочно верит, с умно-загадочным видом пересказывая свои и чужие "случаи" по вечерам, у очага, а в железное, дробящее мясо механическое чудище – нет. Вот и хорошо. Пользоваться, значит, возможностями своего тела она может, и имеет полное моральное право, а двигать вперёд технический прогресс – никакого.
На то она и женщина – техника не её дело.
Ну вот: хороший признак – она опять поймала себя на женских мыслях.
Теперь такие философские мысли вызывали у неё только усталость и чувство раздражения, хотя посещали они её теперь чаще.
Скорее всего, это было связано с прекращением волнений и лихорадочной спешки и гонки первых дней здесь, когда ей постоянно нужно было что-то решать и делать – причём быстро, словно при аврале… Тогда это нужно было просто, чтоб выжить – выжить в этом новом. и таком чуждом для неё в те, первые дни, мире.
Теперь же, когда она более-менее освоилась (тьфу-тьфу!), когда у неё есть деньги, друзья и цель, и её жизни не угрожает непосредственная опасность, она всё чаще задумывалась над тем, как ей жить, как вести себя, и к чему стремиться в будущем.
Иногда ей казалось, что пробудить в себе полностью женское начало будет очень тяжело.