Так что Катарина смело цокала шпорами, к которым давно привыкла, по булыжникам мостовой, и выбивала пыль из незамощенных участков, гордо неся высоко поднятую голову с шикарной шляпой со щегольским пером, не без злорадного удовольствия отмечая недвусмысленные взгляды, бросаемые на неё некоторыми горожанками. Ей льстило, что она и в обличии мужчины выглядит привлекательно. Однако она оставалась реалисткой – на авансы старалась не отвечать, разве что широкой улыбкой и подкручиванием несуществующего уса.
А вот из-за подмигивания или щипания за мягкие места, или ещё каких проявлений сильной симпатии, можно было и вляпаться в историю с ревнивым мужем, а это в их планы не входило – хотя бы из-за неизбежного шума от скандала.
Побродив по улицам ближе к окраинам в поисках ещё чего-нибудь полезного, и даже зайдя в несколько десятков лавок и мастерских, оставшихся вчера в стороне от их маршрута, они, практически ничего не купив, зашли, наконец, в собор, не забыв почтительно снять шляпы и принять благочинный вид.
На осмотр много времени не ушло. Они помолились, поставили несколько свечек.
Когда уже вышли, и совсем уж было решились двинуться домой, в гостиницу, заметили вдруг своих вчерашних попутчиков – странствующих актёров. Небольшое пустовавшее ранее пространство напротив собора, где не было палаток и лотков, теперь занимали их фургоны и оборудование, если можно это "добро" так называть.
Впереди же, отделяя актёров от зрителей, высился двухметровый помост из досок, размером примерно пять на пять шагов – похоже, использовался помост для экзекуций, чтобы не разводить лишней суеты, сейчас быстро приспособленный под предстоящее шоу.
Не заметить приготовлений к нему оказалось невозможно: три горластых зазывалы что было сил нахваливали его в разных концах ярмарочной площади, перекрывая гул уже подуставшей толпы, и народ, действительно, спешил, заполняя пустые места у "сцены".
Часть артистов уже переоделась, и теперь щеголяла, иногда как бы невзначай появляясь на несколько секунд из-за занавеса: кто в облегающем ярком трико, а кто и в пышных панталонах, или длинных облегающих платьях, фасоном совсем как у благородных дам – довольно красивых, и из хорошей дорогой материи. Другая часть, одетая в обычную одежду, ещё продолжала возиться на и за помостом, укрепляя столбы по его краям, что-то прибивая, привязывая, и занавешивая.
Толпа, собравшаяся уже вокруг, криками выражала нетерпение, всё уплотняясь.
Артисты-плотники же умело подогревали её интерес, выкрикивая явно заготовленные хохмочки и прибаутки, нахваливая "несравненных" артисток, акробатов и всё представление в целом, "вот только что из Парижа – всё лето сплошные аншлаги!".
Катарина, уговорив не слишком-то и сопротивляющегося "Шарля", выбрала местечко не так близко к помосту, зато повыше, и они решили всё же дождаться спектакля. Постепенно к ним присоединились ещё несколько дворян, интересующихся предстоящим действом, но не желающих толкаться возле черни внизу. Некоторые оставались на лошадях.
Со всеми представителями "своего" сословия они с Марией вежливо раскланивались – чувство внутрикастовой солидарности определённо шло им на пользу, и сплачивало, подразумевая взаимовыручку, случись какая-нибудь непредвиденная ситуация.
С возвышения помост был виден хорошо. Несколько факелов образовывали подобие рампы. Площадь уже была полна – стоял мерный гул ожидания.
Ждать пришлось недолго: очевидно, всё делалось с расчётом. Как только догорели последние отблески вечерней зари и сгустилась тьма, выгодно выделявшая освещённый островок сцены, плотники ушли к фургонам и тоже стали переодеваться, а на помост вылез предок конферансье.
Мерцающий свет факелов придавал его лицу, впрочем, как и лицам всех остальных участников спектакля, загадочный и необычно волнующий вид. Впрочем, пропитый и охрипший голос мужчины несколько портил это впечатление – или он перезазывал почтеннейшую публику, или просто перебрал… Впрочем, начал он вежливо – с глубочайшего, чуть не до пола, поклона.
Поприветствовав ту же почтеннейшую публику, жителей, гостей и прочая и прочая славного города… э-э… Бельфор (как подсказали ему из-за кулис), он рассказал пару анекдотов, знакомых Катарине, и корнями, наверное, уходившим ещё ко временам Юлия Цезаря, и перешёл, наконец, к представлению артистов и их номеров, щедро сгущая краски на их редкостных достоинствах. Когда он, пошатываясь, наконец, удалился, большинство зрителей – она готова была поспорить! – испытали облегчение от того, что он заткнулся и ушёл.
Первой на сцену вышла немолодая, полноватая и наштукатуренная слоем, не меньше, чем в два пальца, женщина, которая спела неплохим, в принципе, голосом актуальные, надо думать, комические куплеты, при этом ещё танцуя и тряся во все стороны длинной пышной юбкой так, что становились видны её пухленькие ножки. В этом, очевидно, и заключалась вся соль данного номера. Юмор текста, в связи с некоторой некомпетентностью в области местной и столичной политики и политиков, Катарина оценить не смогла, но зрители, судя по их реакции, были в восторге: такие куплеты явно заменяли им газеты и радио с телевидением, а показ частей ног – варьете. Но в целом толстушка и ей понравилась. Во всяком случае, она пела и танцевала сама, а не как многие в её время – только танцевали. Под "фанеру"…
Программа, последовавшая после этого, оказалась скучновата и слабовата, особенно в техническом отношении. Но это для Катарины, избалованной достижениями других веков. А у местных жителей и фокусник с его простыми, но помпезно обставленными трюками, и жонглёр, и акробаты проходили на ура. Так что она не роптала, а приобщалась к традициям и культуре.
Бригада из двух весёлых карликов и карлицы, одетая в костюмы вельмож, разыграли мини-сценку, в которой примерно за десять минут были охвачены все перепетии и сложносплетения сюжета фильма "богатые тоже плачут", и даже Катарина не удержалась от смеха – но не от карликов, а от ностальгических воспоминаний об этой части своей биографии.
Своё искусство показали и шпагоглотатель, и силач – здоровенный толстопузый мужчина с кучей железного инвентаря, который слегка задолбал присутствующих настойчивыми предложениями поднять "хоть что-нибудь" из его барахла. Желающий, конечно, наконец, нашёлся, и, конечно, не поднял.
Но вот кто действительно понравился Катарине, так это певица, выступавшая почти в самом конце. Молодая и, к сожалению, слепая девушка, которую вывела на подмостки за руку маленькая девочка, чудесным, чистым и сильным, несмотря на свою хрупкость, голосом, спела какую-то старинную сентиментальную рыцарскую балладу (Рыцарь в конце-концов погиб, спасая короля! А его "дева-дама" так и не вышла замуж.).
И хотя девушка пела долго, все слушали, буквально затаив дыхание, (она видела на словно просветлевших лицах этих огрубевших и циничных работяг настоящие слезы!) а затем неистово хлопали и восхищались от души. Маленькая девочка снова вышла, и помогла певице спуститься и уйти за кулисы.
Потом выступал кто-то ещё – Катарина уже не смотрела, она думала о своём. Девушка навеяла на неё сентиментальное настроение и лёгкую грусть.
Примерно через полтора часа представление закончилось, и когда артисты стали обходить толпу со шляпами для сбора денег, Катарина приблизилась, и тоже кинула несколько денье – ей понравилось, и шоу всё-таки всколыхнуло в ней воспоминания о невозвратных Временах и Чувствах… Впрочем, кто знает – может, не таких уж невозвратных. Ведь она теперь – молода. Так что поживём – увидим.
Обратно решили двинуться, чтобы не толкаться, через боковую улочку. Пробираясь вдоль стен домов, опоясывавших центральную площадь, наткнулись на странную палатку в глухом переулке. До этого они её здесь не замечали – или не обращали внимания. Правда, это было и не удивительно – палатка стояла на отшибе, скрытая углом какого-то длинного здания, и своим обтрёпанным видом мало кого могла бы привлечь.
Катарина однако решила-таки дойти до неё и посмотреть – что там.
У входа на циновке сидел мальчик лет восьми с грустно-потерянным выражением лица. Очевидно, на фоне мощной конкуренции цирковой труппы он отчаялся зазвать хоть какого-нибудь клиента. Заметив двух припозднившихся мужчин, он, почти отчаянно, с надрывной мольбой в голосе, заученной скороговоркой протараторил:
– О благородные мессеры! Не проходите мимо такой удачи! Специально для вас! Заходите и узнайте свою судьбу! Только здесь для вас приподнимут завесу над будущим, и откроют загадки минувшего! Прошу вас, посетите гадалку: всего одно денье! Ну пожалуйста, зайдите к нам! – к концу рекламного слогана слёзы явственно проступали в его охрипшем тоненьком голосе. Катарину проняло.
– Послушай, парень, – она не шутила, – Да ты больше заработал бы, если бы просто просил милостыню! У тебя настоящий драматический талант! Ты мог бы разжалобить и трухлявый пень!
– Но днём, с позволения вашей милости, я так и делаю! А сейчас я должен помочь своей тётушке. Да и местные мальчишки-нищие бьют меня, если увидят, что я работаю на их местах… Вот и приходится то прятаться, то убегать.
Ага, подумала Катарина, нормальные рыночно-профсоюзные отношения. У каждого цеха, даже нищих, своя монополия на работу и конкретные рабочие места.
Но мальчишку жалко. Действительно, он мелковат – такого побьёт любой. И что там у него за тётушка?.. Зайти, что ли?
Повернувшись к своей спутнице, то есть, спутнику, она спросила:
– Ну что, Шарль, может, зайдём? Наверное, это весело?
Няня фыркнула. Затем довольно сердито сказала:
– Нет уж, любезный Готье! К гадалкам и прочим шарлатанам я ни ногой! Уж лучше я буду потом спать спокойно, без этих глупостей! Да и поздно уже – пойдём домой.