На что возмущённый продавец ожесточённо доказывал, что лучше его товара нету, и обычно, сыграв на тщеславии, или с помощью грубой лести, им удавалось приобрести нужное за полцены, или ещё дешевле. Словом, ролевые игры помогали и развеяться от скуки, и экономили деньги. Сильно облегчало дело то, что французский знали абсолютно всё. Ещё бы – Франция здесь, в Европе, точно играет Первую Скрипку… Молодец все-таки чёртов Филипп – похоже, сильный Король. Жесткий. Жестокий. Как не вспомнить себя, любимую…
Поработали они от души. Шум и суета большого города с непривычки сильно утомили Катарину – в Реймсе она ещё не осознавала себя своей, и не могла полностью отдаваться покупочной заразе, этому пресловутому шопингу. Зато сейчас они базара получили по полной.
Но покупками она осталась довольна. Особенно ей нравились широкие чёрные плащи из толстой прочной ткани, тонкие белые батистовые рубахи, и от души надраенный медный котелок литра на четыре. Да и всё остальное пригодится – ехать ещё далеко…
Таким образом часов в восемь вечера, нагруженные, нанюхавшиеся и наговорившиеся, они вернулись в свою комнату, шумно восторгаясь и ругаясь – ну, точно, два бездельника-гуляки.
Пьер, запиравшийся изнутри на засов и мирно спавший, открыл только после минутного стука и криков, поскольку, оказывается, просто забыл, что теперь он – Тьери, и игнорировал их призывы.
Увидев огромную охапку всякой всячины, которую они втащили, он только удивлённо поднял брови – дескать, как вы донесли всё это без меня.
Свалили они всё купленное просто грудой в углу. Достали только то, что хотели съесть сейчас. Снова заказали ужин в номер. Поужинав гостиничной едой и купленными деликатесами – Катарина не могла удержаться, чтобы не купить местных и иностранных продуктов переработки молока и мяса – и запив всё вином, принесённым из винного погреба гостиницы, они занялись ногой Пьера. Ткани на бинты у них теперь имелось сколько угодно.
Одно из отверстий на ноге прорвало – вышло немного гноя. Катарина, тактично отстранив подкатившую глаза и схватившуюся за рот Марию, сама всё выдавила, и наложила на очищенную рану свежую щедрую порцию чудодейственного бальзама. Вторая рана тоже, похоже, была на подходе: когда очиститься и она, у Пьера всё будет отлично. От души наложив бальзам и сюда, они всё снова забинтовали.
Использованные бинты, чтобы не вызвать подозрений, Катарина самолично выбросила в яму отхожего места. Кстати, раз уж речь зашла об этих местах – похоже, в эту эпоху их чистота и запах никого не волновали. Даже римляне могли бы дать местным традициям в этом плане сто очков вперёд. Про личную гигиену и говорить не приходилось – кажется, никто кроме неё не то, что не мылся, а даже влажной тряпкой не обтирался…
Крысы и мыши считались чуть ли не домашними животными, и благоденствовали по ночам, несмотря на шумные своры кошек и котов, гонявшихся в это время друг за другом по черепичным крышам, и раздражавших Катарину шумом и ариями даже больше, чем грызуны нападками на их припасы и снаряжение. Про клопов и вшей сказать надо только одно – их не было, наверное, только на северном полюсе. Словом, нечего удивляться, что здесь случались всякие моры и чумные эпидемии. Поняв это, Катарина налегала на чеснок и лук…
Старалась она и обтираться, и мыться – но так, чтобы это было в каком-нибудь ручье, и никто (упаси Боже!) не увидел. Зубы же она приспособилась чистить разжёванной щепочкой, и долго полоскала каждый день на ночь рот. Да и вообще, она пыталась, разумеется, с оглядкой, придерживаться хоть элементарных правил гигиены, в силу привычки и чтобы уберечься от всякой заразы…
После того, как служанка убрала со стола и вышла, они обсудили дальнейшие планы.
Мария и Катарина настаивали на том, чтобы переждать хотя бы неделю, прежде чем снова трогаться в путь – за это время и нога заживёт, и сами они отдохнут. Пьер же утверждал, что с ногой всё будет у него нормально, и надо быстрее – уже завтра – снова двигаться вперёд, чтоб к холодам добраться куда надо, и что они и так вызывают подозрений больше, чем могут себе позволить. Однако он оказался в меньшинстве – в любом случае, пока нога полностью не зажила бы, Катарина категорически отказалась трогаться из такого отличного места. Шансов, что их раскроют, или найдут здесь, практически не было.
Поэтому, взяв бразды правления в свои руки, Катарина решила так: они будут жить в гостинице ещё как минимум пять дней. На том и легли спать. Пьер тактично повернулся носом к стене, чтобы дать им возможность переодеться и обтереться мокрыми тряпками. Оставив на столе одинокую свечку, они забрались под одеяла.
Наконец она смогла достать и спокойно, без помех рассмотреть загадочный подарок, который сделал ей Гийом, и который она вначале просто спрятала в тот же потайной карман, где хранила драгоценности матери.
Это оказался цельный, монолитный кусок жёлто-белого, похожего на старую кость, прочного нетяжелого вещества в виде правильного шестиугольника.
Дюйма два в диаметре, и с полдюйма толщиной, плавно утончающийся к краям, он чем-то напоминая пудреницу, которая была у неё когда-то в юности, но куда меньше.
На обоих сторонах врезана вязь незнакомых Катарине знаков, напоминавших буквы какого-нибудь древнего восточного языка. Они несколько поистерлись, но оказались ещё вполне читаемы, и если бы нашёлся владеющий этим языком человек, можно было б узнать, что же это за загадочный "талисман", и из каких неведомых стран его занесло во Францию.
А пока он приятным внутренним теплом согревал ладонь, и своим древним таинственным видом будоражил воображение, заставляя думать о загадочно исчезнувших цивилизациях, и экзотических обрядах и ритуалах…
Рассмотрев его со всех сторон, и погладив, она не придумала ничего лучше, как снять с себя крест, который носила на тонком прочном шёлковом шнурке, развязать зубами узлы, и добавить к нему этот странный лёгкий медальон, продев шнурок в отверстие в одном из его углов. Более надёжного места она пока придумать не смогла.
Затем она, привстав, и подтащив к себе старый подсвечник, стоявший на столе, задула последнюю свечу, пожелав своей команде спокойной ночи, и мирно уснула.
Толстый железный засов, и дверь, подпёртая на всякий случай табуретом, вместе с чутким ухом Пьера должны были охранять их покой.
Ночью она проснулась – почувствовала, что надо.
И точно – Пьер не спал, хоть и мужественно помалкивал. Они зажгли с помощью огнива – Мария обращалась с этим высокотехнологичным устройством очень умело – все свои свечи, и сделали Пьеру очередную перевязку.
Теперь обе раны были очищены, и наложив из банки очередную порцию мази, и прикрыв её листом, она вздохнула спокойней – вроде, воспаления (тьфу-тьфу) удалось избежать. Теперь – только отдых и еда. И Пьер у них будет как новенький.
25
Утром она первым делом пошире распахнула окно – ночью этого не давали сделать комары, такие же противные, как блохи и клопы, но ещё гнусно прожужжавшие все уши.
Кожанные сапоги, не совсем (она назвала это так) свежая одежда, испарения, и разные другие продукты жизнедеятельности организмов, перерабатывающих сытную и непривычную пищу, создали за ночь довольно тягостную атмосферу в их небольшой комнате.
От свежего воздуха и гула снаружи все проснулись. Снова отвернув к стене Пьера, она оделась с помощью (уж попробовала бы она сделать это без!..) Марии, и в свою очередь помогла той принять снова мужской облик.
Отодвинули засов и табурет. И Катарина отправилась сама, оставив няню разбирать одежду, договариваться насчёт завтрака и прачки. Мария, хоть и пыталась опять убедить Катарину, что это вообще-то её обязанность, была вынуждена признать, что в мужском костюме, особенно вблизи и перед женщинами, даже близорукими, выглядела далеко не так убедительно, и держалась пока не так раскованно, чтоб не сказать – нагло, как навострилась её хозяйка, и поэтому осталась на вахте в комнате.
Время от завтрака до обеда они провели, никуда не выходя, полёживая, отдыхая и разговаривая. В основном обсуждали планы будущей поездки: в каком направлении – северней или южней – принять, и в каком составе – снова чисто мужском или смешанном – лучше двигаться дальше. Решили всё же ещё хотя бы до границы Австрии остаться мужчинами.
Катарину в женское платье пока решили уж точно не наряжать – такую женщину трудно не заметить и не запомнить. С этим трудно было не согласиться, а перекрашиваться она отказалась. На её провокационное предложение состричь волосы, уже Мария высказалась весьма категорично.
После сытного обеда, ближе к вечеру, когда несколько спала жара, они с Марией снова отправились в город – теперь, скорее, развлечься, чем что-нибудь ещё купить.
Если не считать собора и пятиэтажной ратуши на главной площади, Бельфору особенно нечем было похвастаться: здания в-основном трёх– и четырёхэтажные, узкие, хотя и построенные капитально. Но, конечно, они не могли тягаться щегольством отделки и размерами со столичными, или даже с домами центра Реймса. А вот на окраинах Катарина ни за что бы не различила, где находится – не то в Реймсе, не то в Бельфоре, не то в какой-нибудь Наварре…
Но зато улицы здесь оказались кое-где гораздо шире, и не в пример чище, чем даже парижские – наверное, в связи с ярмаркой городское начальство позаботилось хотя бы о порядке (по ночам здесь ходили околоточные, и горящих на перекрёстках фонарей было предостаточно) и чистоте.