Прекрасная Ремина была рада, что я остался. Несмотря на простое происхождение, она каким-то чудом усвоила природное, скромное благородство, словно к нему обязывала ее красота. Грязь житейская и внутренняя, присущая мужланскому роду, не пачкала ее, так же, как и земля не пачкала ее босых ног, когда Ремина гуляла со мною по лесу или собирала хворост. Ей скучно и пусто было среди людей, составлявших ее окружение. Разве можно с мужланом, озабоченным только вопросами пропитания, разговаривать о звездах или полевых цветах? Со мною ей было хорошо, а я забывал, что передо мной - босоногая крестьянка. Душою она была мне ровней.
Видишь ли, господин вор, я женат. Супруга моя - одного со мною происхождения, и мы уважаем друг друга, как хорошие приятели. Она родила мне наследника, за что я ей очень признателен. Но меж нами никогда не было любви. Разводиться с нею я не собираюсь и позволяю ей держать подле себя одного-двух трубадуров из небогатого рыцарства. Она, в свою очередь, также не стесняет моих свобод. Я вполне мог бы поселить Ремину в своем замке на правах служанки, и мы были бы счастливы. Почему я не сделал этого сразу?
- А в самом деле, почему? - высказался Конан. - Мужчина должен решать, а женщина - покоряться. Вряд ли она нашла бы лучшую долю.
Герцог помрачнел еще больше. На щеках его пылал румянец лихорадочного возбуждения.
- Я свалял дурака и первый признаю это, - продолжал он. - Да что толку? Итак, мы полюбили друг друга. Я зачастил в гости к своему брату, мерзкая жена которого прознала, в чем дело. Ее насмешки были грязны и совершенно неостроумны… Я все терпел и ни разу не ответил ей грубостью - меня переполняло счастье, которого никогда не понять торгашескому отродью. Во время последнего нашего с Реминой свидания я подарил моей возлюбленной платок из редкого ванахеймского кружева, выдав его за простую ремесленную поделку, - она не принимала дорогих подарков, хотя мы были достаточно близки… Как любили мы друг друга в ту ночь…
Вернувшись домой, я принял окончательное решение и даже обсудил его с женой. Она дала, полное согласие, оговорив только одно: Ремина должна знать свое место и не покушаться на звание госпожи замка. Я уже отдал распоряжение приготовить ей комнату, как вдруг на следующий же день один из моих соседей захотел пересмотреть границы своих земель. Словом, началась война. Глупая, длинная и кровопролитная. Сначала сосед осадил меня, потом у него кончился провиант, и я осадил его. Поливая мое войско кипятком со стены, он так увлекся, что не успел увернуться от стрелы. На том дело и кончилось.
Наскоро поправив свои обстоятельства, я прискакал во владения своего братца. Что же я обнаружил? Пустую лачугу лесника и свежую могилу на задах его убогого двора! Лесник помер. Стены и кровля ничего не могли поведать о судьбе моей Ремины. Пришлось мне объявляться у братца. Сам он ничего не знал, а его законная гадюка, приторно улыбаясь, рассказала мне о своем человеколюбии. Исключительно из заботы об осиротевшей девушке, она продала ее своему жирному братцу, который обитает в этом городе. "Ничего, - проквакала эта мерзкая жаба, - мой великодушный брат даст этой дикой красотке хорошее воспитание и устроит на хорошее место". Я был в ярости.
Великодушного брата зовут Дорсети. У него огромный дом, выстроенный без всякого вкуса, куча денег и манеры лошадиного барышника, хоть он и рядится в парчу и бархат. Сынок его, Дорсети-младший, - похотливый гаденыш, нечистый на руку. К тому же о нем ходят жуткие слухи. Деньги и связи позволили этим людям развернуться во всей красе. Если бы они жили на моей земле, их давно бы повесили. Но, увы - они свободолюбивые горожане, опора общества, гордость цеха ростовщиков. Я и пальцем не могу их тронуть. К тому же Дорсети держат в доме целую армию наемных головорезов, а я не имею права ввести в этот городишко своей дружины. У Дорсети, как я уже говорил, очень серьезные связи, а я не могу воевать против всего королевства.
У меня оставалась надежда решить дело "цивилизованным образом". Собрав хорошую сумму, я приезжаю сюда, без свиты и лишнего шума. Гизмунд не захотел отпускать меня одного и увязался следом. Два дня назад мы прибыли сюда и сразу же явились в дом Дорсети. При входе меня заставили разоружиться… Какая низость! Но я и это стерпел.
Оба Дорсети встретили меня недоумевающими взглядами.
- О какой рабыне он говорит, папа? - спросил сынок.
Дорсети-старший воздел руки к небу.
- Здесь недоразумение, - пропищал он. - Я точно переправлял пятнадцать золотых за рабыню, но увы - так ее и не получил. Моя дражайшая сестра не позаботилась отослать ее с обозом. Вероятно, снабдила ее провожатым из слуг. Скорее всего, обоих схватили разбойники. Какая жалость! Она, правда была красавица, эта Ремина?
Мне оставалось только плюнуть и откланяться. Какое-то время я стоял под стеной их дома и предавался размышлениям. А если быть до конца честным, то попросту проклинал себя за глупую свою нерешительность. Как вдруг из окна угловой башни медленно падает к моим ногам свернутый платок из ванахеймских кружев! Конечно, я узнал его - другого такого не существует на свете. Узоры кружева неповторимы. Именно этот платок я подарил племяннице лесника. Кровь вскипела в моей голове. Человек благородного воспитания не должен позволять себе так явно обнаруживать свою ярость, ругаясь с торгашом. Однако я ворвался в дом Дорсети, по дороге отдубасив пару-тройку его телохранителей.
- Она здесь! - вскричал я, размахивая уликой перед глазами ростовщика. - Она в угловой башне! Ты смел мне соврать, хамская морда?
Тут наемники, числом не менее десятка, обступили меня.
- Нарушение границ собственности, - перечислял Дорсети-младший. - Оскорбление достоинства, угрозы… Вяжите его. Мы на веревке отведем этого зазнайку в городской магистрат.
- Не нужно, мальчик мой. - Дорсети-старший поморщился. - Давай простим его на первый раз. Все-таки он нам - хе-хе - родственник…
Тут уж я просто света не взвидел, потянул меч из ножен, но меня сбили с ног и выбросили за ворота.
Ценою нечеловеческих усилий я смирил уязвленную гордость и обратился в магистрат с жалобой. Чиновник, принявший меня, пожал плечами.
- Для обыска особняка Дорсети у властей нет основания, - изрек он. - Если Дорсети не желает продавать вам свою рабыню - так это его дело, и помочь вам я ничем не могу. Она является его полной собственностью. Если же вы попытаетесь силой ворваться в дом, вас просто убьют или посадят в тюрьму. Возвращайтесь-ка вы, откуда приехали.
Вот и вся история. Остается добавить, что я заплатил за объявление, в котором говорится о работе для опытного следопыта. Но за два дня ты - первый, кто пришел. Если у тебя получится выследить, где Дорсети прячет Ремину, я дам тебе двести золотых. А если ты украдешь ее для меня - получишь тысячу.
Конан присвистнул.
- Даже не знаю, - произнес он задумчиво. - Дельце не из простых. Что ж, завтра посмотрим, что я смогу сделать. Но есть одна заминка…
Герцог и его оруженосец с удивлением посмотрели на варвара, который продолжал говорить ничего не значащую чепуху и при этом знаками приказывал молчать. Поднявшись, он на цыпочках прошел через зал и очутился возле окна, закрытого деревянными ставнями. Затаившись, как барс перед прыжком, Конан внимательно вслушался в шум дождя, а затем неуловимым глазу движением распахнул ставни и обеими руками ухватил за горло человека, стоявшего за окном.
Тот попытался разжать его хватку, но глаза его выкатились, язык высунулся и свесился набок.
- Готов! - воскликнул Гизмунд.
Конан втащил убитого через окно в зал и бросил на пол.
- Разумеется, за вами следили, - сказал он.
- Ты услышал его дыхание? - удивился герцог.
- Нет. Я услышал, как он перестал дышать, когда ты назначил цену, - усмехнулся варвар. - Все-таки это большие деньги.
Носком сапога Конан поддел неподвижное тело и перевернул его лицом вверх.
- Держу пари, что этого парня вы не видели в доме Дорсети, - сказал он.
- Ты его знаешь? - поинтересовался Мироваль, брезгливо морщась.
- Я знаю десятки таких, как он. Это - грязные людишки. У них грязные руки, грязная совесть и грязные мысли в головах. - Конан сплюнул. - Таких - целая орава в любом крупном городе. Лично они никогда не встречаются с тем, кто нуждается в грязных услугах, - обычно их опекает владелец какого-либо борделя. Заказчик платит хозяину, а тот, в свою очередь, направляет на дело подобную дешевку. Они готовы на все что угодно - соглядатайство, убийство под видом грабежа…
- Неужели ты осуждаешь убийство? - с усмешкой проговорил Гизмунд. - Никогда бы не подумал.
- Когда мне нужно убить - я убиваю, - мрачно ответил варвар. - В честном бою и без всяких фокусов. Тем более, не использую таких гнусных штуковин!
С этими словами он вынул из-под одежды мертвеца короткую, полую тростинку, вставил в зубы ее кончик, повернул голову к стене и коротко дунул.
Таракан, бежавший по своим тараканьим делам, застыл, пришпиленный к стене маленьким дротиком, оперением которому служил пучок разноцветной щетины.
- Знатное оружие, - рассмеялся Гизмунд. - А как оно супротив крыс? Действует?
- Такой колючки достаточно, чтобы убить быка, - сказал Конан. - Почти мгновенно. Очень сильный яд. Этот тип мог перебить нас так, что мы бы и не почувствовали.
Герцог Мироваль поднялся из-за стола.
- Я полагаю, вы советуете нам держаться поосторожнее? - спросил он.
- Еще бы! - воскликнул Конан. - Было бы глупо выполнить работу, но лишиться работодателя.