Любовь, погубленная в песках
Конан встречался с королевой теперь ежедневно. От киммерийца никак не зависело, где и когда это происходило. Он полностью отдался отдыху и проводил время возле фонтанов, в саду или в роскошных залах подземного дворца. Но где бы он ни находился, его всегда отыскивали слуги королевы, печальные белокурые юноши, которые брали киммерийца под руки и уводили за собой.
Конан выглядел как бродяга-варвар, на которого внезапно свалилось неслыханное счастье. Он вовсю наслаждался благами жизни, ел и пил в свое удовольствие, а после того, как он изъявил желание послушать музыку, к его услугам всегда были юноши, играющие на разных диковинных инструментах, поющие и танцующие.
В ряде случаев Конан не мог понять, кто перед ним, юноши или девушки. Королева превратила своих золотоволосых слуг, в угоду новому возлюбленному, в женоподобных красавцев (или, быть может, в красавиц). Они носили просторные развевающиеся одежды, их длинные волосы свободно падали им на плечи, а руки их были тонки и изящны. Они пели чудными голосами, но и по голосу невозможно было определить, каков истинный пол существа.
Впрочем, поскольку киммериец не испытывал к ним никакого вожделения, он и не задавался целью выяснить все эти обстоятельства. Его окружала красота, он купался в роскоши и покое.
Часть этих благ перепадала и Олдвину. Бритунец обзавелся новыми табличками для записей и усердно покрывал их письменами. Вечерами он пробовал читать свои заметки Конану, но киммериец сразу же погружался в глубокий, очень спокойный сон, так что в конце концов Олдвин перестал метать бисер перед свиньями и прекратил чтения.
Конана это немного удивило. "Вы бы очень меня обязали, если бы все-таки прочитали мне пару строк", - заметил он.
Олдвин решил не углубляться в этот разговор, который, по мнению бритунца, мог болезненно ранить его самолюбие.
На четвертый или пятый день блаженства и ничегонеделания Конан и Олдвин, по обыкновению, ели виноград возле фонтана и слушали пение птиц. В саду, в некотором отдалении, звучали цимбалы: там скрывались, по приказанию Конана, двое музыкантов. Возлюбленный королевы заявил, что сегодня он склонен к одиноким раздумьям и что созерцание посторонних лиц будет отвлекать его от важных мыслей. И посему им надлежит спрятаться и играть погромче, дабы не лишать своего повелителя удовольствия наслаждаться музыкой. Олдвин только диву давался:
- Никогда бы не поверил, что за всего за несколько дней вы могли превратиться из сурового закаленного воина в изнеженного сибарита!
- Варвары очень быстро разлагаются, - охотно пояснил Конан. - Это заложено в нашей невежественной природе.
Олдвин прищурился. Ему вдруг показалось, что Конан насмехается, но киммериец выглядел чрезвычайно серьезным.
- Наш слабый интеллект не выдерживает столкновения с роскошью и рассыпается на тысячу мелких осколков, - добавил Конан, жуя. - Так и запишите в вашей книге. Слово в слово.
Неожиданно он насторожился. Олдвин проследил его взгляд и обернулся.
- Что там такое?
- Кто смеет нарушать мое одиночество? - загремел Конан.
В саду появилась фигура, закутанная в плащ с капюшоном. Заслышав голос Конана, фигура остановилась и умоляющим жестом поднесла руку к губам. Конан замолчал и настороженно уставился на пришельца.
Теперь от позы сибаритствующего бездельника не осталось и следа: киммериец подобрался, готовый действовать в любое мгновение.
К счастью, на крик Конана никто не явился. Слуги, должно быть, уже привыкли к капризам наложника королевы и не обращали внимания на его негодующие вопли и требования немедленно распять вниз головой мерзавца, допустившего мухе попасть в шербет и там издохнуть.
Закутанная фигура, семеня и путаясь в складках плаща, приблизилась к обоим приятелям. Походка была женская, но неловкая, как будто некто либо не слишком умело имитировал женщину, либо вовсе не являлся женщиной, а просто не умел ходить в длинных одеяниях.
Незнакомец устроился в отдалении от фонтана, тщательно следя за тем, чтобы случайный порыв ветра не оросил случайно его каплями воды.
После этого он откинул с лица капюшон.
Завидев представшее перед ним лицо, Олдвин тихо вскрикнул от изумления и ужаса и тотчас прикусил губу, сообразив, что ведет себя невежливо. Конан, напротив, обрадовался, как будто встретил старого знакомого.
Впрочем, так оно и было на самом деле, ибо явившийся в сад человек - точнее выразиться, существо, - был никто иной, как Эан, хранитель зыбучих песков.
Его огромная голова с пятью глазами венчала щуплое туловище с кривыми ножками и непомерно длинными руками. Одна из рук до сих пор несла на себе отметину от удара, который нанес ей Конан.
Киммериец виновато кивнул на рубец:
- Не болит?
- Иногда, - скрипнул Эан.
Олдвин переводил взгляд с чудовища на своего спутника и обратно.
- Мне показалось, или вы действительно знакомы? - спросил он наконец.
- Представь меня, - попросил Эан.
Конан ухмыльнулся.
- Это - хранитель зыбучих песков, который утверждает, будто его зовут Эан. А это, Эан, - мой спутник и приятель, ученый человек по имени Олдвин. Он очень любознателен и все записывает на свои таблички.
- О, - произнес Эан. - Да, наверное, люди умеют писать. Я забыл. - Его глаза отчаянно моргали. - Некоторые люди умели рисовать! Но все, что они рисовали на песке, заплывало и исчезало. Я помню эти пальцы, что царапали песок в попытках выбраться… Бессвязные, глупые знаки!
- Ты бредишь, - ласково сказал ему Конан.
Олдвина поразил тон его голоса. Никогда прежде бритунец не слыхал, чтобы варвар так с кем-нибудь разговаривал. Олдвин ощутил легкую досаду.
Эан медленно повернул к киммерийцу свою большую голову и еще медленнее разинул рот. Застыв в этом положении на какое-то время, он наконец пошевелился.
- Ты уже стал ее любовником? - спросил он Конана без обиняков.
Киммериец задумчиво потер подбородок.
Он склонил голову. набок и уставился на Эана с любопытством.
- Почему тебя это так занимает? - отозвался он наконец. - Положим, Гуайрэ захотела видеть меня в своей постели. Она - красавица, пылкая, с нежной кожей… Отказываться было бы глупо.
- Вот и я так решил, - с глубочайшим вздохом пророкотал Эан. Звук его голоса проникал, казалось, под кожу и щекотал обнаженные нервы.
Конан удивленно уставился на своего приятеля-монстра.
- Что ты хочешь этим сказать? Ты решал за меня, стоит ли мне заняться любовью с Гуайрэ? Но, по-моему, ты не можешь влиять на мои поступки. Или?..
- Нет, - Эан грустно усмехнулся. - За свои поступки ты отвечаешь сам.
- Нельзя ли выражаться яснее? - вмешался Олдвин. - У меня что-то все путается в голове.
- Я рисковал моей ничтожной погубленной жизнью для того, чтобы прийти сюда и предостеречь вас обоих, - сказал Эан грустно. - Посмотрите на меня! Вы видите, какой я. Я сам себя не вижу. Я - никто, ничто, мерзкая тварь, обитающая в зыбучих песках, жалкий раб могущественной королевы…
- Такова участь многих монстров, - сказал Конан, пожимая плечами. - Тебе еще повезло. После встречи со мной лишь немногие из вашего брата остаются в живых.
- Я так и подумал, когда увидел тебя, - признался Эан. - Сказать по правде, я изрядно струсил, едва лишь ты появился. Я сразу понял, что напугать тебя не удастся. У тех, кто убивал уже монстров, совсем другое выражение глаз. Не такое невинное.
Олдвин вдруг оскорбился.
- Кого ты называешь невинным, ты, пятиглазый ублюдок?
Конан остановил своего бритунского спутника, видя, что тот разозлился не на шутку и уже готов наброситься на Эана.
- Что с вами? Сидите спокойно!
- Он посмел назвать меня "невинным"! - кипятился бритунец. - Да я стряхну за это лишние зенки с его бесстыжей физиономии!
- "Невинный" - это не оскорбление, - заметил Эан. - Члену бритунской Академии хорошо бы знать смысл этого слова.
- Я достаточно практичен и довольно знаю о реальной жизни, чтобы разбираться, какое слово является оскорблением, а какое - нет! - прошипел Олдвин.
Конан сказал Эану дружески - так, словно не было никакого инцидента:
- Просто рассказывай все, зачем пришел. Если это будет в моих силах, я попробую тебе помочь.
- Мне уже ничто не поможет, - прошептал Эан. - Изменения необратимы…
Внезапно у Конана мороз прошел по коже. Он вспомнил, что Гуайрэ рассказывала ему о воинах, которых она превращала в красавцев и силачей. Ей под силу изменить человеческую природу, сделать из чернокожего кушита стройного белокурого юношу с внешностью аквилонского аристократа!.. Не значит ли это, что…
- Ты хочешь объяснить, что не всегда был пятиглазым, с гигантской пастью и прочими украшениями?.. - вымолвил Конан, изумленно рассматривая своего необычного собеседника.
- Да, - квакнул тот. - Именно. Зим двести назад меня звали Эан.