- Попробуй подпоить Мимбо и заставь его рассказать сказку-другую из тех, что когда-то ему рассказывала мать... - Философ-бродяга зевнул и продолжил, борясь со сном: - Ты обнаружишь, что сказки эти удивительно похожи на те, что ты сам слышал в детстве. То же самое удивит и Гонзу, и Ворчуна... Когда-то все человечество было в младенческом состоянии и поэтому... Словом, кровь помнит те вечера, когда люди-младенцы грелись у первого огня, а боги-творцы рассказывали им сказки. Так приключения круглого пирога, злокозненно съеденного в финале, суть коловращение небесного светила... А разбитое яйцо отражает... зарождение мира... мир - вселенская яичница... с луком...
Вандер Глопп умолк и задышал глубоко и ровно.
Лет ему было много больше сорока, что делало его в глазах молодого варвара глубоким стариком. По части жизненного опыта сосед Конана и впрямь не был юнцом, знал и видел предостаточно. Наиболее заметной деталью его лица являлся сизый, хрящеватый нос, перебитый во многих местах. Один только этот нос свидетельствовал о бурной и пестрой биографии, а также разоблачал привычку владельца к выпивке. Морщины разнообразных форм указывали на другие привычки - например, щуриться, размышлять и ухмыляться. Цветом лица Вандер Глопп походил на курительное зелье, а половина его зубов была из железа. Некоогда он собирался стать ученым и постичь суть многих вещей. Маг, к которому пытливый юноша нанялся в подмастерья, оказался скучным, черствым субъектом. Его фантазии не хватало даже на то, чтобы придумать шарлатанский фокус. Юный Вандер Глопп сбежал от него через месяц.
Алхимия также не увлекла его, а ремесло звездочета поначалу понравилось. Таинственные названия звезд и созвездий, не менее таинственные перемещения их по небу - все это было занятно и позволяло мечтать. Однако очень скоро искатель истины был разочарован.
"Вислобрюхий лавочник, родившийся под знаком Пантеры, не похож ни на Пантеру-созвездие, ни на пантеру-животное, - подумал Вандер Глопп. - Не может быть ничего общего между пошлым, скупым занудой и девятью красивыми звездами в небе. Это обман. Предсказания часто не сбываются, а лавочники все равно будут платить за них деньги, потому что им лестно находиться в зависимости от небесных тел..."
И Вандер Глопп удрал от звездочета.
Надо увидеть жизнь, решил он. Узнать людей. И не этих кислых горожан, а людей настоящих. Надо внимательно наблюдать за ними, научиться их понимать.
С этими мыслями молодой человек устроился на серебряный рудник. Туго ему пришлось по первости, но тело окрепло, а разум обратился внутрь. Вандер Глопп изучал не окружающих людей, а самого себя, толкая по узкому проходу тяжелую тачку. Это было в глубине Ванахейм-ских гор, довольно далеко от дома.
В самых недрах рудника сам собою созрел бунт и вдруг вскипел, вылился наружу. Однообразные стычки и скучная, остервенелая расправа над начальством совсем не понравилась Вандер Глоппу, хоть он и принадлежал к угнетаемому меньшинству. К тому же княжеская дружина вот-вот должна была преодолеть перевал. Все это превратилось в досадное недоразумение, которое мешало самопознанию и в перспективе оборачивалось смертной казнью.
Тогда Вандер Глопп бежал, унося в мешке серебряный самородок, полкаравая хлеба и разрозненные страницы дневника, содержащие меткие наблюдения и мудрые выводы из них. Хлеб скоро был съеден, рукопись при рассмотрении оказалась высокопарным вздором и пошла на растопку костра. Дружинники нашли его утром и велели показать руки. Ладони были черны - серебро въелось под кожу. Вандер Глоппа приговорили к повешению, но по счастью кто-то решил, что в качестве гребца бунтовщик претерпит сильнейшие муки.
- В сущности, здешняя баланда равноценна шахтерской похлебке, - рассуждал философ, прикованный к скамье. - А свежего воздуха здесь больше, чем на руднике. Морской климат полезен...
Полностью ушедший под собственную кожу, Вандер Глопп выполнял тяжелую работу механически, без участия души, и посему не слишком уставал. Вероятно, размышления его были плодотворны. И как знать, может быть, он открыл бы новейшую всеобщую теорию всего, если бы ванахеймскую грузовую галеру не захватил знаменитый пират-поэт Ритч Руфус. Всех пленников, согласных ему служить, Руфус напоил ромом, а несогласных выбросил за борт, без злобы и весело. Душегубство не опьяняло его.
- Я жажду интересного, - говаривал он. - Я хочу найти себе красивый остров в теплом море и стать его правителем. А разбой - это так, эпизод, каприз дженльмена. Я больше, чем пират, и этим хорош.
Остров так и не нашелся, и Руфус закончил так же, как и многие поэты - помер от белой горячки. Вандер Глопп не сумел до конца определить, кем он был, этот человек, - банальным неудачником в нарядном кафтане или тонкой, ранимой личностью? В одном он был уверен - красивый остров нужно иметь в себе самом, а не искать его в бескрайних волнах.
В Аквилонию Вандер Глопп попал через год после того, как "списался" с пиратского судна. Ремесло наемного солдата прельстило его простотой. Топать в хвосте колонны приходилось чаще, чем воевать, а марш-броски весьма способствуют размышлениям. Но подвернувшись ненароком под удар рыцарского копья, лежа на поле боя и вглядываясь в знакомые созвездия, искатель истины вдруг пересмотрел свою точку зрения. Собственная персона перестала казаться ему чем-то значимым, достойным изучения. Жизнь как таковая неожиданно увлекла Вандер Глоппа, и он радовался даже боли в пронзенных кишках. Следовало быстро приучить себя к мысли, что смерть - это тоже жизнь, хоть и другая, но некая маркитантка по имени Фарелла нашла его и втащила в свой возок.
- Если я выхожу тебя, обещай, что не удерешь! - сказала она
Вандер Глопп стал рассказывать ей о неожиданном своем открытии, на что она всплеснула руками и сказала:
- Ну вот, он бредит!
Каким образом Фарелла лечила его - неизвестно, но он не умер, а даже напротив - через два месяца был как новенький.
Смысл бытия открылся ему в обыкновенной земной любви, избавленной от мертвой романтической чешуи и зауми. В любви к женщине с крепкими ногами, бывалым лоном и практичным складом ума. Фарелла работала на войну, переходя от одной армии к другой.
- Подумаешь тоже, наших бьют! - фыркала она. - И новые станут нашими, стоит мне отдаться паре-другой солдат. Что те, что эти - все из одного теста.
Ее философия дала сбой всего однажды, но этого было достаточно: очередные "победители" в виде десятка одуревших молокососов захватили фургон, овладели маркитанткой по очереди и, возомнив себя настоящими "кровавыми псами", повесили ее на березе. Вандер Глопп вырвался, зарубил двоих и убежал.
Смысла более не было ни в жизни, ни в смерти. Стремясь оказаться подальше от всего знакомого и привычного, Вандер Глопп очутился на берегу полуденного студеного моря и жил тут уже лет десять. Он был и охотником, и старателем, и знахарем. Рубцы затянулись. Одних убивают серые сумерки без конца, а других, напротив - лечат от тоски. Большой Хелль пугал Вандер Глоп-па меньше всего. Впрочем, теперь он вообще ничего не боялся. Смыслом его жизни оказался внутренний покой, и Вандер Глопп обрел его.
Приятелей разбудил резкий, настырный звук: кто-то в кромешной темноте колотил в сигнальный гонг.
- Рановато для начала первой смены, - пробормотал Вандер Глопп.
- Это сигнал тревоги, - сказал варвар. - Что-то стряслось.
- Если это чья-то шутка, оторви шутнику... - хмуро пожелал сосед Конана. Варвар наскоро запахнулся в меховой плащ, пристегнул ножны и выскочил в обжигающий холодный мрак.
У дверей хозяйственного барака плясали огоньки трех факелов и передвигались еле различимые тени. Подойдя ближе, Конан разглядел Зеп-па, Микеля и Гонзу. Гонза был бледел, а Микеля тошнило - он мычал и падал, скрючившись. Тревожный гонг продолжал сотрясать ледяную ночь.
- Там внутри - старатель Скиба, - мрачно изрек Зепп. - Его убили.
- Можно было подождать с этим до утра. - Конан двинул плечом. - Скиба подрался с кем-то, его зарезали - ну и что? К чему будить весь лагерь?
- Его не зарезали.
- Значит, ему проломили голову.
- Нет, это другое, - сказал Зепп. - Совсем другое...
- Его разорвали, как кусок мяса, - проговорил Гонза. - Как сырую отбивную...
Микеля в очередной раз вывернуло.
- Кто это обнаружил? - спросил варвар.
- Мы втроем, - ответил Зепп за всех.
- Когда?
- Недавно. Перед началом смены мы хотели собраться и обсудить кое-что, что тебя не касается. Скиба шел впереди меня, а потом пропал. Мы ждали его здесь, пока не увидели, что дверь в барак открыта.
- Кто заглянул внутрь?
- Я. - Зепп засопел. - Посмотри сам, что с ним случилось. Человеку такое не под силу. Так что меня не подозревай.
Варвар отобрал у Ворчуна факел, отодвинул своего собеседника в сторону и вошел в барак.
Изувеченное тело лежало в двух шагах от порога в большой луже застывшей крови.
- Похоже на снежного леопарда, - сказал Гонза, стоя в дверях. - Глянь - вырван живот и оторвана мякоть бедра.
Конан осветил факелом заледенелые доски пола.
- Следы вовсе не похожи на леопарда, - отметил он. - Может, медведь... А зачем Скиба зашел сюда?
Ему никто не ответил.
Выйдя из барака, варвар осмотрел снег кругом, но все было истоптано. Только две капли крови, упавшие, по всей видимости, с морды неизвестного зверя, выделялись на белой поверхности.
- Кто колотит в гонг? - поинтересовался Конан, потому что сигнал тревоги все еще разносился над лагерем, отчаянно и безнадежно.
- Штырь, - отвечал Гонза.
- Скажите ему, чтобы прекратил. Иди, Ми-кель, скажи ему.