Не то, чтобы он очень любил жареную козлятину именно в кофийском кисло-сладком медовом соусе, настолько остром и пряном, что вкус его почти полностью забивает вкус предварительно хорошо просоленного и высушенного мяса. Просто резонно предположил, что, хотя коз в Сарке полно, но это - домашние равнинные козы, а вовсе не дикие горные, с их специфическим запахом и вкусом. К тому же для сладких клубней не сезон - их по весне собирают. Да и вряд ли растут они в здешнем, слишком засушливом климате. А специфические кофийские травки, без которых блюдо не приготовить и самой умелой кухарке, вряд ли имеются под рукой у любителей куда более пресной пищи. Значит, будет возможность сорвать раздражение, запустив в нерадивых слуг плохо приготовленным деликатесом. И не назовёт за подобное никто варваром короля - его же первого оскорбили скверно сделанным кушаньем! Да ещё и ждать, поди, до самого утра придётся!..
Козлёнка по-кофийски подали меньше, чем через колокол. Конан даже задремать не успел. И, что самое скверное - это был именно козлёнок по-кофийски…
* * *
- Что это? - спросил Квентий, подозрительно принюхиваясь.
- Козлёнок по-кофийски, с горными травами, грибами и сладкими клубнями, - ответствовал Конан, с философским смирением разглядывая залитые кисло-сладко-липким даже на вид медовым сиропом куски нежного жареного мяса, аккуратными горками выложенные на блюдах в обрамлении сморщенных грибов и вяловатых клубней - всё-таки не сезон. - Дорогущая, между прочим, штука. В таверне за такую порцию с тебя не меньше золотого стребуют. Если вообще взашей не погонят.
Это был именно козлёнок по-кофийски. Его специфический аромат ни с чем не спутаешь, Конан ещё с порога унюхал, да всё поверить не мог в такую подлость судьбы.
Это был новый козлёнок.
С тем, которого подала не в меру расторопная и услужливая кухарка ночью, Конан справился. Придраться-то ведь было не к чему - настоящий козлёнок по-кофийски, как и заказывали. Даже не пересушен. Стало быть, надо есть. Вот он и ел. Давясь и запивая тошнотворный привкус варёной в меду и жутко наперчёной солонины целыми кувшинами разбавленного вина.
А кухарка, похоже, решила, что ночное угощение знатному гостю понравилось. Ещё бы! Ведь в одиночку слопал всё целиком, до последнего кусочка! Вот и расстаралась и на завтрак тоже, угодить пытаясь.
Конан поддел ножом клубень, выковырял грибочек. Хорошо ещё, что ночная трапеза закончилась уже засветло, есть пока не очень хочется. И хорошо, что не заказывал он на завтрак ничего конкретного, а потому есть вот это вовсе не обязательно…
- А ничего! - пропыхтел Квентий, за обе щёки уплетая кофийский деликатес. - Сладкое и жирное! И остренькое! Самое то, что мне сейчас надо… Поганое, однако, у них тут вино. Голова, что твой колокол.
И опять надолго замолк, чавкал только.
Конан ждал.
Хотя понимал уже, что ждать толком нечего - не стал бы Квентий тянуть, если бы что-то обнаружил.
- Ничего, - подтвердил начальник внутренней стражи, с шумом обсасывая последнюю тонкую косточку. - Мы с ребятами обошли все здешние постоялые дворы, ни одной таверны не пропустили, можешь быть уверен. Никаких следов. Да и стражники на воротах то же самое говорили, такой странный караван они наверняка бы запомнили. Не было их здесь. Раньше где-то свернули.
Голос у него был уже почти нормальный, а вот в глаза своему королю он по-прежнему старался не смотреть. И выглядел виновато. Хотя это вовсе не он, а Закарис утверждал, что мимо Сарка Нийнгааль проехать не сможет, а уж там её доблестные асгалунские стражники в два счёта…
А ответвлений от основного тракта по пути много было, это он помнил. Правда, назвать их торными дорогами было бы трудно - так, козьи тропы, лошади не пройдут. Но пустынные горбачи - это тебе не лошади, они на таких склонах даже ходу, говорят, не сбавляют, ноги у них так устроены, что легко преодолевают чуть ли не вертикальные склоны. А тропок этих направо, к горной гряде, много уходило. И до Труб Шайтана, и после. И пойди разберись, есть ли свежие следы на старых камнях?
- Будем возвращаться?
Голос у Квентия подчёркнуто нейтральный. Боится высказанной не вовремя эмоцией подтолкнуть к неправильному решению. Мальчишка. Не понимает ещё, что бывают обстоятельства, когда правильных решений просто нет, и выбирать приходится из двух заведомо неправильных. Или даже не приходится выбирать, потому что всё уже выбрано за тебя…
Конан покачал головой.
- Нет. Цубрахэш обещал поставить сотню копейщиков и столько же конных. Негусто, но населения у них немного, сам видишь. К тому же он обеспечил провиант, да ещё и за треть цены. А то, я слышал, наши уже подворовывать стали.
- А! - Квентий пренебрежительно отмахнулся. - Это не наши! Это местная шемитская шпана из Гхазы да Баалура балует, они там у себя на границе привыкли все проблемы набегами решать, вот и… Ты не беспокойся, их ещё тогда повесили, в назидание.
- Нет, - Конан шутки не поддержал, смотрел хмуро. - Теперь они тоже - наши. Хотя бы на время этого похода, но - наши. Цубрахэш даёт проводника до развалин города Иб. Так что завтра с утра уходим. Нечего нам тут больше делать. И нашим - нечего.
* * *
Когда-то очень давно, ещё в раннем-раннем детстве, отец казался всемогущим.
Почти богом.
Он всегда приходил на помощь, если случалось что-то действительно страшное - ломалась драгоценная игрушка или на первый раз надетое почти взрослое платье отвратительная младшая сестрица сажала не менее отвратительное жирное пятно своими вечно грязными ручонками. Он всегда приходил на помощь, стоило только позвать. А часто так даже и звать не надо было…
Кутаясь в меховую накидку, Атенаис шла по берегу озера - босиком, по самой кромке воды. Ленивые волны щекотали поджимаемые пальцы, на тёмном песке за спиной оставалась размытая цепочка следов. Вода была ледяная, ноги почти потеряли чувствительность, но было слишком приятно идти вот так - босиком, по самой кромке озёрной воды. Слишком приятно, чтобы обуваться. Приставленная Нийнгааль девка - то ли служанка, то ли страж - брела поодаль, особо не приближаясь, но и не теряя из виду подопечную. Ну и ладно! Зато есть кому тащить мокрые полотенца, грязную одежду и обувь - на тот случай, если ноги замёрзнут окончательно.
Вода в горном озере была ледяная, но какое же это наслаждение - вымыться после стольких дней путешествия! Пусть даже и вода холодная, а вместо нежнейших губок и ароматнейших притираний для удаления грязи с тела - пучки жёсткой травы, песок и кусочек каким-то чудом обнаруженного на берегу мыльного корня. Уроки Нийнгааль по травам не прошли даром - Атенаис сразу же узнала маленький кустик с узкими листиками и толстеньким стволиком в перетяжках. Только вот корешок у него оказался совсем крохотным, не больше мизинца. Только-только и хватило волосы промыть.
Ну и ничего.
С кожи грязь отлично и глина с песком стирает. Даже ещё полезнее получается - стареющие модницы из такой глины себе притирания для лица делают, на ночь накладывают, чтобы морщин не было. Выглядит страшно, но, говорят, действует. Атенаис, конечно, про борьбу с морщинами думать рановато, но подобными вещами лучше озаботиться пораньше, чтобы потом вдруг поздно не оказалось.
Отец всегда смеялся над этими глиняными притираниями, называя их не иначе, как "масками". И рассказывал, что в какой-то далёкой стране есть такой обычай - накладывать перед похоронами на лицо умершему человеку особую маску, изготовленную по форме этого лица. У них там считается неприличным представать перед богами с непокрытым лицом, вот и прикрывают его, кто чем может. У богатых и знатных эти маски из золота и серебра, с драгоценными каменьями, у тех, кто победнее - из меди. А у самых бедных маски эти были из глины - глины полно по берегам рек, она ничего не стоит, маску из неё может сделать своему умершему родичу и последний нищий. Вот и получалось, что тарантийские знатные дамы словно бы равняли себя с последними нищими далёкой страны. Причём - мёртвыми нищими. То-то отец так смеялся!
Вот тогда-то она впервые и поняла, что отец - никакой не бог. А просто человек. Со своими слабостями и недостатками. Более того - мужчина. А, значит, многих вещей понимать просто не способен. А если не способен он даже понять - то какой от него можно ждать помощи?
Для купания она отошла довольно далеко от лагеря, и теперь вот возвращалась, не особенно, впрочем, торопясь. Торопиться к шумным нийнгаалевским девкам и пугливым стражникам ей не хотелось. Если бы не наступающий после близкого уже заката холод, потихоньку напоминающий о себе промозглым дыханием озера, она вообще бы не возвращалась. Так и осталась бы здесь, прямо на берегу. Хотя бы до утра.
Понятно ведь, что на более длительный срок её никто не отпустит…
Они вышли к этому горному озеру вчера, уже под вечер. Все были вымотаны до предела, даже выносливые горбачи казались уставшими. Одна лишь Нийнгааль оставалась верна себе - свежа и прекрасна, как всегда. На неё, похоже, не действовали ни тяготы утомительного пути, ни ослепительное сияние близких горных вершин, от которого слезились глаза и болела голова, ни разреженный воздух высокогорья. Сама же Атенаис к этому времени впала в некоторое подобие полусонного оцепенения. Она никак не могла до конца проснуться - и, вместе с тем, никак не могла до конца и уснуть. Даже в самую глухую ночную пору, когда становилось невидно вытянутой перед собою руки, и Нийнгааль была вынуждена объявлять недолгую остановку - на два-три поворота клепсидры, пока чуть-чуть не развиднеется и можно будет безбоязненно продолжать путь.