- Раздобудь повозку. Лучше - крытую. Постели там помягче. Вот. Забери - махнул рукой в сторону груды мехов. Добавил, подумав: - И найди козу. Дойную…
- Козу лучше брать у Ицхака Малорослого, его меняльная лавка на площади, с полуденной стороны, каждый покажет. У него хорошие козы. Хоть с виду и неказистые, но выносливые и раздоенные. Самых лучших он наверняка забрал с пастбища - в связи со вчерашней паникой. И вряд ли успел отослать обратно.
Конан обернулся на тихий голос, напоминающий шелест осенней листвы под ногами. Заранее раздражаясь - он был недоволен тем, что почти на четверть оборота клепсидры выпустил из виду раненого охранителя. Вызывающих уважение врагов нельзя упускать из виду на столь долгий срок.
Если, конечно, сам хочешь жить долго и счастливо.
Охранитель сидел в двух шагах от Конана, на другом краю ступенчатого возвышения. Скособочась и стараясь не шевелить пристроенной на колене правой рукой и время от времени морщась - похоже, рана его донимала всерьёз. Губы налились предательской синевой, а смуглое лицо стало почти серым от потери крови. Того и гляди, тоже сползёт на пол бесформенной кучей тряпья, по примеру своего собрата в синем балахоне.
Но пока что жрец держался. Сидел себе, открыто и спокойно глядя киммерийцу прямо в глаза, а левой рукой…
Левой рукой этот недоуспокоенный жрец почёсывал облезлое розовое пузико Золотому Павлину Сабатеи. О котором Конан тоже благополучно забыл - о твари, конечно, а не о его мерзком розовом пузе, похожем на дряблый мешочек для его же не менее мерзких внутренностей! Даже и не заметил, когда из рук выпустил.
Твари ласка нравилась. Павлин млел, затянув мутной блаженной плёнкой маленькие глазки и нежно прильнув ощипанной шейкой к здоровому плечу своего прислужника. И даже глаза на хвосте его были томно полузакрыты, словно тоже жмурились от удовольствия.
При виде этой сцены раздражение Конана улеглось. Осталось только гадливость. Не отводя от раненого неприязненного взгляда, он кивнул Квентию:
- Всё слышал? Распорядись, - и спросил, не скрывая омерзения: - Не противно служить такому богу?
Жрец опустил глаза. Но ответил с тихой твёрдостью и непонятной печалью:
- Он вовсе не плохой бог… - рука его продолжала нежно и ласково поглаживать теперь уже спинку твари. Та прогибалась, подставляя под ласку то один облезлый бочок, то другой. - Просто очень старый. Может быть, даже старше этого мира. И он справедлив… по-своему. Никогда не требовал глупых ритуалов и ограничений, как многие другие. И давал своим верным почитателям удачу в делах и богатство. Это ведь именно благодаря нему Сабатея когда-то была центром Шема. Куда там нынешнему Асгалуну… теперь об этом забыли. Слишком мало почитателей, чтобы удачи хватило на весь город. Сначала люди забыли о Золотом Павлине Сабатеи, а потом - и о самой Сабатее. А ведь ему нужна такая мелочь…
- Ничего себе мелочь! - Конан фыркнул. Злиться на этого богами обиженного жреца он всё равно больше не мог. - Человеческие жертвоприношения - это, по-твоему, мелочь?!
Жрец упрямо качнул головой. Смотрел он по-прежнему в пол:
- Четверо-пятеро за год - действительно, мелочь. В пьяных драках ежелунно гибнет столько же. Если не больше. Да и не так уж это обязательно.
- Вот как? - Конан сощурился. - Что-то непохожа ваша птичка на травоядную.
Жрец почесал облезшую птичью головку там, где у всех нормальных тварей находятся уши. Вздохнул.
- Не травоядная, да. Она питается страхом. Почитать её вовсе не сложно - достаточно просто бояться. И всё. А плоть и кровь… они просто лучшие переносчики страха. Лучшие накопители. Страх - это словно купеческий караван, который нужно доставить до цели. А жертва - проводник, знающий короткую дорогу. Караван вполне может обойтись и без проводника - только путь будет дольше и труднее, а часть товара окажется расхищена, испорчена или утеряна. Вот и всё. Лучшие проводники, конечно же, получаются из людей, но это тоже вовсе не обязательно. Как и для настоящих караванов. Я слышал, что в хорайских поселениях разводят специальных горных собак-проводников. Они самостоятельно сопровождают караваны, знают все перевалы и колодцы… Человек, конечно, надёжней, но не слишком богатым купцам выбирать не приходится… Вот и нам… не приходится выбирать. Человеческих жертв не было с прошлой зимы - люди теперь в окрестностях Сабатеи не ходят поодиночке. Даже днём. Вот и надо как-то выкручиваться…
Конан вспомнил слова одетого в синюю хламиду жреца о том, что жертвы в последнее время измельчали. Вспомнил и его возмущение по поводу того, что некие высокопоставленные собратья по вере занимаются не своими делами.
И посмотрел на жреца-охранителя уже по-новому.
- И часто тебе приходится самому ловить пустынных камелеопардов?
Жрец пожал плечами, явно не понимая, что так заинтересовало киммерийца:
- Почти всегда. Дикий зверь - это не полудохлый от голода и болезней городской бродяга. За ним младших послушников посылать - дело бесполезное и жестокое. Уж лучше сразу самого такого горе-охотника - на жертвенный камень. Хоть толку больше будет… Впрочем, - он пожал плечами, улыбнулся и снова поднял на Конана полный печального спокойствия взгляд. - Это уже неважно. Потому что Золотой Павлин Сабатеи скоро умрёт.
В его голосе было столько обречённого достоинства, а в улыбке - горечи, что Конан не усомнился ни на миг. Подошёл. Присел рядом на корточки. Склонил голову набок, по-новому разглядывая уже не только жреца-охранителя, но и облезлого заморыша у него на коленях. Спросил, хмурясь:
- Почему?
- Нет страха. Нет пищи. Нет Золотого Павлина Сабатеи…
Конан обвёл непонимающим взглядом зал. Нахмурился сильнее:
- Как это - нет страха?! Да все эти людишки просто таки трясутся от страха, словно овечий курдюк на неровной дороге!
Жрец продолжал улыбаться и гладить своего умирающего бога. На бледном заострившемся лице ярче проступили морщины, и теперь было видно, что он очень стар. Гораздо старше, чем казалось раньше, когда обманывали глаз подтянутость худощавой фигуры и юношеская порывистость движений. Глаза его закрылись, голос сделался еле слышен:
- Они не Павлина боятся, а Эрезарха и его слуг… или тебя… страх поменял направление. Караван больше не придёт… Они никогда и не вспомнят более о Золотом Павлине, который столько лет дарил им достаток и удачу в делах. Люди не ценят того, что им дарят. А я… смешно. Я готов для него на всё. На всё, что угодно. Я с радостью сам лёг бы на жертвенный камень, если бы это помогло… хоть чуть-чуть. Только не поможет. Я его не боюсь, понимаешь, король-варвар? Не боюсь. Совсем. И никогда не боялся. И, даже умирая, не смогу испугаться… Нельзя бояться того, кого столько лет… Смешно. Я, единственный, которому не наплевать, жив он или умер, как раз таки и не могу дать то, что ему нужно. Я не могу его испугаться…
Голос его стал совсем неслышен, словно листва под ногами слежалась, промокла, схватилась первым зимним ледком и окончательно перестала шелестеть. Конан вскинул голову:
- Эй, лекарь! Ты там закончил? Тогда иди сюда, тут для тебя есть ещё работёнка!