- Только что он сказал мне, что отплывает через два дня. Даже обещал денег, если я пойду к нему в телохранители. "Лаида" отходит сегодня, и ее капитан не станет ждать у причала даже ради богатого торговца. Мне надо выяснить, в чем дело.
- А, это ты, добрый человек! - приветствовал его купец. - Передумал? Мое предложение еще остается в силе. Корабль отходит вечером, так что поспеши.
- Вы же сказали - два дня, - произнес Конан, стараясь не выдать голосом своей заинтересованности.
Лицо торговца потемнело. Он оглянулся, затем понизил голос.
- Неспокойно стало в порту, очень неспокойно. Говорят, нашли трех огров, изрубленных в куски. Ты же знаешь, что местные носильщики почти все состоят из этих великанов. Говорят, надо ждать волнений.
- Отчего это? - удивился Конан.
- А как же, - купец заговорил еще тише. - Местным не понравится, что кто-то убил их братьев. Еще работать откажутся. Или того хуже - на людей бросаться начнут. Вот я и подумал, что не стоит мне терять времени.
Он досадливо подтолкнул одного из слуг, словно это могло ускорить погрузку, и вновь погрузился в тревожные мысли.
* * *
- Тридцать золотых на нос, - сообщила Корделия. - Меламед, конечно же, сердится на меня из-за того случая, однако выбирать ему не приходится.
Они стояли у борта корабля, и наблюдали за тем, как грузчики доставляют на борт последние ящики и тюки. Спускался вечер.
- Как тебе не стыдно, - проворчал Конан. - Торговец предложил это не тебе, а мне. Я никогда не согласился бы взять у него деньги. Если на корабль нападут пираты - с ними должны сражаться все, кто может держать в руках оружие. Оплата здесь ни при чем.
- Как хочешь, - девушка хмыкнула. - Возьму себе твою долю.
Если она думала, что это как-то затронет киммерийца, то ошибалась. Северянин думал о другом.
- Купец солгал, - произнес он, и кратко пересказал девушке свой разговор с торговцем. - Где ты видела, чтобы портовые огры бунтовали из-за гибели наемников?
- Это вздор, - согласилась девушка. - Лохмачам все равно, сколько их братьев перережут. Думают только о деньгах. Помню, однажды на меня напали шестеро, и один маг. Я убила троих и их нанимателя. Что бы ты думал? Остальные прекратили сражаться, как ни в чем не бывало. Да еще начали спрашивать, нет ли у меня работы для них.
- Да, ограм чувство локтя незнакомо, - кивнул Конан. - Наверное, это и к лучшему - и для них, и для окружающих. Только не возьму в толк, зачем купец мне солгал.
Он помолчал немного.
- Когда мы с ним разговаривали в первый раз, он уже точно знал, куда направляется. А про убитых огров услышал в последний момент - и не нашел более подходящей отговорки, когда я поймал его на лжи. Я бы понял, обмани купец другого торговца. В этом ремесле обхитрить товарища - значит потуже набить карман самому. Но лгать простому прохожему?
- Толстячина сделал это по привычке, - пояснила Корделия с таким знанием дела, что не приходилось сомневаться - уж она сама постоянно этим занимается. - Если человек лжет всем подряд, то просто не может остановиться. Неважно, принесет это ему выгоду или нет. Вот так и со мной у него вышло. Умолчал, что хочет сына отправить в монастырь - а почему? Сам потом не мог объяснить. Слишком привык осторожничать, а это до добра не доводит.
- Может, ты и права, - согласился Конан, но в его душе оставались сомнения.
Небо над их головами темнело; нежные голубые краски уступали место мягким оттенкам багрянца. Конан не переставал удивляться, как плавно в этот закатный час лазоревый цвет переходит в красный у берегов Шема. У него на родине небо темнело иначе.
Он помнил, как шел по заснеженной пустыне, а синева над головой становилась все гуще, с каждой минутой темнела, пока не превращалась в черную бездну, усеянную холодными звездами. Подумал он и о том, какое ощущал одиночество перед лицом бескрайних белых просторов под ногами и бездонной мглы в вышине.
Потом это чувство прошло, и киммериец сам не смог бы ответить - то ли он стал старше, то ли поддерживает его мысль о том, что в каждом городе, в каждой сторожевой крепости ждут верные друзья. А если и нет - наверняка найдутся и с незнакомцами общие приятели, боевые товарищи, или места, где приходилось сражаться вместе, но ни разу еще не встретиться.
Неторопливые размышления Конана прервала Корделия. Девушка не любила думать и хранить молчание, если есть с кем поговорить. Компания друзей имеет и обратную сторону, успел подумать киммериец, когда аквилонка отрывисто произнесла:
- А пойду-ка я спрошу у купца сама. Северянин неодобрительно нахмурился.
- Если он не захотел рассказать - стоит ли его принуждать? Или, может быть, тебе мало неприятностей на сегодня?
Но девушка уже не слушала его. Люди вообще становятся глухи, когда говоришь им добрые советы, с некоторой горечью подумал Конан. Корделия же решительно направилась прямо к торговцу.
Купец стоял возле широкого трапа, по которому поднимались носильщики.
Были среди них и шемиты, и огры, и даже несколько людей-ящериц, невесть как затесавшихся в портовый город. Ни один из них не собирался ни бунтовать, ни даже отказываться от работы - да и не удивительно, ведь никто не может заставить человека работать на пристани, кроме голода и нужды.
Торговец следил за тем, как поднимают на борт его добро. А поскольку сам он никак не мог вмешаться в этот процесс, ускорить его или хоть чем-то помочь - то тем сильнее волновался и больше суеты поднимал. Он размахивал руками, словно перед ним собрался в круг большой асгалунский оркестр, и исполняли они сложную симфонию - вроде тех, что всегда наводили на Конана сон и недоумение, как можно слушать подобную дребедень.
Корделия подошла к купцу сзади, неслышно, словно не ступала по корабельным доскам, а летела на крыльях. Потом взяла за ухо и резко вывернула его. Торговец заверещал и стал еще сильнее размахивать руками, словно тоже собирался взлететь - и лишь рука аквилонки удерживала его на палубе корабля.
Носильщики, проходя мимо, смотрели на купца и только посмеивались. Ни один не собирался приходить на помощь толстяку. Во-первых, руки у всех были заняты, а во-вторых, никто им за добрые дела не платил.
Корделия наклонилась к торговцу - а ей пришлось это сделать, ибо он был на две головы ниже - и проговорила:
- Кое-кто здесь нанял меня его охранять.
Купец подпрыгнул от неожиданности - словно не думал, будто схвативший его за ухо враг умеет разговаривать.
Затем попытался бежать, да забыл, что пальцы девушки по-прежнему крепко сжимают ему мочку, и только заверещал от боли.
- А потом, - неторопливо продолжала Корделия, словно сидели они друг перед другом в высоких креслах и пили изысканное вино. - Этот кто-то начал мне лгать и изворачиваться, как в прошлый раз. Ты помнишь, как нехорошо тогда получилось, мой пирожок со свининой?
То ли купец не расслышал нелестного сравнения - и не мудрено, если вспомнить, в какую переделку попало его ухо - то ли было ему не до достоинства, но он никак на "пирожок" не ответил, а только забормотал виновато:
- А что ж тут объяснять, добрая госпожа. Ежели пираты нападут, будете жизнь мне спасать, с приятелем своим. Да отпусти же наконец мое ухо, девка шальная. Видно, жалели в детстве на тебя розог, да зря.
Слово "зря" как раз подходит к подобным словам, если тебя держат за ухо, а ты не можешь освободиться. Корделия хмыкнула и поволокла торговца через всю палубу, к Конану.
- Отпусти его, - негромко приказал киммериец. - В конце концов, он прав - ты очень плохо воспитана.
- Еще не хватало, чтобы варвар меня учил, - бросила аквилонка, но подчинилась.
Торговец осторожно поднес пальцы к уху, словно боялся, что оно вот-вот отвалится и шлепнется ему в ладонь.
- Ничего я от вас не скрыл, - произнес он жалобным голосом.
- Лжешь, приятель, - ответила Корделия. - Сделаем вот как. Конан у нас слишком добрый. Скажу ему, что вон там, на пристани, трое моряков напали на жреца. Он побежит спасать бедолагу, а мы тут поговорим, по-свойски. Как старые знакомые.
- Чумы на тебя нет, - сплюнул купец. - Все мои беды из-за твоей несносности. Сынка-то своего, единственного, доверил этой стервозе, - оборотился он к Конану. - А она что?
- Уверен, ничего, чего бы тот сам не хотел, - отвечал киммериец.
Купец взглянул на северянина, словно на самого последнего предателя. Конан столько раз клялся, что не станет разбирать чужие ссоры, но вновь нарушил свое обещание.
- Надеюсь, с твоим сыном ничего страшного не случилось? - спросил он.
- Да как же, - всплеснул руками купец. - Тоже торговать, поскребыш, начал. У меня всему научился. А теперь куда ни глянь, мне разорение. Заказчиков отбивает, поставщиков переманивает. Эх! Жил бы он сейчас в монастыре, бед не знал, головой об пол при молитве бился.
Торговец замолчал, глубоко сожалея об упущенной возможности, и о загубленной жизни в целом.
"Впервые Корделия сделала доброе дело, раз спасла парня от заточения в келье", - подумал Конан, а вслух произнес:
- Так ты что-то собирался нам рассказать, добрый купец?
Торгаш, в лице которого не осталось не только ничего доброго, но и мало человеческого, скривился еще больше.
- Тайна это великая, - вздохнул он. - Триста талантов за нее заплатил.
Слово "заплатил" застряло у него в горле, когда он посмотрел на Корделию. Прекрасно помнил, барыга, что в свое время обманул девушку с деньгами. Мысль об этом заставила его поскорее продолжать, оставив позади скользкую тему: