- Скажи-ка мне вот что, милый. Я сразу почувствовала, что что-то изменилось. Уж не прыгнула ли Волчица в твой огонь, в прошлую полную луну?
Стевар еще больше багровеет, прячет глаза.
- А-да, это случилось. Я не верил. Соня, ты представить себе не можешь… Я… Это такое… Нет, не могу говорить. Но поверь, это… я не нарочно…
Соня пожимает плечами с деланно беззаботным видом. Затем, даже находит в себе силы подняться, потрепать приятеля по плечу, но тут же отворачивается, опускается на колени у озера, чтобы умыться, бездумно плещет в лицо холодную воду.
- Что ж, поздравляю. И что было дальше?
Впрочем, она не слушает ответа. Те, кто был избран, никогда ничего не рассказывают.
Сама Соня не менее дюжины раз уже присутствовала на этих обрядах. Огромное зеркало из полированной бронзы, высотой в рост человека, с рамой, сделанной так, что кажется, будто волчица, став на задние лапы, удерживает его сзади, положив сверху огромную голову с приоткрытой пастью… Искусство неведомого мастера поразительно! Когда в кромешной тьме Большого храма перед зерцалом Волчицы разводят жертвенный огонь, на который проливают кровь животного, соответствующего этому месяцу года, будь то заяц, куропатка, ягненок… Когда огонь начинает трещать, вспыхивает, и пламя возносится к самому сводчатому потолку, то сквозь эту огненную завесу Волчица кажется живой.
А потом, говорят, она и впрямь оживает. Выступает прямо из зеркала, огромная, белоснежная, пугающая, движется сквозь огонь… Входит в своего избранника, сливается с ним. Впрочем, это видят лишь избранные, те, кто уже пережил великое Единение. Для глаз же стороннего наблюдателя все очень просто. Горит огонь, потом внезапно один из людей, что только что кружились в медленном заученном ритуальном танце, падает на каменные плиты, иссеченные древним рисунком… Падает, чтобы подняться только наутро. Подняться совсем другим.
Его, доселе обнаженного для танца, одевают в белое, уводят куда-то, и остальные послушники встречают его лишь седмицу спустя, и он больше никогда не рассказывает о том, что с ним случилось.
Все двенадцать раз Соня оставалась простым наблюдателем.
А вот теперь избранным оказался Стевар. Странно, почему-то она думала, что с ним никогда ничего подобного не произойдет, по крайней мере, не так скоро, ведь обычно, по ее наблюдениям, Волчица избирала книжников, любителей древних наук, обожающих копаться в пыльных фолиантах, ведущих заумные беседы философов с глазами, горящими древним безумием. Но вот Стевар… И как она должна теперь разговаривать с ним?
- Так что, мне теперь кланяться при встрече? - она сознает, что голос ее звучит слишком резко, что ее устами сейчас, возможно, глаголет ревность… Но ничего не может с собой поделать.
Стевар смущается еще больше.
- Ну ладно, ну что ты так, в самом деле? Она выберет и тебя, вот увидишь!
Но Соня уже закусила удила, и сознание того, сколь нелепо она выглядит сейчас в собственных глазах, лишь подстегивает ее все сильнее.
Впрочем, у нее хватает мудрости удержать язык за зубами. Она поднимается с колен, стряхивает с ладоней воду, вытирает их о тунику и разворачивается.
- Ладно, пошли, а то и впрямь опоздаем.
За всю дорогу до Логова они не обмениваются ни единым словом.
Впрочем, по возвращении ее дурное настроение постепенно рассеивается. Со Стеваром они прощаются у ворот, тот исчезает куда-то, и она даже не спрашивает, куда, а сама направляется на кухню. Если не все старые друзья еще предали ее, то повар, добродушный кофиец Кабо, наверняка оставил ей что-нибудь вкусненькое.
Хвала Небесам, на свете еще остались верные друзья. Так она и заявляет Кабо, с удовольствием уплетая свежевыпеченную лепешку с маслом и медом, и запивая теплым молоком. Кофиец подогрел его ровно настолько, как это любит рыжеволосая воительница, и сдобрил специями, секрет которых ведом ему одному.
Закончив с делами, толстяк присаживается напротив, с почти болезненной пристальностью наблюдая, как она ест.
- Совсем отощала, как я погляжу, - наконец роняет он сочувственно. - Ну ладно, отъедайся. Надеюсь, теперь они хоть пару седмиц тебя трогать не будут.
- По мне, так я к лошади еще полгода не подойду. От одного вида седла и поводьев меня тошнить скоро начнет, - веселым тоном произносит она, но ей самой кажется, что слова эти звучат фальшиво. На самом деле, желание вновь уехать из Логова становится почти нестерпимым. Впрочем, это бывает, и чаще всего проходит.
Чья-то тяжелая рука хлопает ее по плечу, и от неожиданности она принимается кашлять, поперхнувшись молоком.
- Ну, ну, ты что это? - басит над ухом знакомый голос. - Напугал я тебя, что ли?
Она со смехом вскидывает голову, трясет рыжими кудрями.
- Так и на Серые равнины отправиться недолго. Думай, что делаешь, Сигер!
За спиной у здоровяка ванира маячит Гунн, его вечная тень, и оба улыбаются воительнице совершенно одинаковыми белозубыми улыбками. Они близнецы, прибыли в Логово с полгода назад, и сразу сделались всеобщими любимцами. В отличие от большинства ваниров, угрюмых, как вечная зима в их суровых краях, эти двое всегда добродушны, приветливы, пусть и на свой дикарский лад, и готовы помочь по первой же просьбе.
- Глотай живее, - гудит Гунн из-за плеча брата. - Народ уже собирается
- А в честь чего такая толпа? - восклицает она - В стойлах свободного места нет. Все чужие лошади стоят. Что тут затевается? Никто мне толком ничего объяснить не может.
- А никто и не знает, - встревает Кабо в разговор. - Приезжать начали с седмицу назад. Большей частью, старые знакомые, но ты, возможно, ни с кем из них и не встречалась. Они были в Логове задолго до тебя: четыре, даже пять лет назад, потом разъехались по поручениям Волчицы. Про многих я думал, их и в живых нет вовсе.
- А теперь все здесь? Должны собраться по третьему колоколу? Любопытно. - Соня поднимает брови. - И никто не знает, в чем дело?
- Ну почему, никто, - усмехается повар. - Разара знает. Можешь спросить у нее самой, если хочешь.
Соня мотает головой, тянется за кружкой, чтобы допить молоко, но гигантская лапища из-за плеча уже потянулась и выхватила чашку у нее из-под руки, после чего с грохотом опускает обратно. Пустую, разумеется.
- Ну, спасибо, - оборачивается Соня к братцам. - Удружили, красавцы.
- Растолстеешь на Кабовых харчах, некрасивая станешь, никто замуж не возьмет, - гогочет Сигер. Гунн также заливается лошадиным ржанием Вдвоем они подхватывают воительницу под локти, поднимают в воздух и, не давая встать на ноги, несут прочь. Она отбивается, завязывается дружеская потасовка, и именно так, хохоча, толкаясь и выкрикивая что-то неразборчивое, они вываливаются на залитую солнцем площадь… Где вмиг оказываются в центре внимания пяти десятков глаз.
Ничтоже сумняшеся, Соня встряхивает рыжими кудрями и уверенным шагом движется вперед. Сигер с Гунном, на миг замешкавшись, также следуют за ней, под настороженным, слегка неприязненным взглядом Разары, которая в своем обычном кресле, украшенном сверху огромной волчьей головой и когтистыми лапами на поручнях, восседает, прямая, застывшая, недвижимая, словно изваяние.
Остальные выстроились перед ней. По большей части, мужчины, крепкие, закаленные… в каждом из них виден опытный, бывалый боец. Это сквозит во всем: в манере стоять, удерживая равновесие, так, чтобы в любой миг отразить нападение с любой стороны, в живых, настороженных взглядах, устремленных словно бы в никуда, но не упускающих ничего из происходящего, в положении рук, небрежно положенных на пояс поблизости от оружия.
Впрочем, нет, здесь не только воины. Книжники, которые в такой чести у Волчицы, тоже здесь. Их человек семь или восемь, в темных балахонах, они стоят чуть поодаль, щурясь на солнце, словно совы, которых невольно разбудили и вытащили на яркий свет. Странно, думает внезапно Соня, что среди них у нее нет не то, чтобы близких друзей или даже приятелей, - она почти никого из них не знает и по именам. В Логове она общается лишь с такими, как Сигер и Гунн, как Стевар, как кузнец Микар… Все они чем-то похожи. Немногословные, крепкие, слегка туповатые парни, которым кулаками куда сподручнее работать, чем мозгами или языком. Хотя сама она совсем не такая. По тому образованию, которое она получила в юности, ей должна была быть куда более привычна компания книжников; уж по крайней мере, она не ударила бы перед ними в грязь лицом, да и манеры, привитые ей с детских лет, подходили скорее для королевского двора, нежели для конюшни, и все же… Здесь, в Логове, ощущение дома для нее связано именно с такими парнями, как эти северяне. В книжниках она словно подсознательно чует какую-то опасность. Или, вдруг пронзает ее нежданная, и от этого еще более неприятная мысль, это просто ревность. Сродни тому уколу зависти, что она ощутила нынче у озера, узнав об избранничестве Отевара…
Но времени додумать эту мысль у нее не остается. Разара слегка приподнимает бледную костистую руку с непомерно длинными ногтями, и все почтительно замолкают, склонив голову. Сама Волчица намерена говорить с ними сегодня.