Если бы я была директором завода или секретарем райкома, я бы организовала трудовое поместье школьников в Колыбелке. Тем более, что вопрос о том, что дом помещика Чердынина нужно передать Обществу охраны памятников, очень зыбкий. Может быть, Лев Толстой и не останавливался в этом доме. Это еще нужно проверить. Да если и останавливался - не беда. Я, наверное, напишу в облоно, в гороно, куда-нибудь о своем предложении. Утопистка, да? Ну, ладно, прощай!
Твоя Фома Кампанелла.
Это письмо осталось неотосланным. Марьянна перечитала его, скомкала и сказала:
- О господи, какая я дура.
Глава двадцать третья
Неожиданный разговор
В столовой было шумно. Ужинали все сразу. За учительским столом сидели Петр Иванович, Марьянна, Зоя Павловна и Рая Русакова. На стене висела "молния", в которой сообщалось, что бригада Толи Кузнецова без одного человека (С. Жукова) перевыполнила норму на десять мешков и заняла первое место. Перед всеми членами бригады стояло по дополнительному стакану компота.
Вошла Оленька Петрушина и направилась к учительскому столу.
- Марьянна, - наклонилась она к учительнице и зашептала на ухо.
- Что? Что? - не поняла учительница.
- Я ему сказала: "Ты что, голодовку объявил?" Его понять надо. Он жутко переживает. Он социалистический честный человек и не может есть, если не работал. Вы понимаете, он же конституционный человек.
- Петрушечка, что там? - спросил Зуев.
Оленька отмахнулась от него.
- Ты ему сказала? И что? Что он тебе ответил? - спросила Зоя Павловна.
- Он ответил мне по-английски. Я не поняла, что. По-моему, он сказал… - Она наклонилась к уху Зои Павловны и медленно, припоминая интонацию, зашептала.
- Я не голоден, я зол, - громко перевела учительница. - Выучили на свою голову.
- А где он сейчас? - спросила Марьянна.
- В клуб пошел.
- Марьянна, Зойпална! - возмущенно заговорила Рая Русакова. - Я считаю, что вопрос о Жукове надо ставить на педсовете. Хватит нам с ним нянчиться. Родителей вызвать и сообщить.
- Ну, ладно, ладно, - остановил ее Петр Иванович и перестал есть. - Жаловаться будем, ябедничать.
Во дворе клуба в кормушке воробьи щипали ломоть пшеничного хлеба. Крошки летели во все стороны. Пшеничный ломоть был совсем еще целенький, словно только что со стола. Сережа голодно обернулся. Вокруг - никого. Несколько быстрых шагов - воробьи стрельнули в стороны. Сережа схватил хлеб, быстро спрятал в карман. Исподлобья огляделся.
Хлеб показался необыкновенно вкусным. Сережа вошел в клуб, спрятался в пустом зале. В темноте было не так стыдно. Он отщипывал в кармане от ломтя по кусочку и ел.
Дверь скрипнула. Петр Иванович пошарил за портьерой выключатель. Вспыхнула большая яркая люстра. Сережа сидел, пригнувшись к спинкам сидений. При свете он выпрямился, встал.
- Прячешься? - спросил Петр Иванович. - Голодовку объявил?
- Кто не работает, тот не ест. Вы же сами меня лишили.
- Иди в столовую, Жуков. Слышишь, я тебе говорю.
- Устал я, Петр Иванович, от ваших разговоров, честное слово.
Он это произнес так, что было видно: действительно устал.
- Так, - сказал Петр Иванович, подошел к окну, достал папиросы, но закуривать не стал, спрятал пачку в карман. - У тебя, Жуков, совесть есть?
- Да где-то была, - ответил Сережа.
- Была, да, видно, сплыла. Тебя часто ребята бьют?
- За что?
- Да вот за это самое.
- Нет, - мотнул головой Сережа, стараясь сохранить иронический тон, - в последнее время вроде ничего такого не было.
- Ну, значит, у тебя все впереди.
- Да вы обо мне, Петр Иванович, не беспокойтесь.
- А я беспокоюсь. Иди поешь. Как сына тебя прошу.
Натыкаясь на веревки, свисающие с колосников, на декорации, сложенные у стены, Валера Куманин и еще несколько человек пробирались за кулисами к занавесу. Зуев первым нашел дырочку, через которую можно было заглянуть в зал.
- Ну, что там? - спросил его Валера Куманин.
- Ничего. Стоят, молчат.
- У-у-у! Я думал, бить будет, - разочарованно протянул Валера.
Он прокрался на цыпочках к электрощиту у правой кулисы. Стол и составленные на него стулья мешали добраться до щита. Кнопка была упругой, сразу не продавливалась. Валере пришлось животом надавить на стол, а лбом упереться в стулья, чтобы сдвинуть еще на миллиметр всю пирамиду и вдавить кнопку поглубже. Занавес вздрогнул и заскрежетал, поехал. Послышался топот. Зуев, Уваров, Смирнов кинулись в стороны. Толя Кузнецов успел поймать обе половинки занавеса, попытался их удержать, соединить, но занавес вырвался у него из рук, и Толя остался на сцене лицом к лицу с Петром Ивановичем и Сережей.
- Вырвался, - глупо улыбаясь, сказал он. - Извините, Петр Иванович.
- Анатолий Кузнецов! Советский Союз! - где-то за его спиной из темноты кулис объявил Валера Куманин и захихикал. Его хихиканье поддержали ребята, которые были за кулисами.
- Ну почему так смешно-то? - с болью в голосе спросил Петр Иванович и, резко повернувшись, пошел к выходу. Сережа двинулся за ним, чтобы не оставаться лицом к лицу с ребятами, высыпавшими на сцену из-за кулис. Но из второй двери появилась Марьянна.
- Жуков, куда ты? Останься, поговорить надо! - потребовала она. - Зоя Павловна, я прошу вас присутствовать, - обернулась она к входящей вслед за ней учительнице и ребятам.
- А я никуда не собираюсь уходить. Этот вопрос выходит за рамки вашего класса.
Сережа вернулся, сел один в центре зала. Ребята расположились на некотором отдалении вокруг него. Рая Русакова вспрыгнула на сцену.
- Марьянна, Зойпална! - сказала она. - Я считаю как председатель совета бригадиров, что нужно с ним не поговорить, а провести летучее собрание и вынести резолюцию, чтобы он ел. А в трудовом паспорте записать, что он не работал специально, чтобы не есть.
- Ой, Русакова! - поморщился Толя Кузнецов. - Ты думай хоть, что говоришь. Ла-ла-ла получается через левое ухо.
- В отличие от тебя, Кузнецов, я всегда думаю, - потащила она на середину сцены стол. - Мог бы помочь, между прочим.
Подтащив стол, она подняла его, поставила и, не выпуская из рук крышки стола, угрожающе наклонилась в сторону Сережи.
- Объявил голодовку… Ты понимаешь, Жуков, какое святое оружие борьбы ты применяешь в своих мелочных интересах?
Она выпрямилась, пошла за графином, который стоял на пианино.
- Да при чем тут все это? - сказал Толя Кузнецов. Он сел на стол и скрестил ноги. - Тут о рифайнах нужно говорить. Ну, честное слово, Марьянна.
- Слезь! - потребовала Рая Русакова, спихивая Толю со стола. - Марьянна, Кузнецов хочет сорвать сорвание.
- "Сорвание", - передразнил Кузнецов.
- Это что-то из области технической эстетики - рифайн? - с иронией спросила Зоя Павловна у Марии Яновны.
- Не думаю, - серьезно ответила та. - Подожди, Кузнецов, что такое рифайн?
- Марьянна, - подсела к ней Оленька Петрушина. - Это английское слово. А по-французски будет рафинэ. Означает - особо утонченный, изысканный. Особо чистый сахар - рафинад. Знаете, такой, кусочками.
- Во дает! Во дает! - восторженно завопил Зуев. - Рифайн - это как раз не сахар. Рифайн - это как раз перец с солью.
- Основное качество рифайна, - сказала Нинка Лагутина, поправляя косу, - бренчать на какой-нибудь бандуре. Косу носить нельзя. Сразу скажут: не рафинэ. Ну и одеваться со вкусом. Не какие-нибудь там джинсы с заклепками, а "Ли Купер" или "Леви Страус".
- Учиться хорошо! - выкрикнул Уваров. - Но без напряжения. Уметь расслабляться.
- Характеристика довольно точная, - опять съязвила Зоя Павловна.
- И много у нас таких рифайнов? - спросила Марьянна.
- Да есть, - лениво отозвалась Нинка Лагутина.
- Кто, Лагутина? Мы же не в прятки играем.
- Ну, Марьянна, - пересела поближе к учительнице еще на одно место Оленька Петрушина, - вот Жуков, например. Он тонкий, в живописи разбирается, музыку понимает. Ну, такой, - она сделала легкий изящный жест рукой, - рифайн, одним словом.
- Можно, я скажу? - не выдержал Смирнов. Он давно уже тянул руку.
- Можно, Смирнов, скажи, - разрешила Марьянна.
- В двадцать третьей школе тоже есть. Их там только зовут по-другому. Но они то же самое. Там у них интели и рабари. Интель должен уметь красиво жить в школе и после школы. А рабари… ну, это те, которые вроде бы так не умеют.
- Рафинэ, не рафинэ, интели, рабари, глупость какая, - растерянно проговорила Марьянна и обвела взглядом ребят. - Кузнецов, сколько же у нас в классе, кроме Сережи Жукова, этих самых рифайнов?
- Да что вы меня спрашиваете? Пусть считают, кому интересно.
- Как считать?
- А они у вас по списку отмечены.
- Вот хохма, - обернулся Валера Куманин к Сереже, - все рифайны по списку отмечены.
Сережа не разделял восторга своего дружка. Ему эта "хохма" была неприятна.
- Что ты имеешь в виду, Кузнецов?
- Не был! Не был! Не был! - продекламировал Кузнецов. - А надо писать: рифайн! Рифайн! Рифайн! Ведь рифайны, они не ездят на картошку. У них у всех медицинские справочки или уважительные причины.
- Что? Все пять человек, которые не приехали? - спросила Марьянна. - И Киселева?
- Лялька нет! Лялька не потому не приехала. У нее действительно порок сердца, - возразила Алена Давыдова.
Дверь в зрительный зал открылась, и показалось улыбающееся лицо Мишки Даньшина.
- Нельзя, нельзя, - сказал ему Уваров. - У нас важный разговор.