- Я видел, как невысокий мужчина уронил портфель в вагоне метро, но поднять не успел, потому что толпа вытеснила его из вагона, и поэтому… - Я затараторил быстро, особо не напрягаясь в выборе слов. Видимо, мое вранье положительно подействовало на старушку, и она немного успокоилась.
- Ну, коли так, тогда - дай Бог!
Я передал ей "находку", смущенно крякнул для приличия и как бы невзначай спросил:
- А мужа вашего дома нет, случайно?
- Да вот нет его все! - тяжело вздохнула старушка. - Поехал по делам, и все нет. Но вам, молодой человек, большое спасибо, что вы принесли его вещи! Дай Бог вам здоровья, юноша!
- Да не за что, любой бы так поступил, - смутился я.
- Ну уж - любой! - отмахнулась старушка. - По‑моему, один на тысячу так поступил бы.
Я в мыслях поправил ее, сказав, что не один на тысячу, а примерно один на три тысячи. Еще я отчего‑то вспомнил панка…
- Я, собственно, раз уж ваш муж занимается ювелирными делами, хотел кое‑что с ним обсудить, - как мог ласковей сказал я.
Старушка внезапно напряглась, на пару сантиметров прикрыла дверь. Взгляд ее сделался жестким.
- Мы не торгуем ценностями! И не покупаем тоже! У нас вообще нет ничего…
Я быстро снял очки (вот же болван, до сих пор в них стоял!) и попытался как можно правдоподобнее оправдаться:
- Да нет, вы не думайте! Я всего лишь хотел узнать, сможет ли ваш муж сделать мне копию… копию вот этого! - Я достал из кармана Медальон Бескровия и показал его старушке.
Она, как я видел, взяла себя в руки и внимательно посмотрела на артефакт.
- Какая красивая вещь! Дорогая, небось?
- Дорогая, - согласился я. - Поэтому хочу сделать себе копию на память, ведь эту вещь я вынужден вернуть.
- А вы ее не украли, молодой человек? - подозрительно спросила старушка.
- Честное слово, нет! - выпалил я. - Я ее не украл, но выпросил у одного богатого коллекционера. Именно для того, чтобы сделать копию.
Старушка хмыкнула. Поверила она мне, или не поверила - одному Богу известно. Однако, поразмышляв с минуту, пригласила меня войти.
Когда я попал в дом, то первым делом в глаза бросилось убранство комнат. Здесь на стенах висели старые, но очень красивые ковры, большие механические часы с маятником, картины самой разной тематики. Я и не ожидал, что дом внутри окажется таким большим.
Старушка провела меня в гостиную и предложила чаю. Я вежливо согласился и на некоторое время был предоставлен самому себе. В гостиной я увидел очень много старых и, вероятнее всего, ценных вещей. Казалось, что каждая эта вещь стоит на своем месте и бережно хранится вот уже не одно поколение: две металлических статуэтки крылатых львов, олицетворяющие мощь и силу; большая брошь в виде цветка лотоса, инкрустированная разноцветными камнями, помещенная в замысловатую рамку‑подставку и олицетворяющая собой, скорее всего, красоту; рыцарь в доспехах, стоящий на коленях перед прекрасной дамой на подставке в форме сердца - любовь. Особенно мне понравились несколько икон, больших и маленьких, с изображением, наверное, всех святых православия. Перед иконами горела лампадка, стоящая на красном платке. Красиво, блин, что говорить! Рядом с лампадкой я заметил несколько фотографий в рамках и подошел ближе, чтобы получше разглядеть изображенных на них людей.
Вот седой мужчина с черными как смоль волосами. Фотография была черно‑белой и очень старой, но изображение сохранилось очень хорошо. Мужчина был одет в нарядную форму офицера Царской армии, одну руку держал на эфесе длинной шпаги.
Рядом с ним на другой фотографии была женщина с характерными для прошлого века обведенными тушью глазами, с печальным взглядом, смотрящим куда‑то в сторону. Наверное, эта женщина была замужем за тем гордым офицером, а печаль затронула ее лицо, когда офицера командировали на Кавказ. Или жены офицеров должны отправляться вместе с мужьями?
По другую сторону лампадки стояли две фотографии тех же времен, но на них были изображены совсем другие люди. Вот статный пожилой человек с гусарскими усами и в модном тогда костюме с блестящими пуговицами. Чем‑то он неуловимо похож на бедного Михаила Игнатьевича, так ужасно испугавшегося меня в метро. Очень даже может быть, что этот человек - отец Михаила Игнатьевича.
Рядом стояла фотография женщины, и я догадался, что это жена статного мужчины с гусарскими усами. Эта женщина была недурна собой и смотрела прямо и с вызовом. Ох, наверное, та еще была женушка!
Я хмыкнул и перевел взгляд на единственную здесь цветную фотографию.
И чуть не упал на пол от дрожи в ногах…
О, черт меня побери, да ведь это же!..
Не заметил я, как вошла старушка с подносом в руках. На подносе стоял чайник и три фарфоровые кружечки, а еще фиалка с вареньем. Старушка увидела, что я разглядываю фотографии, и сказала:
- Это дорогие нашему сердцу люди. Справа - мои родители, слева - родители моего мужа Михаила.
Я указал на цветную фотографию.
- А это кто?
Старушка вмиг посерела лицом и как‑то осунулась.
- Это наша единственная внучка Оленька, - тихо сообщила она.
О, я готов был в этот самый момент провалиться прямиком в Ад. Я, бессовестный, безжалостный убийца, порождение Дьявола, создание Зла и Тьмы! Почему я выбрал себе путь преступления! Почему я не умер, как подобало человеку! Зачем, черт возьми все на свете, судьба уготовила мне роковую участь!
Я медленно отошел от фотографий и сел в кресло.
- А… - хотел я что‑то сказать, но не смог.
Старушка не заметила моего смятения и деловито разлила чай в две кружки.
- А… - я вновь попытался сказать, но не мог подобрать нужных слов. Все‑таки выпалил, удерживая дрожь в голосе: - А что случилось с вашей внучкой?
Старушка плотно сжала губы и посмотрела на меня так пристально, что я, кажется, даже немного осел.
- С чего вы решили, что с Оленькой что‑то случилось?
- Ну, - начал я неуверенно. - Ее фотография стоит рядом с… вашими родителями, а они, скорее всего, уже умерли, и поэтому я решил…
Я замолчал, едва увидел, что глаза старушки стали влажными. Она могла в любой момент разрыдаться, а я этого ой как не хотел.
- Вы простите меня, дурака, я не хотел, - сказал я глухо, смотря на свои колени. И зачем я вякнул?
Но старушка оказалась крепкой. Она подавила слезы и сказала:
- Примерно два месяца назад Оленька пропала. Уже и милиция ее искала, и детективы всяческие, но ничегошеньки они не нашли. У нас тут по соседству живет гадалка - хорошая, честная женщина. Она много кому помогла, особенно кто искал своих родственников. Я хотела, чтобы она и нам помогла отыскать Оленьку, но та сразу же, с порога заявила, что, мол, не ищите внучку больше, не тратьте силы. Нет ее больше!
Я старался не дышать и вообще не показывать, что я все еще здесь. Готов спорить, что черти в Аду в это момент дружно валяются, схватившись за бока, и громко смеются. Надо же было мне угораздить…
- Но вы не берите в голову, молодой человек, - печально попросила старушка. - Мало ли какие несчастья приключаются. Нечего мне было вам рассказывать. Кстати, я дура старая, даже ведь представиться забыла! Ох, память! - Она закатила глаза к потолку и улыбнулась. Безусловно, сильная женщина. - Меня зовут Вероника Анатольевна.
- Сергей, - кивнул я, продолжая думать об этой девушке… девочке на фотографии.
Оленька. Оля… Ведь именно ее я убил в ту ночь. Я впервые убил, и убил внучку этой милой старушки. Единственную внучку, черт побери!
Будь я трижды проклят, отродье Яугона…
Но я не успел подумать что‑то еще, как в прихожей раздалась возня.
- А вот и Михаил Игнатьевич! - всплеснула руками Вероника Анатольевна. - Пойду встречу его, а вы пока не стесняйтесь, попробуйте чайку! Только сахару у нас нет, к сожалению, но вы с вареньицем. Оно домашнее, вкусное.
- Спасибо! - поблагодарил я от всей души, а сам вжался в кресло еще больше. Не знаю, боялся ли Михаил Игнатьевич повстречать меня вновь, но мне уж точно было… неудобно, что ли?
Из прихожей доносились голоса, понять которые я не мог несмотря на мой уникальный слух. Но чувствовалось, что Михаил Игнатьевич очень взволнован и что‑то пытается объяснить своей супруге, а та, в свою очередь, его отчитывает. До меня лишь одно слово донеслось: "Пил?".
Но если каким‑то событиям суждено случиться, то они рано или поздно случаются. Поэтому, когда я уже раздумывал над тем, выпрыгнуть ли мне в окно да свалить к такой‑то фене, в гостиную вошел Михаил Игнатьевич.
Вошел и тут же вышел.
Я усел заметить только, как его и без того бледное лицо стало настолько бледным, что можно было разглядеть вены.
Сначала все было тихо, но потом в прихожей поднялась такая брань! Мать честная, а я думал, старушка совсем слаба и опечалена всем на свете, но это! Нет, конечно же, матов в прямом смысле не было, негоже старой женщине ругаться как подзаборная алкашня, но словесные обороты, которые вылетали из ее уст, были в диковинку для меня. Я и не знал, что можно из слов "бог", "честный" и "человек" можно изобрести столько ругательств и упреков!
В конце концов, Михаил Игнатьевич опять оказался в гостиной, а сзади его подталкивала супруга.
- Вы уж простите, ради бога, моего мужа! - причитала она через его плечо. - Последнее время он стал суеверным как сам черт!
Я встал и протянул Михаилу Игнатьевичу руку, но он еще сильнее побледнел и не стал ее жать.
- Господи, прости наши грешные души и защити нас от нечистого! - взмолился он плаксивым голосом, подняв глаза к старой, но красивой хрустальной люстре. - Господи, пощади…