Дом внутри явно перестраивался и не соответствовал тому облику, который рисовался с улицы. Стариной здесь и не пахло. За исключением лестницы. Лестницу видно сочли вполне приёмлемой и оставили. Неширокие мраморные ступени вели наверх, две вазы из розового камня украшали перила. Свет, проникавший через полукруглое окно над входной дверью и со стороны лестницы, освещал три тёмных двери квартир - две справа, и одну - слева, и небольшой ковёр на полу, который, собственно, и являлся единственным ярким предметом в этой прихожей.
- Почту посмотри, Рич. Тебе наверняка есть что-то, - показала Сьюзен на прямоугольную корзину из металлической сетки, прилаженную у дверного косяка.
- Да здесь всё - мне! - взяв пару свёртков сверху, прочитал он на склеивающей ленточке свою фамилию и адрес. - Пойдем, потом заберу! Тут слишком много.
Глеб бросил почтовые упаковки назад и потянул девушку к лестнице. "Интересно, - подумал он, поднимаясь на второй этаж, - на черта они газеты в рулон сворачивают? Удобней, что ли? И ящики почтовые у них не такие как у нас, - вспомнил он бросившиеся в глаза "скворечники" с большими полукруглыми отверстиями, мелькавшие на столбиках у самой дороги, когда Сьюзен везла его из больницы. - У нас бы давно всё вытащили, даже и открывать не надо, только руку засунь".
"Свою" квартиру он узнал сразу, не глядя даже на номер. Дверь была оклеена бело-жёлтой полосатой лентой с надписью "Полиция Дейтона" на фоне какой-то заковыристой эмблемы.
- Ой, Ричард, а у тебя квартира опечатана, - с тревогой сказала Сьюзен.
- Я знаю, меня предупредили, - спокойно достал он ключи, намериваясь открыть дверь.
- Да нет же, видишь что написано! - ткнула она в мелкие буквы, оттеснённые каймой сверху и снизу наклейки. - Вскрывать только в присутствии представителя закона.
- Ерунда всё это, не бери в голову! - потянул сержант за плохо приклеенный уголок наклейки, который тут же оборвался, оставшись у него в пальцах. "Толково придумано! Только ножом соскоблить, а так в жизни не отдерёшь", - рассмотрел он на бело-желтой плёнке сетку еле заметной перфорации.
- Не надо, Рич, давай лучше полицейского вызовем! - потянула его от двери Сьюзен.
- Да не переживай ты об этом, - наконец сообразил он. - Мне лейтенант Митчелл разрешил, - покривил душой Глеб, вставляя ключ. "Странный народ! - хмыкнул он про себя. У нас хоть сто таких ленточек нацепи, всем наплевать. Да хоть гвоздями заколоти! Кому надо всегда у соседа топорик попросит. Законники хреновы!" - толкнул он дверь, услышав, как щелкнул, открываясь, замок.
Г л а в а 12
Прихожая была небольшой. Хромированная вешалка, зеркало в полный рост, фотография на стене - вот собственно и всё. Ни привычных шлёпанцев в углу, сиротливо дожидавшихся хозяина, ни сброшенной обуви. Темно-коричневая дверь в комнату, застеклённая квадратами. Строгая такая дверь, солидная, как в учреждениях, разве что стёкла не захватаны пальцами многочисленных посетителей.
- А у тебя здесь очень даже мило, - проскользнув в комнату, сказала Сьюзен, осматриваясь по сторонам.
"Да, неплохо живёт", - подумал Глеб, вертя головой вслед за девушкой.
Комната впечатляла размерами. "Метров шестьдесят, не меньше!" - прикинул он. Место напротив окон, очевидно, предназначалось для гостей. Диван и два кресла окружали низенький прямоугольный столик, стоящий на однотонном красном ковре. В левом углу у Хадсона был оборудован рабочий кабинет: письменный стол с монитором компьютера, стеллаж с книгами, приземистый шкаф с несколькими ящиками внизу. В торце комнаты красовался камин. Эта стена, оклеенная светлыми обоями под кирпич, выглядела особенно удачно. Два скрещенных ружья, оленьи рога над камином и старинные часы на каминной полке смотрелись здорово. На полу лежала какая-то шкура, скорее всего, судя по ружьям - старый охотничий трофей. Правее стояла чёрная резная этажерка с небольшим телевизором и какой-то аудио аппаратурой. Видно хозяин любил отдыхать, посиживая возле камина.
- Ты знаешь, Сьюзен, а я здесь совсем ничего не помню, как будто в чужой квартире, - оградил себя сержант от возможных вопросов.
- Не переживай, Рич! - взяла она его ласково за руку. - Через день-два ты здесь обживёшься, и всё встанет на свои места.
- Что бы я делал, если бы у меня не было такой утешительницы, - легонько коснулся он губами её щеки и, приобняв, потянул к кухне. - Давай посмотрим, может что-то и выпить в холодильнике найдется, а то в горле пересохло.
Кухня была здесь же, в комнате. Отгороженная Г-образным разделочным столом, она смотрелась великолепно - чёрный пластик и хром. Собственно кухня поразила Глеба больше всего. Как-то непривычно было видеть все эти кухонные атрибуты в жилой комнате. Три высоких табурета с круглыми мягкими сиденьями, электроплита, над которой козырьком навис раструб вытяжки, четыре навесных шкафчика, мойка, две длинные тумбы у стены с кухонным оборудованием и холодильник, тоже чёрный, с двумя хромированными накладками вместо ручек.
- О, у тебя тут много всего, - открыла нижнюю дверку Сьюзен. - Что будешь, колу или пиво?
- Пиво, конечно! - не задумываясь, выбрал Глеб. Он и понятно, какой самарский мужик откажется от пива?! Наверное, нигде пива не пьют больше, чем в Самаре. На "бочках" народу всегда черным-черно, поэтому берут не кружками, а канистрами или, на худой конец, трехлитровыми банками. А из-за кружки, что два часа в очереди стоять?! Только время тратить!
- Смотри, пей осторожнее - холодное, - протянула ему металлическую банку Сьюзен.
О баночном пиве Ткач слышал, но пробовать его ему не доводилось. Он посмотрел, как девушка ловко потянула за открывашку на своей банке, и повторил тоже самое. "А ничего…, - сделав пару глотков, подумал он. - У нас, правда, со старого пивзавода получше будет, а это на чешское больше смахивает, но главное - не разбавлено".
- Пойдём, посмотрим, что там, - указал Глеб на дверной проём, прикрытый плетёной занавесью с тёмными деревянными шариками. Он отодвинул толстые, со вкусом вывязанные нити и по квартире поплыл тихий, приятный звон - К каждой нитке внизу был привязан махонький колокольчик. Дальше шёл коридор с несколькими дверями. За первой находился туалет, за второй - здоровенная кладовка, где висела одежда, аккуратно развешанная на плечиках, а внизу, на полочке, стояло минимум пар десять обуви; за третьей была ванная. Ванная впечатляла: тот же чёрный кафель и хром. Одна стена в зеркалах, от пола до потолка; душевая кабина, прикрытая прозрачной дверцей; бирюзовая ванна - большая и широкая - невиданная роскошь для простого самарского парня. "В эту ванну я точно умещусь!" - обрадовано подумал Глеб.
За четвёртой дверью в торце коридора оказалась спальня.
- Ну, ни хрена себе! - не удержавшись, выдал фразу сержант по-русски, на которую, к счастью, Сьюзен, сражённая увиденным, не обратила внимание.
В комнате ничего не было. Кроме кровати. Огромной и великолепной. Она стояла на однотонном ковре такого чистого василькового цвета, что взгляд невольно вздрагивал, впиваясь в эту изумительную синеву, а потом останавливался, заворожено впитывая это настоящее цветовое чудо. Белое мохнатое покрывало чуть искрилось под солнечными лучами, вливавшимися в окно, вызывая желание дотронуться рукой и ощутить его нежную, податливую мягкость. Атласные подушки, непривычной цилиндрической формы, свежо поблескивали туго набитыми боками, как будто на них никто, никогда не лежал.
"Аэродром целый!" - восхищённо подумал Глеб.
- Прелесть какая, - выдохнула Сьюзен, и со всей непосредственностью, сбросив туфельки, плюхнулась на кровать. Счастливо засмеявшись, она перекатилась по ней несколько раз и застыла, разбросив руки и зарывшись лицом в мягкий мех.
У Глеба что-то ёкнуло. Он присел на кровать и легонько провёл рукой по её спине, почувствовав, как мгновенно напряглось её тело, словно у дикого зверька, готового вот-вот укусить. Она медленно повернулась и в упор посмотрела на него своими карими глазищами в пол лица. Глеб виновато потупился под её взглядом, не зная, что делать, и судорожно решая, убрать свою руку или нет.
Что там говорить, по части женщин Глеб Ткачёв подвигов не совершал. И опыта у него было с мышиный хвостик, не то что у его дружка Мишки Дороговского, переспавшего с половиной курса. Как-то не складывалось у Глеба с теми девчонками, которые ему нравились. А от тех, которые не нравились, он сам старался держаться подальше. Были, правда, случайные связи, но в основном "под этим делом", а поскольку употреблял он редко, то все его любовные похождения можно было пересчитать по пальцам.
- А ты действительно девственник, Рич, - ровным голосом тихо сказала Сьюзен. И не было в этом голосе ничего: ни укора, ни удивления, так - сплошная отстранённость, как будто взяли и оборвали ту ниточку, которая секунду назад ещё связывала их.
У Глеба мучительно дёрнулся кадык, он тоскливо поднял голову… и улыбнулся. Широко и радостно. А чего ему было не улыбаться?! Говорить она могла всё что угодно, а глаза куда спрячешь? И разбитая секунду назад ваза, которую, казалось, как не старайся - не склеить, оказывается, не только не разбита, но даже и не думала падать. И что-то оборвавшееся в душе, оказывается, и не рвалось никогда, а стало крепче, сильнее, волнительней.
Глаза её смеялись, окутывая нежностью, этого верзилу, робкого, словно школьник и такого славного.
Глеб наклонился над ней и поцеловал. Один раз, второй, третий…. В губы… шею… лицо. Он навис над ней неподатливой скалой, и её просто некуда было деться от этих обжигающих поцелуев. Да и не хотелось, по правде говоря. Она пьянела от вкуса его губ и запаха кожи. Её руки обняли сержанта за шею и потянули на себя, заваливая на бок. И едва Глеб коснулся кровати, как Сьюзен ловко выскочила, наградив его коротким поцелуем: