- Ну, зачем ты так, Майкл, - остановила его Джейн. - Доктор Маккрайф вполне приличный человек. Он наверняка поинтересовался не только из вежливости.
"Кэрол! Её зовут Кэрол!" - подумал Глеб, не сводя глаз с блондинки. Из сказанного он не пропустил ни слова. И даже не чувствуя себя Ричардом Хадсоном, он был благодарен этой девушке, просидевшую целую ночь в больнице, в постоянном страхе за своего американца, наверняка заплаканную и несчастную от постигшей её беды.
- Спасибо, что зашли, - улыбнулся он. - Честно говоря, я очень рад! Меня тут только полиция навещает.
Не успел он закончить фразу, как увидел в глазах Кэрол новую вспышку тревоги.
- Что-то не так? - вопросительно приподнял он брови.
- У тебя акцент непонятный появился, - смущенно ответила девушка.
- И не только это! - решил расставить все точки над "и" сержант. - Вас, наверное, предупредили, что у меня после операции амнезия. Так что не удивляйтесь, я много чего не помню.
Даже меня?! - не удержавшись, спросила девушка, напряжённо сцепив кисти рук и прижав их к груди. Голос её, выдавая волнение, слегка дрогнул, переходя на хриплые ноты, и только глухарь не уловил бы в них затаённой надежды вперемешку с отчаянием, жалостью и неподдельной болью.
- Смутно, - неудачно соврал Глеб, невольно краснея.
- Я же тебе говорил! - вмешался Майкл. - А ты боялась, повернулся он к Кэрол. - Такую как ты, разве можно забыть?! Да ни за что!
- Это точно, - искренне поддержал Глеб, ничуть в этом не сомневаясь. Но Кэрол промолчала.
Лишь глаза её начали наливаться слезами….
Г л а в а 10
Глеба выписали в пятницу. Ровно через две недели. Как Эберс внутренне не противился этому, но делать было нечего. Швы давно сняли, раны зажили полностью, и даже шрамы на груди приобрели вид двухмесячной давности. А сам пациент уже через неделю из категории доходяг перешёл в разряд жизнерадостных бездельников, будоражащих медперсонал.
Перед выпиской, Эберс пригласил пациента к себе в кабинет:
- Мы сделали всё возможное, мистер Хадсон, чтобы поставить вас на ноги, - усадив Глеба в мягкое кресло, доброжелательно начал врач, устраиваясь напротив. - Двигательные функции у вас восстановились, никаких послеоперационных осложнений не наблюдается, практически вы здоровы! За исключением одного - у вас частичная амнезия. Вы слишком долго находились в состоянии клинической смерти, в связи с этим имеются временные нарушения некоторых функций мозга. Это меня тревожит больше всего. Как вы смотрите, мистер Хадсон, на то, чтобы недельки две провести в частной клинике? Там есть хорошие, опытные психиатры, они сделают всё возможное, чтобы восстановить вашу память.
Он секунду помолчал и с грустной пессимистической ноткой добавил: - Хотя, конечно, рассчитывать на стопроцентный результат не приходится…. Но это - шанс! Иначе вам будет трудно вернуться к прежней работе в колледже. Вы ведь сейчас наверняка не припомните даже теорему Пифагора, не говоря уже о дифференциальном исчислении. "Ну, это ты шалишь! У Надежды Петровны и мёртвый теорему Пифагора докажет, - с тёплым чувством подумал о своей школьной учительнице Глеб. - Да и с высшей математикой - без проблем!"
- А чья это клиника? - поднял он глаза на Эберса.
- Профессора Эйремана, - ответил врач, доверительно подавшись вперёд. - Отличное оборудование, грамотный персонал, специализируются как раз в нужной нам области.
- Понимаете, доктор, я уже порядком устал валяться на койке. Хочется спортом позаниматься, встряхнуться как-то, словом привести себя в норму.
- Никаких трудностей в этом не вижу. Условия там прекрасные: свежий воздух, отличный парк, есть спортзал, бассейн и прочее. Да и никто не собирается держать вас в четырёх стенах. Не понравится - соберёте вещи и уедете!
- Хорошо, я согласен, - кивнул Глеб, сообразив, что отказываться от такого предложения особых причин нет.
- Вот и отлично, - сказал Эберс, доставая из кармана и протягивая Глебу визитную карточку. - Вас будут ждать. Здесь адрес и телефон. Если изменятся планы - позвоните. Я думаю лучше всего вам подъехать туда в понедельник - все будут на местах.
- Спасибо, доктор, - поднялся из кресла Глеб.
- Не за что! Это наш долг. Удачи вам, мистер Хадсон! - проводил пациента до двери Эберс.
Довольный собой, хирург подошёл к столу и усевшись на краешек, взялся за телефон:
- Давид, с тебя приглашение на обед!… Да, согласился… с понедельника. Но больше двух недель его не держи - закончится страховка. А поскольку его наверняка уволят из-за профессиональной непригодности, то рискуешь заполучить неплатёжеспособного клиента….
Поболтав еще пару минут о семье и общих знакомых, Эберс положил трубку.
Глеб же спустился на лифте на свой этаж и опять завалился на койку в ожидании Сьюзен. Медсестра обещала освободиться и отвезти его домой.
Связка ключей, бумажник, водительские права, все, что было при нём в момент нападения, заботами Дейва Митчелла уже давно лежало в тумбочке. Одежду сегодня тоже принесли - выстиранную и хорошо проглаженную. Только вот рубашка была новой в нераспечатанной магазинной упаковке. Куда делась старая, с дырками от пуль, никто не пояснял. Но это были мелочи, на которые можно не обращать внимание. Сержант повалялся с полчаса и, изнывая от безделья и не зная, куда себя приткнуть, решил спуститься вниз, пообедать.
Первые десять дней ему привозили пищу на специальной тележке прямо в палату. Когда же он окреп, и смог свободно передвигаться, разрешили ходить в столовую. Столовая ему не понравилась. От советского общепита она далеко не ушла: унылые желто-горчичные стены, потолок, выложенный какой-то несуразной картонной плиткой, местами вспученной от влаги, "Г" - образная линия раздачи с грудой не очень чистых подносов - всё как у нас. Блюд, правда, было в изобилии, но выглядели они мрачно, начиная от потемневшего винегрета и моркови, и кончая мутным пойлом под названием "куриный бульон".
"Привыкли жрать дерьмо всухомятку", - брезгливо окатил он взглядом стоящего перед ним в такой же мятой пижаме больного, деловито ставившего на поднос то, от чего любого русского пронесло бы ещё до окончания обеда. "Борща бы!" - с тоской подумал сержант, долго примериваясь, что взять. Поколебавшись, он поставил на поднос два пластмассовых закрытых стаканчика со сметаной, томатный сок, две булочки и картофель фри с бифштексом. Кассирша-регистраторша пробила его фамилию, номер палаты и назвала сумму в десять долларов сорок четыре цента. Сумма была доллара на четыре больше, чем у отошедшего уже от кассы американца. "Экономит видно парень", - подумал Глеб и, кивнув кассирше, направился к столику.
Булочки оказались непропечёнными и безвкусными, зато сметана - отменная: воткни ложку - будет стоять. Бифштекс был тоже хоть куда - сочный, пальчики оближешь, зато картофель, картофель!! "Только продукты переводят!!!" - злобно хрустел он просвечивающими насквозь ломтиками, отдающими прогорклым маслом.
"Хоть второй раз становись!" - закончив еду, с чувством неутолённого голода поставил Глеб свой поднос на конвейер с грязной посудой. И представил, как от удивления округлились бы глаза у кассирши, сделай он это в действительности. "А если третий раз с подносом встать - точно из-за кассы вывалится!" - развеселился он. Настроение несколько поднялось.
Сержант вошёл в подошедший лифт и, нажав кнопку "Вверх", стал подниматься на свой пятый этаж, носивший, на медицинском жаргоне, название БИТ - блока интенсивной терапии. Здоровенный лифт, видно рассчитанный на перевозку больничных каталок, хоть и выглядел старым, но надо отдать ему должное - работал почти бесшумно. Двери распахивались на каждом этаже, впуская и выпуская людей.
С больничными лифтами Глеб освоился быстро. Главный, по центру здания, имел четыре кабины. Когда две, поочерёдно, шли вверх, другие две в это время опускались вниз. Тут гляди внимательно на световой указатель, а то, как в метро: сядешь в поезд не на той стороне платформы - уедешь в другую сторону. Были ещё и вспомогательные лифты справа и слева в конце длиннющих коридоров, те работали по вызову.
Для Глеба многое выглядело странным. Спешил, спешил человек, подлетел к дверям лифта и замер. И будет стоять и стоять, хотя ему и спуститься то всего на этаж. Ждать приходилось, в общем, недолго, самое большее - пару минут, но это невозмутимое ожидание резало русский глаз. Американцу, если есть лифт, никогда и в голову не придёт топать по лестнице, пусть это и будет в два раза быстрее. Не приучены они. Да и лестница, куда разок из любопытства заглянул сержант, оставляла впечатление отнюдь не из приятных: заплёванная, грязно-окурочная полутьма. Точь-в-точь, как у нас в зачуханных подъездах. Здесь, правда, лампочки не выкручивали, но и менять перегоревшие особо не торопились. Да и мысль - принести из дома перегоревшую лампочку и ввернуть её на работе вместо целой - в американской башке вряд ли когда появится. Русская это мысль! А у них и мысли другие, и сами они другие. Толстые и ленивые. Пусть даже не ленивые, но малоподвижные и толстые, это точно. Глеб уже присмотрелся к ним в больнице. Это только в кино всех американок стройными красотками показывают. А на самом деле стройных - не больше трети. Следят они конечно за собой (по мере возможности, естественно), ну да природу-матушку не обдуришь: жирок всё копится и копится. Оно и понятно: если пешком только до гаража ходить и по ступенькам за всю жизнь не разу не подняться - любой будет семь на восемь, восемь на семь. И никакая диета не поможет. Поневоле приходится разную всячину изобретать: от аэробики, до бега трусцой.