У Госпожи А-Нор нет средств содержать домашнего учителя, но детям нужно образование; она учит их сама - у моей Госпожи каллиграфический почерк, отличная память и изощренная фехтовальная техника. Младшие дети учились фехтованию у собственной матери, а их мать, будучи в статусе Юноши, когда-то считалась третьим мечом уезда. Отец Семьи, насколько я понимаю, и вовсе был фехтовальным монстром - до самой смерти он учил детей сюзерена; Лью начинал учиться именно у него, а с мамой только оттачивал мастерство. Теперь он рубится со мной - он совсем непростой противник, у него стальные тросы вместо нервов и правильное воображение убийцы. Будь у Лью боевой опыт, земному фехтовальщику в спарринге с ним приходилось бы несладко.
Ещё Лью и его Второй и Третий Братья, Ет-А и Би, которых родственникам не положено называть по именам, ловят со мной рыбу, собирают саранчу и короедов - кошмарных тварей ростом с сардельку, считаемых местным деликатесом, ставят силки на птиц и учат меня распознавать съедобные грибы. Я - дядька при барчуках, в чистом виде.
Я совершенно погружен в этот мир. Я вижу и слышу вокруг деревню. Я давно понял, отчего срывает с петель и прогрессоров, и этнографов - но дал себе слово не судить аборигенов земными мерками, и с моей психикой на данный момент всё в полном порядке.
Мы с садовником "обрезаем" поросят, которыми Госпоже А-Нор за что-то заплатили. Поросята - очень удачное приобретение. На мой взгляд, зверушки больше напоминают помесь тапира с капибарой, но функционально - форменные свиньи. У них вкусное мясо, они быстро жиреют - и совершенно всеядны. А обрезают их, как большую часть домашних животных - чтобы самцы, созрев, не рвались в драку друг с другом. Получаются не самки, а… хочется назвать результат "боров" или "мерин", скорее, кастрированные самцы. Для получения полноценной самки, во-первых, крайне желателен полноценный поединок, чтобы стресс выбросил в кровь гормоны, необходимые для трансформации, а, во-вторых, после поединка должно произойти спаривание, которое "раскрывает", окончательно формирует вторую половую систему. В обход этих условий получается бесплодное существо, мясной или вьючный скот.
Человека, с которым проделали такую вещь, называют "ничто". "Никудышник". Кошмарная участь преступников, военнопленных и рабов - тюрем в земном понимании нет в этом мире. Попавшегося злодея обрезают, как свинью: он обречен на вечный каторжный труд и общее гадливое презрение. Когда такие материи обсуждаются в присутствии землянина, его начинает мелко трясти, несмотря на любую подготовку, а местные даже ухитряются обсмеивать эту тему.
Во всяком случае, она - не табу. Но тактичные аборигены заметили, что тема мне неприятна, и не особенно распространяются. Я оставляю сбор информации о местной пенитенциарной системе на потом. В конце концов, работа только начата.
Я приобрел репутацию мужика, с трудом выходящего из глубокой депрессии. Это объясняет деревенским жителям мои длинные паузы в разговоре, моменты, когда мне приходится сражаться с раздражением, и этакое подчёркнутое, декларированное целомудрие. Из сочувствия первое время при мне старались не хвастаться женами и не болтать о семейных делах; это и хорошо, и плохо. С одной стороны, мне пришлось долго присматриваться к этой сфере жизни, с другой - у меня была фора, чтобы успеть адаптироваться.
Лью рассказывает о моих лекарских талантах матери, она, вероятно, ещё кому-то. Через некоторое время я приобретаю репутацию костоправа, это вызывает уважение. Ко мне обращаются за помощью. Я вправляю вывихи, лечу растяжения и заговором плюс наложением рук останавливаю кровотечения. Заговариваю стихами Мандельштама - горский язык производит на поселян правильное впечатление. Я не лекарь, но до настоящих лекарей далеко, они живут в городе - и их услуги дороги; я всегда под рукой и знаю, как лечить те простые болячки, которые случаются у деревенских мужиков и баб во время сельскохозяйственных работ.
К моей безобразной морде в деревне постепенно привыкают. Я вместе с аборигенами в поле и в лесу, учусь всему, чему могу - деревенские жители прощают мне безобразие, и молодёжь мало-помалу начинает обращать обычные шуточки-подначки и ко мне. Это - расположение, знак симпатии и доверия, даже влечения, но нужно заставлять себя не дёргаться, когда милейший Юноша Иу, деревенский обалдуй, с которым мы косим луг Госпожи А-Нор, кричит через покос:
- Ник, сразись со мной! Ты похорошеешь после метаморфозы, вот увидишь - и моя Мать полюбит тебя! Она одобряет крупных женщин!
Я делаю глубокий вдох и считаю про себя до пяти. А потом отвечаю:
- Я не стану с тобой драться - не хочу искать жену в постели граблями, Иу! Ты слишком тощий, тебе никакая метаморфоза не поможет.
Иу хохочет; его дружки, которые ворошат сено, тоже закатываются. Правильная реакция. Такие выпады - не всерьёз, ребята просто хотят дать понять, что твое лицо не вызывает физического отвращения. Это - своеобразная вежливость, деревенское грубоватое дружелюбие. Я предпочел бы такие знаки внимания со стороны "условных женщин", но по здешнему этикету это было бы предельно непристойно, женщины не заигрывают с чужими прилюдно ни при какой погоде. Нужно мириться с тем, что есть. Мне понадобилось три месяца, чтобы привыкнуть, не напрягаться, отбрехиваться автоматически и весело - мои покинувшие Нги-Унг-Лян коллеги так и не научились реагировать спокойно. Чёрт побери, грош цена нашим методикам подготовки кадров, если ученый в чужом мире истерикует, как жеманная девица!
Хотя порой думаешь, что с осьминогами было бы проще. Например, потому, что вряд ли тебе пришлось бы самому изображать осьминога…
Пока мне везёт и я не присутствую при поединке - крестьяне не сражаются летом, во время страды, оставляют свадьбы на осень, совсем как на Земле в старину. Я не смею смотреть на чужих молодых жен - слишком пристальный взгляд может спровоцировать убийство, и ни одна живая душа убийцу не осудит. У меня в высшей степени странное положение.
Лью хочет со мной общаться. Он благодарен мне за многие вещи - и за вправленный вывих, и за то, что я помогаю его матери, и за бескорыстие - и искренне хорошо ко мне относится. Он - славный, мой Мцыри… Но в какие же тупики он ставит меня походя!
Я понимаю, Лью растет без отца. Иногда ему хочется поговорить со старшим Мужчиной, из всех окружающих старших он выбрал меня. В сущности, я не имею морального права его отсылать… но всё время балансирую между правдой и легендой. Не могу же я врать человеку, который хочет докопаться до сути!
Вечерами я выхожу из своей каморки, устроенной рядом с комнатой Лью, подышать свежим воздухом. Сижу в беседке, густо оплетённой лианами, похожими на клематисы; Лью подкрадывается, как котенок, устраивается рядом.
- Хочешь пирога, Ник?
По статусу мне не полагается делить трапезу с Господином, но Лью от щедрот приносит пирог с господского стола и мы его съедаем. Пирог - это вполне отлично. Его начинка - вареная рыба и местные травы, а пекут его из муки, похожей на кукурузную. По мне - гораздо вкуснее и привычнее, чем жареная саранча, которую Лью обожает, и к которой мне пришлось долго привыкать.
Я отряхиваю ладони. Лью шалит - берет меня за руку, прикладывает свою ладонь к моей. Считается, что ладони должны совпадать по размеру у близких друзей и у супругов. Наши - не совпадают: узкая длинная кисть Лью с тонкими пальцами - совсем другой формы, не говоря уж о размере. Он ещё ребенок, в сущности… хотя нежной его руку не назовешь. Мозоли, царапины, обломанные ногти - не то, что рука богатого и растленного аристократа.
- Это суеверие, Господин, - говорю я. - Ты всё равно можешь мне доверять.
Лью смеётся. Вдруг спрашивает:
- Твоя жена была красивой, Ник?
Вспоминаю Зою - и киваю.
- Тяжёлый бой? - о чем это он? Ах, да…
- Да, - отвечаю после паузы. - Она была сильной и гордой.
- Ужасно резать того, кого любишь? - спрашивает, отвернувшись. - Даже ради будущего любви, а?
Ах ты, чёрт побери, какой земной вопрос…
- Знаешь, - говорю совершенно искренне, - ужасно… но, наверное, закономерно.
- А если чувствуешь, что проигрываешь бой… как ты думаешь, легче убить или умереть? Или сдаться?
Мцыри, Мцыри… Вообще-то, я в курсе его сердечных дел. Госпожа А-Нор нанимала Астролога, чтобы тот нашёл Лью достойного партнёра для боя и брака, но этот Ромео-Джульетта не принял письма. Он, видите ли, без памяти влюблён в сына своего сюзерена - с тех пор, как десяти лет от роду впервые его увидал. Детские страсти, мечты о недостижимом… Сюзерен - Смотритель Земель, важная особа, отмеченная королём. Он серьёзно богат, его статус так высок, что бедолага Лью терпим в свите только в память о заслугах отца. Я несколько раз мельком видел предмет обожания Лью - это высокий статный блондин, старше Мцыри года на три, с совершенно жлобским выражением смазливой физиономии. Он мне не нравится - и я еле сдерживаюсь, чтобы не начать выговаривать Лью, как земной девчонке, которая может попасть в беду. Это он постоянно слышит и без меня - от своей матери.
Предостережения, как всегда, ни на что не влияют и ничему не помогают.
Дети и подростки удивительно стимулируют контакт. На свете немного людей, совершенно равнодушных к детям; я к таким уж точно не отношусь. Не угодно ли: начинаешь беспокоиться за судьбу инопланетянина - делаешь первый шаг к тому, чтобы стать в этом мире своим.
Я собираюсь на Праздник Листопада, чтобы попытаться присмотреть за подростком, беззащитным перед собственной гормональной бурей. А потом уже - чтобы сделать записи самого Праздника, которые нужны для моей работы. Процесс контакта сдвинулся с мертвой точки.