Глава 4
Из сообщений прессы:
"Государству невыгодна свободная пресса. Невыгодна свобода слова, истинная, настоящая, не замутненная идеологической взвесью ложного патриотизма. Мы должны, мы имеем право смело и открыто доносить до каждого гражданина всю правду, какой бы горькой она ни была. И если государство не хочет слышать наших слов, то это государство не заслуживает права на существование".
"Демократия, этот высший институт государственной мысли, является одновременно и наиболее уязвимым строем. Особенно когда в обществе искусственно складывается атмосфера замалчивания, полутонов и откровенной подмены понятий".
"Если мы и дальше будем называть чеченских патриотов бандитами и боевиками, то к чему же мы придем? У нас на глазах разворачивается процесс становления нового уникального государства, процесс исторический! И на всех нас лежит ответственность…"
"Интересы России на Кавказе всегда носили захватнический характер".
- Привет, Костя! - закричала телефонная трубка прямо в ухо. С утра это было некстати. На столе, около компьютера, дымился кофе, полная кружка. Телефон находился в соседней комнате. Константин давно собирался перетащить аппарат к компьютеру, точнее, к удобному креслу около него и чувствовать себя совершенно счастливым, но, периодически забредая в магазины, торгующие разного сорта электроникой, начисто забывал про удлинитель.
"С другой стороны, это, наверное, и хорошо. Эдак я корни около монитора пущу, что негоже", - подумал Костя, стараясь припомнить, чей же это такой до боли знакомый голос сдернул его утром с рабочего места.
- Привет, - на всякий случай сказал он и, чтобы выиграть время для размышлений, добавил: - как дела?
- Дела?! - Голос обрадовался. - Ты меня не узнал, борода многогрешная.
- Не узнал, - с поддельной грустью в голосе ответил Костя.
- А! Вот оно, значит, как ты давних друзей встречаешь, даже не узнаешь…
"Что за идиот? - прищурился Константин. - На Енота не похож, голос другой".
Его уже две недели периодически доставал какой-то странный тип, один из тех, кто не читал зловеще-предупреждающего булгаковского: "Хамить не надо по телефону!" Типчика Костя окрестил почему-то Енотом, воображение упорно выдавало картинку с хитрым полосатым зверьком, который что-то там делает лапками в мутной водичке. Енот названивал и говорил гадости. То предлагал купить дохлых котят, то с фальшивым украинским акцентом жаловался на тухлое сало и москалей. Так или иначе, в теме присутствовала тухлятина и тема смерти, что было мерзко само по себе. На ответное хамство Енот не реагировал, был упорен и гадок. Попытки вычислить засранца пока успеха не давали, все знакомые фрикеры <Фрикер (сленг) - специалист по телефонным сетям. Своеобразный хакер по телефонам и всему, связанному с ними.> только плечами пожимали.
- Ладно, не буду тебя мучить, - наконец заявил голос. - Это Толокошин. Сашка. Помнишь?
- Вот тебе раз. - Костя удивленно поднял брови. - У вас там что, наверху, день памяти старых друзей? Я ж тебя уже…
- Много, много, - подтвердил голос бывшего одноклассника. - Много лет не слышал. И не видел.
- А вот это врешь, пожалуй, я тебя вчера видел. По ящику. Ты там суетился что-то за Главным. А вот не слышал, это точно. Все больше молчишь, по телеку…
- Ладно, слушай, у меня к тебе дело есть.
- Естественно есть, стал бы ты просто так звонить.
- Да ну тебя, может быть, я тебя выпить зову.
- Ага, конечно, то-то тебе не с кем. Да и не пью л особо.
- Я тоже не особо. Просто от коньячку не откажешься, я полагаю.
- Не откажусь.
- Тогда открывай дверь.
- Какую дверь? - Кофе распространяло по всей квартире одуряющий аромат.
"Все-таки надо телефон протащить к столу, пил бы сейчас кофеек и соображал бы легче", - Константин принюхался.
- Какую… - В трубке на момент замолчали. - Квартира номер 56. Вот ее и открывай. Ты ведь дома.
Это прозвучало как утверждение.
- Давай, Орлов, - продолжал Толокошин. - Я у тебя за дверью стою. С коньяком.
- Вот те два, - сказал Константин, вешая трубку на рычаги. - Коньяк с утра…
И пошел открывать дверь.
- Я вот помню, Макаревич что-то там говорил про правильную, с его точки зрения, закуску к коньяку.
- Ну-ну, - промычал Толокошин, обгрызая дольку лимона и блаженно жмурясь при этом. Коньяк действительно был хороший, закуска была вкусной, лимон кислым. Сидели уже часа полтора. И кроме туманных предложений "подумать насчет государственной службы", Константин Орлов ничего пока не услышал. Александр Степанович тянул время.
- Так вот, по его мнению, есть только две закуски. Такая печенюшка…
- Крекер.
- Как угодно, хоть крекер, хоть кракер, такая печенюшка, на которую сверху положили какую-то там лабуду, смешанную с чем-то…
- Ничего себе описание,
- Не важно это, главное во втором рецепте…
- Слушаю.
- Второй вариант был такой: на кружочек лимона кладется ложечка икры. Черной.
- Ничего себе, Макар дает…
- Да, я тоже задумался.
- Ерунда это все. - Толокошин взмахнул рукой. - Будет все.
- Что все?
- Ну, икра там… Коньяк… Ананасы…
- Ананасов в шампанском нет, не пролезают, - пробормотал Костя, но гость не услышал.
- И рябчики тоже будут…
- А вот этого не надо.
- Не любишь рябчиков?
- Не то чтобы не люблю. Просто история с поглощением ананасов и жеванием рябчиков кончается обычно плохо. День последний и приходит буржуй.
Толокошин засмеялся:
- Ну да, я и позабыл, что ты у нас слегка коммунист.
- Я не коммунист. Просто буржуев не люблю.
- Понимаю.
- Если бы ты тогда не в экономический пошел, а со мной на философию в МГУ, то тоже бы их терпеть не мог. Нелюбовь к буржуям - это такая прерогатива философского движения.
- Собственно, я не особенно жалею.
- Я догадываюсь. Так что же ты мне предлагаешь?
- Конкретно по пунктам?
- Как хочешь. - Константин налил еще одну рюмку.
- Ну, в принципе, все зависит от того, чего ты хочешь. Почти что все. Нет, ну, расстрелять Чубайса, конечно, нельзя…
- Вот так всегда, сначала подманят, а потом бряк…
- Да ладно тебе, он столько лет рубильником руководил, должен же был кто-то заставить народ платить по приходящим счетам. - Толокошин покосился на Орлова и махнул рукой. - Ладно тебе, ладно. Не буду про Чубайса. Ну, нельзя его трогать. А так, что хочешь. Моя благодарность не будет знать пределов… в пределах. Или как там было?
- Благодарность будет безграничной, в пределах разумного.
- Во! Именно так.
- А чего ты хочешь?
Толокошин засунул лимончик в рот, почти не жуя, проглотил и вытер руки о салфетку. Костя понял, что сейчас разговор пойдет о серьезных вещах.
- Ты про Липинского слышал?
- Конечно.
- А про то, как он уходил за рубеж, слышал?
- По ящику долго трещали. Слышал.
- На что это похоже? По-твоему. - Александр Степанович взял в руки бутылку, повертел ее, снова поставил на стол, потрогал бороду. То ли волновался, то ли делал вид. За долгие годы работы в политике Толокошин знал цену и притворному волнению, и притворной твердости.
- На капитальную подставу похоже. Я уж не знаю, специально или нет, но такое ощущение, что все, прости, обосрались.
- Можешь не извиняться, потому что почти так все и выглядит. Я тебя знаю давно, слежу за тобой…
- Да? - Константин удивленно поднял брови.
- Нет, - замахал руками Толокошин. - Не про то ты подумал! Я в смысле за твоими работами слежу, ты же все публикуешь…
- Только в Интернете…
- Вот там и слежу. Хорошо все, хоть и не со всем согласен. Ну да ладно. Не про то… В общем, получается такая петрушка. Я могу тебе рассказать о подробностях дела, только если ты согласишься сотрудничать.
- Сотрудничать? Звучит как-то…
- Слушай, что у тебя за склад мышления такой, к словам цепляться? Если бы я твои труды не читал, то подумал бы, что ты демократ махровый и диссидент. Не сотрудничать, а работать! Так лучше?
- Лучше.
- Так и получается, что наш дальнейший разговор должен протекать только после твоего согласия и, более того, в другом месте.
- Ты меня все-таки пугаешь.
- Ничуть. - Толокошин опрокинул рюмочку.
- Но общие-то черты работы я могу узнать?
- Можешь. Ничего такого, к чему ты не привык. Все та же работа мозга.
- В какой области?
- В области идеологии.
- Ха! Согласен! Но только ты учти, моя идеология вполне может отличаться от общепринятого образца.
- Без проблем. - Толокошин поставил рюмочку и встал. - Поехали.
- Куда?
- К Президенту…