- Нет уж, Саня, спасибо. Я к раритетам с некоторых пор отношусь предвзято, - сказал Корсаков, возвращая книгу.
- А за двести?
- Нет, не хочу.
- Жаль! - Сашка вздохнул, пряча книгу в сумку. - Как думаешь, взять еще? - Он взболтнул в чекушке оставшуюся водку.
- Если только для вдохновения.
- А для чего же еще? - удивился Сашка, доливая остатки в стакан.
Корсаков посмотрел, как дергается его кадык, пропуская водку в желудок.
- Ох, хороша, зараза! Ну, Игорек, вот как ее не пить?
- Лучше ее не пить никак, - ответил уже жалеющий, что отказался разделить компанию, Корсаков, - но это, к сожалению, невозможно.
- Еще как возможно, - незаметно подошедшая Анюта остановилась возле них. - Привет, Саша!
Она была в том же голубом платье. Лицо у нее, несмотря на то, что половину, если не всю ночь она провела, развлекая папиных гостей, было свежее, глаза смеялись.
- Королева, женщина моей мечты! Я буду писать с тебя портрет акварелью…
- Сашок, помолчи, - попросил Корсаков. - Привет, радость моя, - он привстал, Анюта подставила щеку и он чмокнул ее. - Ты с корабля на бал?
- Нет, я заехала домой, тебя нет, пошла искать, а ты уже водку трескаешь. Игорь, ты мне сегодня нужен трезвый.
- Он не пил, - вступился Сашка. - Ребята, посторожите вещички, я в палатку сбегаю.
- Пять минут, - Анюта постучала пальчиком по наручным часам, - мы спешим.
Сашка умчался к метро, Корсаков вопросительно посмотрел на девушку.
- Куда же мы спешим?
- Сань-Саню позвонила бабуля, искала меня. Хочет, чтобы мы с тобой к ней приехали. Причем срочно.
- Ты ей про меня рассказывала?
- Ничего я ей не рассказывала, и папаня тоже ничего не говорил.
- Так откуда она меня знает?
- Она все знает. Бабуля у меня - ведьма со справкой.
Корсаков собрал этюдник, спрятал в папку рисунок, сложил стул.
Прибежал запыхавшийся Сашка-Акварель, к груди он нежно прижимал пол-литра "Гжелки".
- Сашок, остаешься один, - сказал Корсаков, вешая этюдник на плечо. - Все клиенты твои.
- А посошок? - подмигнул Сашка.
- Никаких посошков! - Анюта взяла Игоря под руку. - В следующий раз расслабитесь.
Они пошли к Гоголевскому бульвару, где Анюта припарковала машину. Корсаков положил в багажник этюдник, складной стул, папку и уселся на переднее пассажирское сиденье. Анюта уже давила на газ, придерживая сцепление. Игорь еще не успел закрыть дверцу, как машина сорвалась с места.
- Тихо, тихо, - попытался успокоить девушку Корсаков, - не на пожар и не на похороны.
- Как знать…
Машина завизжала тормозами, выруливая на Пречистенку.
- Что-то на сердце у меня неспокойно, - сказала Анюта. - Уж очень голос у бабули был серьезный.
Впереди замигал желтым глазом светофор. Анюта прибавила газу, свернула на Смоленский бульвар. Перед зданием МИДа светофор все равно их поймал.
- Бабуля то ли с семнадцатого, то ли с восемнадцатого года рождения, - Анюта зажгла сигарету от прикуривателя, выпустила дым в окно, - значит, ей сейчас восемьдесят четыре или восемьдесят пять лет. Половину жизни в психушке провела, так что справка у нее самая настоящая. А раньше еще и в лагере сидела. Где-то на Севере.
Возле метро "Смоленская" Анюта поймала "зеленую волну", и до Садово-Каретной они ехали без остановок, хотя и небыстро - автомобилей летом в Москве становилось все больше, и даже утром можно было попасть в пробку.
- Она на Селезневке живет, я у нее была недавно, ну, когда она нам картину с утками отдала. Там такие старенькие домики. Отец ей предлагал квартиру в престижном районе купить, так она ни в какую. Помру, говорит, здесь. Меня, говорит, память о своем доме все годы поддерживала, - Анюта вздохнула. - Жалко ее. Арестовали перед началом войны, наверное, тогда она и сошла с ума. И всю жизнь жила под надзором врачей. Только перед самой перестройкой ее выпустили. Живет она одиноко, тихо… Куда прешь, козел? - крикнула Анюта так неожиданно, что Корсаков вздрогнул. - Не, ты глянь, как ездят! Да, о чем это я? А-а-а… вот, и живет бабуля одиноко и тихо.
Свернули на Краснопролетарскую улицу. Когда-то Корсаков жил неподалеку отсюда. После развода он оставил квартиру жене и перебрался на Арбат. Недели две назад Ирина звонила. После того как Игорь отдал ей деньги, вырученные с продажи двухсотлетнего коньяка, они с дочкой сняли на лето домик в поселке Новый Свет под Судаком, где Игорь с женой один раз отдыхал.
- Итак, бабуля - божий одуванчик. Живет тихо, спокойно, собралась на тот свет и подарила тебе картину, - обобщил Корсаков. - А я то причем? Она что, хочет поторопить нас с правнуками?
- Игорь, - укоризненно сказала Анюта, - не надо так. Я бабулю очень люблю, и она меня любит. Я, честное слово, не знаю, зачем она нас позвала. Сейчас сами спросим - почти приехали.
Машина запетляла в переулках и, сбавив скорость, въехала под арку во двор старого трехэтажного дома. На веревках, натянутых между вкопанных жердей, сушилось белье, возле пристройки в один этаж лежала поленница дров. Анюта пояснила, что центрального отопления нет - дом должны были снести еще лет двадцать назад, но никому до жильцов дела нет, так и топят квартиры дровами или углем.
Она открыла багажник и достала оттуда картину, отмытую Воскобойниковым.
- Она попросила привезти ее, - пояснила девушка. - Боже, ты небритый! Постой, дай я тебя хоть причешу.
Корсаков терпеливо дождался, пока она пригладит ему волосы.
- Ты не очень-то выпендривайся. Бабуля хоть и старенькая, а всю родню в узде держит. На, неси, - она передала Игорю картину. - Ей перечить никто не решается - сглазит. Даже Сань-Сань, несмотря на все свои понты, ее побаивается. Как какой контракт заключать, к ней бежит за советом. А еще она лечит наложением рук, вот!
- Я уже побаиваться ее начинаю, - пробормотал Корсаков, открывая скрипучую дверь подъезда.
- Не бойся - я с тобой, - успокоила его Анюта. - Кстати, это она велела папашке оставить нас в покое. Так и сказала: оставь детей в покое, Александр, не-то пожалеешь. Они сами знают, как жить. Раз в год, в июне, у нее случаются обострения. Родня знает, что надо перетерпеть месяц, когда у нее всплывает память о предвоенном шоке, из-за которого она потеряла рассудок. Бабуля тогда несет всякую чушь, а еще она мебель взглядом двигает. Я такое только в кино видела.
- Я все больше начинаю уважать старушку, - сказал Корсаков. - Осторожно, здесь, похоже, ремонта не делали как раз с тех пор, как твою бабулю замели.
Глава 4
Перед дверью на втором этаже Корсаков замялся: не было обычной кнопки звонка, а в филенку было вделано что-то вроде звонка от велосипеда. Игорь неуверенно повернул колесико, за дверью тренькнуло, будто и вправду там находился велосипед с круглой коробочкой звонка - у Корсакова в детстве на велосипеде стоял точно такой. В подъезде явно экономили на лампочках: горела лишь одна, на первом этаже, и поэтому, когда дверь распахнулась и в проеме, на фоне освещенной прихожей появился темный силуэт женщины, Игорь невольно замешкался. Анюта оттерла его плечом в сторону.
- Привет, бабуля! Вот и мы.
Женщина отступила в прихожую, и теперь Корсаков смог ее рассмотреть. По рассказам Анюты он представлял себе старуху, похожую на бабу-ягу из кинофильмов, и был приятно удивлен: если бы не седые, даже не седые, а белые волосы и выцветшие от старости глаза, цвета выжженного солнцем неба, бабуле можно было дать лет пятьдесят. У нее было спокойное, с тонкими чертами лицо, прямая осанка.
Анюта чмокнула ее в щеку и обернулась к Игорю:
- Ты чего застыл, как перед иконой? Входи. Это моя бабушка Лада Алексеевна Белозерская. А это Игорь.
Теперь, когда женщины стояли рядом, Корсаков сразу обнаружил в них портретное сходство: глядя на Ладу Алексеевну, можно было сказать, какой будет Анюта через шестьдесят лет. "Если я столько проживу", - подумал Корсаков и шагнул в квартиру.
- Здравствуйте, Лада Алексеевна! Очень приятно познакомиться! - Корсакову почему-то захотелось щелкнуть каблуками на гусарский манер. Чтобы шпоры звякнули, чтобы качнулся султан на кивере. Он ограничился тем, что коротко наклонил голову.
- Здравствуйте, Игорь! - Лада Алексеевна подала руку и, пока Корсаков раздумывал, приложиться к ней или просто пожать, сама энергично пожала ему ладонь. - Рада вас наконец-то увидеть.
- Сердечно тронут вашим вниманием, - зачем-то сказал Корсаков и покраснел.
Непонятно отчего, но ему хотелось выражаться выспренно и витиевато.
Лада Алексеевна чуть улыбнулась, отступила, пропуская его, и закрыла дверь. Игорь прислонил картину к стене, осмотрелся. Паркетный пол был натерт - чувствовался легкий запах мастики. Корсаков сразу вспомнил, что дома в детстве так же натирали паркетные полы. Была даже такая машина со щетками - полотер, но вряд ли Лада Алексеевна пользовалась подобной техникой. Скорее по старинке натирала половицы шерстяной или войлочной тряпкой. Старинный шкаф с позеленевшим зеркалом, резной, как ларец, мрачно возвышался возле стены. Розовый абажур окрашивал прихожую теплыми тонами.
- Вот вам тапочки, одевайте и проходите в комнату, - поскольку Анюта уже впорхнула в комнату справа, Лада Алексеевна повысила голос: - Анна, ты опять в туфлях вошла? Ты же знаешь, что мне уже тяжело мыть полы.
- Бабуля, я сама вымою, - девушка выскочила в коридор, скинула туфли и надела мягкие войлочные тапочки. - Ну, как он тебе? - она подхватила Игоря под руку. - Он бродячий художник.
- Больше похож на странствующего рыцаря, - улыбнулась Лада Алексеевна. - Пойди, поставь чайник, - скомандовала она, - а вы проходите, молодой человек.