Глава 11
Здесь ему было уютно и даже просторно, несмотря на замкнутый объем. Видимо, он привык здесь находиться. Правда, рядом был кто-то темный, невидимый, но ощущаемый явственно и оттого немного стесняющий, но этот кто-то вел себя тихо, будто ждал своего часа. Не дождется! Пока я здесь - не дождется!
Сон оставил тело, веки открылись, пропуская утренний свет и стало совсем хорошо. Занавески едва колыхались под ветерком, в комнате было свежо, но не холодно. Тело было готово к действию, мышцы просили работы, движения, но он не испытывал желания двигаться - хотелось продлить эту сонную истому хоть на несколько минут.
Женщина, что спала рядом, тоже проснулась, приподнялась на локте и, касаясь его лица черными волосами, склонилась к нему. Ингрид… только почему-то кажется, что ей сейчас не больше двадцати лет. В глазах ожидание, немного испуга и … счастье? Она счастлива? Это он доставил ей такое счастье? Да, они любили друг друга ночью, им было хорошо, и, кажется, она забывала обо всем, умело направляемая по захлестывающим ее волнам желания в спокойную глубину, где сознание едва теплится, готовое окончательно покинуть измученное ласками тело. Он смотрел на все это как бы со стороны. Сознательно, не забываясь в страсти, подводил ее к последней черте, за которой женщина уже не чувствует, любят ли ее так же, как любит она, отдают ли себя всего, или играют, заменяя техничностью любовь и нежность, заботу и готовность без оглядки сорваться в сверкающую пустоту забытья…
Да, она любит его, видимо, любит давно. Сегодня ночью сбылось ее заветное желание - соединиться с любимым человеком. Она уверена, что впереди только счастье, но он знает, что это не так. Он спокоен, он изучает Ингрид, как энтомолог насекомое: так ли все сделано, не упустил ли он чего-то, что может повлиять на результат? Даже странно… это же женщина, которую он хотел… он хотел?
Ее не стоит разочаровывать, а потому - ночь продолжается, хотя по комнате уже бродит солнце и ветер колышет легкие занавески…
…а здесь ему лучше, нет, не лучше, а по-другому. Здесь он не ограничен телом, но здесь не так интересно. Здесь он просто отдыхает и ждет. Края ванны рядом, и он может приподняться и посмотреть, что там, за краем, но не хочет - он уже все видел. Здесь немного скучно, но вот снова появляется Ингрид. Сейчас она кажется старше, чем раньше, она что-то говорит, и он отвечает, но не слышит ни ее вопросов, ни своих ответов. Она ласковая, но не как любовница, а, скорее, как мать. Она заботится о нем, говорит с ним, чтобы ему не было так одиноко и скучно, и он верит, что ее обещание скоро исполнится. Не может не сбыться, ведь это Ингрид, и она любит его.
…и вдруг над краем ванны появляется знакомое лицо. Это же он сам! Или… это шизофрения? Он не может смотреть на себя со стороны, ведь это не зеркало и не кино.
Забвение… Ингрид обещала, что так будет недолго, а потом он снова будет с ней и она будет… кем? Матерью, любовницей? Чего ему хочется, он не знает. Он не привык желать чего-то, он живет чужими желаниями, чужими снами, чужой жизнью, с которой сольется в единое целое… забвение.
… и вдруг как удар: темные помещения, и опять он в непривычной обстановке, которая должна стать привычной как можно быстрее. И тело сопротивляется, его бьют спазмы, оно не хочет принимать его, но тело смирится, и так будет лучше всем…
…пульт управления, а за обзорным экраном - пустота, и близкий взрыв, и летящие осколки бьют в экран, и в кабину врывается пустота и холод, ледяной холод, какого он никогда не испытывал, и надо спасать его… или себя… или мы теперь - одно целое?
На лице лежало что-то прохладное, мягкое, пахучее. Впрочем, запах был довольно приятным. Седов попытался открыть глаза, но веки словно склеились. Ни рук, ни ног он не чувствовал. Он попытался сказать что-нибудь е надежде, что собственный голос подбодрит его, но не смог издать ни звука. Язык был сухой, будто деревяшка. Он постучал этой деревяшкой по нёбу, по зубам и подивился необычному звуку, отдающемуся в черепе. Я умер? Вряд ли. Не хочется даже думать о том, что я умер, стало быть, будем исходить из того, что я жив. Тогда, что со мной? Где я? Никого не вижу, ничего не слышу, сам с собой говорю! Похоже, башню снесло.
Седов сделал еще одну попытку заговорить. На этот раз получилось что-то вроде мычания. Он крепко зажмурился и снова попробовал открыть глаза. Приглушенный свет проник под ресницы и мягкий, почти ласковый голос сказал:
- Ну вот и хорошо. Давно пора проснуться.
- М-м-м…
- Голубчик, вам нельзя волноваться.
- М-м-м…
- У вас были серьезные повреждения. Около получаса вы провели практически без кислорода, вдобавок получили сильное обморожение. Ваша спасательная капсула разбита. Чудо, что вы вообще уцелели.
Седов разлепил, наконец, веки и сфокусировал зрение. На него, сверху вниз, смотрел полный мужчина. Лицо у мужчины было розовое, вокруг глаз лучились мелкие морщинки. Нос кнопкой, округлый подбородок. Полные мягкие губы, подчеркнуто артикулируя, произносили слова, которые тоже казались круглыми и мягкими. "Кого он мне напоминает?", - подумал Седов. Мужчина потер пухлые ладони и склонился над ним.
- Так, посмотрим, что тут у нас, - толстяк прикоснулся пальцами к уголкам глаз Седова, прикрыл ему веко и озадаченно хмыкнул, - странно, весьма странно.
- М-м…
Мужчина выпрямился и похлопал себя ладонями по груди, словно проверяя, не лежит ли что-то в карманах. Седов скосил глаза. На его лице лежала то ли маска, то ли повязка, закрывавшая лоб, щеки и, судя по всему, рот и подбородок. Сергей выпучил глаза и уставился на доктора. В том, что толстяк - доктор, он теперь не сомневался.
- У вас на лице специальная маска для регенерации отмерших тканей, - как на лекции принялся вещать доктор, - примерно недельку придется потерпеть. Да, да, голубчик. Потом, возможно, сделаем лицевую пластику и будете, как новенький!
Седов опять замычал.
- Вам непременно надо что-то сказать, - доктор в сомнении пожевал губами, - ну, что ж, давайте попробуем.
Наклонившись, он что-то сделал с маской. Седов почувствовал, как расслабились мышцы вокруг губ. Он пошевелил ими. Боли не было, голова не кружилась, а маска приятно холодила лицо.
- Давно я здесь? - спросил он вполне нормальным голосом, хотя и ожидал после рассказа толстяка услышать из собственных уст какое-нибудь кряканье.
- Да вы совсем молодец, голубчик, - доктор удивился и обрадовался одновременно, - голова не болит, головокружения не беспокоят?
- Нет.
- Ага… угу… а скажите-ка…
- Нет, это вы мне скажите, как давно я здесь нахожусь, что это за место и спасли вы еще кого-то или нет?
Толстяк, казалось, огорченный таким напором пациента, опять похлопал себя по груди.
- Подобрали вас вчера, вы на карантинной станции. Мы больше никого не нашли, но позже подошел военный корабль, может на нем…
- С этим кораблем можно связаться?
- Думаю, можно, но в вашем состоянии надо думать не об этом! Вам нужен покой. Через недельку мы снимем маску, потом сделаем пластику…
- Доктор, я все уже понял, - нетерпеливо сказал Седов. Почему-то ему хотелось, чтобы маску сняли сейчас, немедленно. Казалось, какой-то голос внутри него нашептывал ему слова, и он послушно повторял их, удивляясь, что так складно разговаривает после суточного беспамятства, - хотя бы руки освободите!
Доктор приподнял бровь и скривил губы.
- Совершенно невозможно! Абсолютно и категорически! Омертвение тканей…
- Но ведь попробовать можно? - Седов подивился своей уверенности. Мысли были ясными и четкими, будто он формулировал их в слова и произносил про себя, прежде чем выразить вслух.
- Ох, какой вы упрямец. Ладно, давайте освободим, если вы так настаиваете. Но лицо пока трогать не будем.
Правая рука словно вырвалась из сжимавших ее тисков, Седов пошевелил пальцами, сжал их в кулак, покрутил кистью.
- Кажется, все в порядке.
- Да-а… - врач покачал головой, - странно, странно. Я не мог так ошибиться. А, ну-ка, посмотрим здесь.
Он снял фиксацию руки Седова до плеча и отступил в полном замешательстве.
Седов поднял руку повыше. Кожа на руке была гладкая, чистая. Не розовая, как вновь появившаяся после ожога или обморожения, а просто здоровая, нормальная кожа.
- Доктор, по-моему, вы ошиблись. Ничего страшного со мной не произошло.
- Я-то мог ошибиться, - горячась, воскликнул толстяк, - но диагностика показала, что…
- Проверьте аппаратуру, а сейчас - освободите меня, - Седов, наконец, понял, кого ему напоминал доктор - толстого розового младенца-переростка с большелобой головой, румяными щечками и незамутненными ясными глазками.
- Конечно, практики у меня немного, - бормотал доктор, осторожно снимая повязки и щелкая зажимами, - карантин, знаете ли, скорее для проформы. Серьезных случаев давно не было. Но все же, я в недоумении.
Он двумя руками снял маску с лица Седова, отвел ее в сторону и замер, округлив глаза. Приподняв голову, Седов огляделся. Тело находилось в каком-то коконе. Он постучал ладонью по облегающей его ткани и ничего не почувствовал.
- Сейчас, сейчас, - доктор, суетясь, пробежал пальцами по клавишам пульта, установленного сбоку от кровати.
Кокон вздулся, с шипением вбирая прохладный воздух. Это было приятно. Седов пошевелил ногами, поерзал и стал выбираться из плена.
- Осторожно, осторожно, вы еще очень слабы, - хлопотал вокруг врач, придерживая пациента за руку.