Эта странная служба продолжалась еще долго. Будь Захар искушен в религиозных делах, он удивился бы еще больше, ибо Откровение Иоанна Богослова никогда не входило в обедню. Но он этого не знал и просто находился под впечатлением густого баса отца Сергия и слов, им произносимых. Священник же распалялся все больше и под конец уже просто вопил в экстазе. После трехкратного "Ей, гряди, Господи Иисусе!", он рухнул на колени и замер.
Так прошло несколько минут. Захара постепенно отпустило. Священник все сидел в той же позе, и лесник не нашел ничего лучше, чем покинуть часовню и вернуться в дом. К тому же, только сейчас он заметил, насколько он замерз. Часовня не отапливалась, а он покинул избу в одном лишь драном свитере.
Вернувшись в дом, он поспешил нырнуть под теплое одеяло. Сейчас, подумав, он решил ничего не говорить об увиденном отцу Сергию. Он не знал почему, но это казалось ему правильным.
Спустя какое-то время в соседней комнате послышался шум, половицы заскрипели под тяжелыми шагами, и, приоткрыв дверь, в спальню заглянул священник, уже одетый в повседневную черную рясу. Или сутану? Не разберешь, как у них там что называется.
– Проснулся, сын мой? Хорошо. Как себя чувствуешь?
– Спасибо, отец, вполне терпимо.
– Ну, вот и хорошо. Сейчас будем обедать, чем Бог послал. Сможешь ко мне присоединиться или тебе принести сюда? – Священник был сама любезность. Ничто в его облике не говорило о том, что еще совсем недавно этот человек бился в религиозном экстазе.
– Спасибо за заботу, отец. Думаю, что смогу.
– Превосходно. Тогда я жду тебя за столом, – священник закрыл дверь и удалился.
Едва войдя в общую комнату, Захар почувствовал просто умопомрачительный аромат. В животе утробно заурчало, а рот наполнился слюной. Священник лишь улыбнулся и кивнул на свободный стул.
Посреди стола стояла большая кастрюля, исходящая паром. Перед священником – глубокая эмалированная миска с алюминиевой ложкой и такие же приборы – напротив. Что мешало отцу Сергию разжиться в городе более удобными и презентабельными столовыми приборами, оставалось загадкой. Видимо, священникам чужд был азарт мародерки, и заповедь "не укради" относилась и к вещам, которыми уже никто и никогда не воспользуется.
– Садись, сын мой. Вкусим того, что Бог послал.
К вящему удивлению Захара, отец Сергий не стал молитвенно складывать руки и благодарить небесного отца за ниспосланную им еду. И хорошо. Захар еще ни разу не видел, чтобы что-то кем-то откуда-то посылалось. Чтобы заработать свой кусок, приходилось вкалывать в поте лица, и фраза о "посланном хлебе" казалась Захару слишком фальшивой и неуместной.
Перед Захаром возникла парящая миска, наполненная супом. В ней плавали прямо-таки здоровенные куски мяса, и Захар, не удержавшись, вопросительно взглянул на священника.
– Порося заколол. Решил свежены в честь твоего выздоровления сварить. – Отец Сергий правильно истолковал взгляд Захара.
– А не жалко? Сейчас, поди, не так уж и легко свина вырастить? – поинтересовался Захар.
– Не жалко. Господь еще пошлет.
Священник как-то странно улыбнулся, но Захару было не до этого. Наплевав на приличия, он буквально пожирал суп. А впившись зубами в шмат мяса, вообще довольно заурчал. Еще никогда не ел он более вкусного мяса.
Священник все с той же улыбкой наблюдал за ним.
Отставив пустую миску, Захар с надеждой поглядел на кастрюлю, но отец Сергий помотал головой.
– Нельзя тебе много сразу, плохо может стать. Сколько дней на одном бульоне, а сейчас налопаешься – и все что угодно случиться может.
Разумом несостоявшегося врача Захар и сам все это прекрасно понимал, но утроба лесника требовала добавки. В конце концов, после непродолжительной борьбы с самим собой он встал из-за стола, поблагодарил отца Сергия и направился в свой закуток. На самом деле, он и так переборщил с едой. Быстро восстанавливающийся организм, насытившись, теперь требовал отдыха. Едва коснувшись подушки, он провалился в сон.
Проснулся Захар среди ночи. Как будто толкнул кто-то. Рывком сел, уже привычно поморщился от боли, дернувшей плечо, и попытался понять, что же его разбудило. Так и не придя к какому-то выводу, он уже собрался было снова направиться в объятия Морфея, как вдруг услышал с улицы какой-то звук. Или ему показалось, или там кто-то кричал. Вот! Опять! Не показалось!
Захар встал с кровати и, тихо приоткрыв дверь, выглянул в общую комнату. Темно. Никого. Он огляделся по сторонам, ища, что бы накинуть вместо свитера, но на глаза ничего не попадалось. Выругавшись про себя, он, стараясь не скрипеть досками пола, двинулся вперед. Осторожно открыл дверь и высунулся на улицу. И тут же, отплевываясь, нырнул назад в избу.
Смахнув с лица мокрый снег, брошенный ему прямо в лицо порывом ветра, он, как перед погружением в воду, задержал дыхание и шагнул наружу.
На улице мело. Разыгравшийся не на шутку ветер сразу же накинулся на него, разомлевшего после сна. Может, почудилось? Скорее всего, это не более чем ветер. И в этот момент крик послышался снова.
Крик был мужским. Захар попробовал сориентироваться, ища во тьме источник звука, но при таком ветре это было невозможно. Тогда он просто пошел вперед. Во мраке, при тусклом свете луны, проглядывали очертания часовни. Выглядела она ночью, честно говоря, жутковато. Маленькие окошки часовни были тускло освещены. Захар уже направился было ко входу, как вдруг взгляд его привлек приземистый длинный сарай, приткнувшийся сбоку участка. Он видел его и раньше, вот только тогда на нем болтался здоровенный амбарный замок. Сейчас же она была распахнута, и ветер избрал ее в качестве своей игрушки, азартно хлопая ею. Захар решил, что большой беды не случится, если он сначала заглянет туда. Даже если крики – просто игра воображения, то стоит хотя бы прикрыть двери, чтоб хозяйские поросята не померзли. Просто из уважения к хозяину.
Добравшись до сарая, что при таком ветре оказалось не так уж и просто, Захар ввалился внутрь и с наслаждением выдохнул. Здесь, по крайней мере, ветра нет. Нос щекотал какой-то странный запах. Захар принюхался, и ему стало дурно. В воздухе явственно ощущался терпковатый аромат свежей крови. Чего-чего, а этого он за последнее время нанюхался с лихвой.
Лесник почувствовал себя неуютно. Кровь, от которой исходил этот запах, была свежей, бесспорно. И никак не могла остаться тут с обеда, когда хозяин заколол поросенка. В такой мороз она замерзала практически моментально. Значит, сюда пролезла какая-то тварь, позарившаяся на свинину. Пролезла? А что, если она все еще здесь?
Захар попятился, и в этот момент усталой луне удалось-таки найти разрыв между бешено мчащихся туч и обратить свой взор на землю. Мертвенно-бледный свет, озарив заснеженное пространство, залил ближнюю часть сарая.
Лесник вскрикнул, отпрянул и его вывернуло.
Вдоль всего сарая, под самой крышей, была прикреплена длинная металлическая штанга. И на ней, слегка покачиваемые порывами ветра, висели в ряд освежеванные трупы.
Человеческие тела. Частично обглоданные. Или…
Присмотревшись, лесник понял, что животные здесь ни при чем. Все мягкие части тела были аккуратно срезаны острым ножом.
И тут Захара вывернуло во второй раз. Он понял. ЧТО именно ел на обед. И ЧЬЕ мясо показалось ему настолько вкусным.
На этот раз его рвало гораздо дольше. До тех самых пор, пока содержимое желудка полностью не оказалось на промороженных досках. И даже после этого ошарашенный организм пытался исторгнуть из себя даже воспоминания об ужасной еде.
Выпрямившись, Захар вытер рот рукавом. Мысли потекли холодно и отстраненно, как всегда бывало, когда ему не терпелось кого-нибудь убить. В последнее время это стало входить в привычку. Лесник усмехнулся.
В углу сарая исходила паром какая-то куча. Медленно подойдя к ней, стараясь не дышать глубоко, он толкнул ее ногой.
Это оказалась человеческая кожа.
Свежеснятая человеческая кожа.
Под ногой что-то звякнуло. Лесник, сражаясь с рвотными позывами, нагнулся, пригляделся. Цепь. Обычная металлическая цепь… С ошейником.
Взяв цепь в руку, он на ощупь двинулся к ее противоположному концу.
Остановился, упершись в стену. Ощупал ее, наткнулся на замок, зацепленный дужкой за дверную ручку. Хмыкнул и потянул дверь на себя.
Здесь было светло. Луна светила в забранное металлической решеткой окно. Решетка оказалась закреплена снаружи. И не выглядела старой и прогнившей.
Пол комнаты был усыпан соломой. В углу навалено тряпье – как гнездо устроено. На тряпье что-то белело.
Захар подошел, нагнулся. Поднял с пола предмет. И вздрогнул.
Это была кукла. Обыкновенная кукла, рассчитанная на то, что с ней будет играть девочка лет шести-восьми. Не миниатюрная барби, или как их там называли, а крупный такой пупс, из крепкой пластмассы, таких при Союзе еще делали. С двигающимися руками, ногами и головой.
И с отметинами от длинных, тонких зубов.
Он отбросил куклу и решительно вышел из сарая. Теперь многое стало на свои места.
При свете луны стал отчетливо виден кровавый след, ведущий в сторону часовни. Захар двинулся по нему.
Дверь в часовню распахнул пинком. Пусто. Хотя, не совсем.
В помещении горели свечи. Много, очень много свечей. Гораздо больше, чем днем, во время службы. Почему-то Захар не сомневался – они сделаны из человеческого жира. Священника видно не было, но на алтаре лежала какая-то бесформенная куча. Приблизившись, Захар понял, что это. Это тело.
Человеческое тело.