– Хонтеан, – печально глядя на всегда спокойного учителя, позвал юноша. – О смене декораций: мы переезжаем. Меня "повысили". Я победил, мне начислили гонорар, отвели новую комнату во втором кольце, ближе к центру, и увеличили радиус, в котором "защитный режим" нейрофона не должен нас беспокоить. Я попросил, чтобы все эти награды распространились и на тебя. Они не возражали. Так что пойдем, нас ждет отдых в лучших условиях…
Монах улыбнулся:
– Мне все равно, где жить, Горн!
– Зато мне – нет! – заявил юноша. – Мне нужно выспаться, чтобы забыть, как больно, когда тебя рвут на части. Надеюсь, в новых покоях кровать будет мягче…
После этого поединка бои с участием принца последовали один за другим. Горну пришлось выходить на арену регулярно два-три раза в неделю. Он дрался в амфитеатрах во время проводимых там игр; дрался на концертах, разогревая публику; дрался на праздниках в домах местных аристократов; дрался в игровых залах и на стадионах – везде, где потоки крови гладиаторов казались уместным зрелищем и удачным способом разыграть крупную ставку. Легко или с трудом, без единой царапины или истекая кровью, Горн раз за разом выходил победителем. С каждой победой он становился увереннее в своих силах, с каждым поединком лучше слышал, четче видел, глубже чувствовал, какой именно шаг нужно сделать, чтобы повернуть Провидение лицом к себе, чтобы не только сохранить жизнь, но и не уронить при этом собственного достоинства…
И он ни разу никого не убил! Небывалый прецедент в истории "Айсберга" – каждый, кого Хозяева ставили против юного принца, терял способность продолжать бой, но не получал ни единой опасной травмы, ни одного угрожающего жизни ранения. Оставлять проигравшего в живых стало визитной карточкой Горна, его фирменным знаком. Зрители приходили в ярость, называли победу нечестной, но, по сути, принц не нарушал правил – он только обходил их. Первое время элита "Айсберга" бесновалась, требуя запретить новому рабу "издеваться над своими противниками", но постепенно взгляды вельмож поменялись: зрители начали ставить не только на то, победит Горн или проиграет, но и на то, удастся ли ему в очередной раз сохранить жизнь поверженному противнику. Поединки с юношей выглядели неординарно, его кодекс чести привносил в старую игру новые интригующие нюансы. Горн раздражал аристократов "Айсберга", они жаждали его поражения, но именно по причине своей уникальности принц очень скоро стал самым востребованным гладиатором рабовладельческого города.
Нортем и Вустер больше не наказывали своего раба – его "хамство" приносило им не только дурную славу, как Хозяевам, не умеющим управляться со своей собственностью, но и лучших бойцов конкурентов. Через несколько месяцев после покупки Горна Нортем и Вустер стали обладателями самого большого числа гладиаторов-чемпионов в городе. Они начали продавать их за бесценок, стали дарить друзьям, но Горн пополнял и пополнял коллекцию своих Хозяев новыми воинами. Все понимали, что Нортем и Вустер приобрели в лице юного мастера клинка козырь, постепенно превращающий их в монополистов гладиаторского бизнеса станции, но официально протестовать у высших слоев общества "Айсберга" причин не было – Нортем и Вустер не нарушали закона, а менять закон города из-за всего одного раба казалось безумием, честью, делающей этого раба равным свободным людям.
Горн тоже разбогател, если гладиатора вообще можно было назвать богатым. Он жил с удобствами – в собственном доме с садом во втором от центра кольце города. Он хорошо питался и одевался, и он мог позволить себе все, что продавалось и покупалось, кроме, разумеется, свободы для себя и своего друга.
При этом образ жизни юного чемпиона со стороны выглядел очень скромным. Горн не посещал клубов, не участвовал в бурных оргиях, устраиваемых удачливыми гладиаторами или ищущими приключений богатыми горожанами во вполне приличных барах этого кольца города, не приобретал катеров или яхт, не нанимал слуг. Он вообще не развлекался, не заводил знакомств, не искал радости в жизни, которую вынужден был вести под присмотром вмонтированного за ухом нейрофона. Он просто терпел и ждал, когда все изменится. Нортем и Вустер, которые ценили теперь свое приобретение как самую большую драгоценность в их общей коллекции, считали, что для возраста Горна такой аскетизм – ненормальность, свидетельствующая о прогрессирующем нервном заболевании. Они пытались расшевелить юношу, делали ему подарки, достойные аристократов своего круга, но Горн не реагировал на заботу. Он продолжал вести себя так, словно пребывание на "Айсберге" было для него кратковременным испытанием, которое со дня на день должно завершиться…
За четыре месяца пребывания в рабстве Горн прославился не только в среде Хозяев. Его хорошо знали в лицо солдаты безопасности, у которых имелся постоянно обновляющийся список самых дорогих рабов города. О нем слышал каждый гладиатор, каждый раб и каждая рабыня. Его называли Принцем. Слухи, что очередной боец остался в живых, проиграв бой Принцу, распространялись по городу с быстротой общегородских новостей. Горн не только вызывал уважение своим знанием анатомии и мастерским владением холодным оружием, он был единственным за всю историю станции примером победы раба над Хозяином. Благодаря ему у гладиаторов менялись представления: о том, что внушаемую нейрофоном боль невозможно выдержать; о том, что нельзя настоять на своем в споре с Хозяином; о том, что невероятно проиграть бой и выжить. Не желая того, Горн становился среди угнетенных богатырей "Айсберга" символом борьбы с правилами, примером для подражания, образцом благородства и смелости, глотком надежды на то, что в один прекрасный день положение дел изменится. Те чемпионы, кто уже успел познакомиться с клинком юноши, не только не стыдились своего позорного поражения одним неуловимым уколом в тайную точку, но даже гордились, что имели честь испытать на себе мастерство юного профессионала. Те, кто все еще числился в списке лучших бойцов города и пока не встречался с Горном лицом к лицу, ждали этой встречи, как чего-то особенного – без страха за свою жизнь и без стремления обязательно оказаться сильнее…
Благодаря Горну положение дел на "Айсберге" незаметно менялось. В стороне от центра города в воздухе все сильнее давали о себе знать чувства самоуважения, привкус надежды, дух непокорности. Наконец тем из Хозяев, кто смотрел и слушал, стало понятно, что ситуация требует вмешательства. На сто двадцать пятый день пребывания принца на "Айсберге" Нортем и Вустер получили приглашение в офис одной из не афиширующих своего существования фирм, расположенный на верхнем этаже самого высотного, упирающегося в свод купола здания города. Уже в фойе рабовладельцы столкнулись с постом вооруженной до зубов охраны и прошли через три детектора, просканировавших их с головы до ног на предмет наличия оружия. Охранники ждали в лифте. Верхний этаж и вовсе охранялся как королевский дворец. Наконец, пройдя через все досмотры, Нортем и Вустер оказались в большом темном кабинете. За тяжелым каменным столом сидел солидный пожилой мужчина в генеральском мундире.
– Присаживайтесь, господа! – приветствовал хозяин офиса. – Не обижайтесь на меры предосторожности – вы в самом центре нашего "Айсберга", в прямом смысле слова "центр". Потолок этой комнаты – пол центра управления станцией. Сами понимаете, требуется особое отношение…
Рабовладельцы сели в кресла перед столом и отметили про себя, что их головы оказались ниже головы хозяина офиса.
– Чем обязаны? – первым спросил Вустер, которому грубоватое отношение к своей персоне показалось несколько оскорбительным.
Хозяин офиса пристально посмотрел в глаза рабовладельца.
– Вы слышали об Исполнительном Комитете города? – суровым голосом спросил он.
Нортем и Вустер переглянулись.
– Мы решаем, когда сняться с якоря, – продолжил мужчина, – куда направить полет станции, на каком новом месте лечь в дрейф, когда открыть и закрыть сезон и даже – когда обнулить списки и уйти в тень… Разрешите представиться: генерал Сурад!
– Мы в чем-то провинились, генерал? – осторожно осведомился Нортем, который, как и товарищ, чувствовал себя неуютно.
Сурад выдержал паузу.
– И да и нет, – с глубокомысленным видом произнес он. – Вы законопослушные граждане, вы приносите в казну города процент прибыли, и, надо признаться, ваши вложения составили значительную долю дохода в последнем квартале. Но у Комитета возник вопрос, касательно вашего раба Горна.
– Что с ним не так? – заметно побледнев, пробормотал Вустер.
– Обычно мы не мешаем гражданам зарабатывать так, как им нравится. Мы вмешиваемся только тогда, когда действия горожан по зависящим от них или не зависящим от них причинам могут повлиять на стабильность всего нашего общества, – начал разъяснения Сурад. – С вашим рабом как раз такой случай! Исполнительный Комитет поручил мне обратиться к вам с предложением: заставьте вашего гладиатора уважать традиции "Айсберга"! Героям, как вы знаете, здесь не место. Не следует воодушевлять рабов на подвиги – их дело отрабатывать капиталовложения и умирать, когда наступает их время.
– Чего именно вы от нас ждете? – уточнил Нортем.
– Почему вы не заставили своего раба доводить Поединок Крови до положенного правилами завершения?
– Его пытали болью, но он не ломается! – признался Вустер.
Генерал понимающе улыбнулся:
– Точнее, вы бы не хотели его ломать, так?
– И это тоже… – Нортем нервно поежился. – Мы ведь не знали, что причиняем неудобства кому-то кроме себя… Но поверьте, этот юноша и в самом деле умеет переносить боль!
– Чью?! – вопросил Сурад, приподнимаясь над столом, чтобы еще более усилить воздействие на и без того испуганных посетителей.
– Свою, конечно… – поспешил объяснить Нортем.