* * *
…Человек в сером костюме рассматривал Милу так внимательно, будто собирался шить на неё одежду – вот только взгляд его глаз был не только цепким, но и холодным. Мила поёжилась, но тут человек сказал неожиданно мягким голосом:
– Разденься, пожалуйста.
Мила не высказала ни малейшего удивления: просто скинула с себя облегающий халатик и осталась совершенно обнажённой.
Серый Костюм обошел её кругом, внимательно рассматривая, хмыкнул что-то себе под нос, и сказал:
– Оденься и зайди, пожалуйста, ко мне через минуту.
И тут же скрылся в соседней комнате.
Все так же спокойно Мила вновь надела халат, запахнула его, и как была – босиком, скользнула в комнату за Костюмом.
Тот уже сидел за столом на вертящемся стуле, принимавшем форму тела, и разглядывал колоду каких-то голографических картинок. Она присела на стул, посмотрела выжидательно. Несколько минут Серый, казалось, не замечал её присутствия, и только затем поднял взгляд на неё, и спросил другим голосом – твёрдым, почти каркающим:
– Ты ведь знаешь, кто я?
Она молча кивнула, и он продолжил:
– Тогда спрошу прямо: готова ли ты рискнуть жизнью ради революции?
И стал вновь внимательно изучать её бесстрастное лицо: не дрогнет ли? Не дрогнуло. Совершенно спокойным голосом она ответила:
– Для меня честь отдать свою жизнь ради нашего общего дела.
Ещё минуту он изучающе смотрел на неё, а потом голос его вновь стал мягким:
– Задание, которое ты получишь, может принести тебе смерть, но оно же на веки обессмертит твоё имя в случае удачи. Даже не скрою от тебя то, что именно ты – наша последняя надежда…
Он выдержал паузу и вновь твердым голосом быстро спросил:
– Ты согласна убить диктатора Марко?
– Да! – ответила девушка в ту же секунду, без всяких колебаний. Серому Костюму показалось даже, что в ее глазах блеснул огонек радости.
– Хорошо, – констатировал он.
…Френк совсем не походил на командира отряда подпольщиков: типичный парикмахер с гомосексуальными наклонностями. Несмотря на свою профессию (он действительно был парикмахером) он был абсолютно лыс и носил парик из розовых волос, но зато в среде революционеров слыл большим хитрецом и отличался абсолютной преданностью делу. Именно он, по слухам, лично застрелил два года назад начальника Генштаба Марко, переодевшись уборщицей. И не только остался жив, но и преспокойно расхаживал на свободе.
Сейчас он наносил на обнажённое тело Милы какой-то лак и говорил ей своим высоким, тонким голосом:
– Я знаю, Милочка, твою личную ненависть к диктатору и историю твоей семьи тоже знаю. Публичное четвертование отца – это очень… очень прискорбно.
Мила молчала: ей было щекотно, когда кисточка прикасалась к обнажённой коже, но она терпела.
– В данном случае, Милочка, мы рассматриваем Марко не как диктатора и даже не как конкретного человека, захватившего власть на континенте, а как символ, на котором эта власть зиждется. Стоит ему погибнуть, как неизбежны волнения в среде его соратников: это беда всех диктаторов, моя дорогая. Мы этим воспользуемся – и через несколько суток президентский дворец, а за ним и вся столица будут в руках наших товарищей. А где столица – там и вся страна: и месяца не пройдет, как от нынешней диктатуры останутся только воспоминания….
Мила, наконец, решилась, и прервала его речь:
– Где и как я должна это сделать? Меня об этом до сих пор никто не просветил.
Голос ее оказался грудным и очень приятным, ласкающим слух: совсем не похожим на тот, каким она разговаривала с Серым Костюмом.
– И прекрасно, что не просветили, – пропищал Френк. – Тебя проверяли, моя милочка. Но сейчас пора, уже пора. Ты все узнаешь в малейших подробностях.
И тут же стал сосредоточенным, даже кисточку положил на столик, впрочем, так и не потрудившись одеть девушку.
– Дворец Марко, как ты знаешь, – самое охраняемое здание в стране. Уничтожить его можно, пожалуй, только направленным ядерным взрывом… Но в любой, даже самой совершенной охране, можно найти норку… лазейку. И я её нашел. У меня есть один… ну, скажем, приятель: он владелец магазина по продаже очень интимных товаров: презервативы, кремы, вибраторы… ну ты понимаешь. Раз в год к нему поступает очень необычный, эксклюзивный заказ: на куклу для оказания… э… ну, в общем, для сексуальных услуг. Чистый силикон, подогрев и даже кой-какие зачатки интеллекта, но не киборг – упаси боже: несколько стандартных фраз и полное владение телом по классу "Камасутра". На вид – не отличишь от обычной женщины: редкостная игрушечка.
Он взглянул в лицо Милы, оно было по-прежнему спокойным, холодным.
– Так вот, милочка: от нашего… э… человека… в общем, нам стало известно, что эти ежегодные заказы исходят не от кого-нибудь, а от самого Марко. Непостижимо, но это факт! И тут же у нас созрел план: вместо куклы в посылке к диктатору будешь лежать ты, милочка…
– Оружие? – уточнила девушка.
– Ору-ужие, ору-ужие…, – словно передразнивая, протянул Френк. – И не надейся, дорогуша, ни на пистолет, ни на бластер: детекторы выявят что угодно, вплоть до пилочки для ногтей за сто метров от Марко. Но…
Он сделал театральную паузу.
– Но кое-что мы тебе порекомендуем.
Он достал из ящика стола какой-то флакончик. Повертел его перед собственным носом и пояснил: лак для ногтей. При соприкосновении с кровью или слизистой летальный исход обеспечен. Тебе, кошечка моя, останется только чуть поцарапать спинку нашему котику… Это всё.
…Перед самой упаковкой к ней снова пришел Серый Пиджак. Задал несколько вопросов. А перед уходом, словно решившись на что-то, достал из внутреннего кармана несколько голографий. Протянул ей.
Она смотрела со всё возрастающим удивлением: на них – голые женские тела, невообразимо изуродованные: в их грудных клетках, животах, даже в головах зияют дыры, откуда видны внутренние органы, внешне очень напоминающие человеческие.
– Что это? – спросила она с удивлением.
– Не вижу смысла скрывать, – ответил тот. – Это то, как выглядели предыдущие куклы – настоящие куклы, естественно, – после общения с господином Президентом. Думаю, ты должна это знать.
И молча вышел, не попрощавшись.
* * *
…Коробка, в которую её упаковали, по форме напоминала гроб. Это было символично. Миле объяснили, что она должна попытаться остаться в живых после покушения – а уж из камеры смертников ее вызволят обязательно. Она понимала, что на самом деле её отправляют на верную гибель. Но её это мало волновало: с пятнадцати лет у неё перед глазами каждую ночь только одна картина – как живьём на площади разрубают тело её отца, как затем кастрируют и убивают двоих братьев. Как зажаривают электричеством мать… И лицо – улыбающееся доброй улыбкой лицо – лицо диктатора Марко, который вещает с тысяч мониторов о том, что республика должна безжалостно расправляться со своими врагами. Так она и сделает: безжалостно расправится с ним самим. Остаётся только надеяться, что она успеет этому старому козлу ядовитыми коготками не только спинку поцарапать, но и вырвать глаза, а если повезёт – то и оторвать его проклятые яйца!
…Слышны голоса:
– Тащи эту коробку в мой кабинет, положи там на пол. Пусть лежит пока.
Её не очень-то бережно куда-то несут, затем опускают. Голоса стихают.
Час проходит за часом. Все тихо.
Перед запаковкой Френк запретил ей пить, но с тех пор уже прошло около двенадцати часов: тело её затекло, а мочевой пузырь переполнился. Очень хотелось пить.
Она знала: у неё есть кой-какие экстренные способы утолить самые необходимые естественные надобности: специальный резиновый катетер-мочеприёмник и небольшой пакетик с водой, но решила поберечь их пока на крайний случай. Ещё через несколько часов этот самый "крайний случай" настал. И только она справилась с этим нелегким делом, как услышала шаги.
Один мужской голос спросил другого:
– Знаешь, что здесь?
Другой – моложе – ответил:
– Неужели то, что я думаю?
– Точно! И мы можем опробовать это раньше, чем оно попадёт на стол к шефу. В конце концов, мы охранники и обязаны пробовать то, что попадает на стол хозяину, – послышался довольный гогот.
– Прикрой-ка дверь, дружок.
Вскоре послышался хруст аккуратно разворачивающейся упаковки. Её состояние не было паническим, но хорошего в её положении тоже было мало. Осталось только повторить про себя, закрыв глаза, то, что должна делать кукла после распаковки.
…Как только коробка раскрылась, кукла приоткрыла свои ясные голубые глаза и проворковала:
– Приветствую моего господина.
Перед ней стояли два мужика в форме охранников. Лица обоих были красными и возбуждёнными.
– Ишь ты, приветствует, – сказал один другому и подмигнул.
Кукла, между тем, продолжала:
– Мой господин должен вскрыть запакованный конверт на дне упаковки и сказать мне секретный код доступа, после чего я буду готова выполнить любое его желание.
Она, продолжая лежать, белоснежно улыбнулась.
Молодой забеспокоился:
– Ты ничего не сказал про какой-то секретный код.
Другой почесал в затылке:
– Да я и не знал. Но мне рассказывали, что можно и так: без кода. Дырки-то ведь у нее не запломбированы, а?
Если Мила и забеспокоилась, то по её лицу прочитать это было невозможно: оно излучало благожелательность.
– Думаешь можно? – с сомнением спросил молодой.
– А то! – ответил тот, что постарше, и стал расстёгивать ширинку.