Глава 9
Поначалу я, как, пожалуй, вскарабкался по лестнице на склон, так и опять в некое умственное оцепенение впал. Как при атаке на укрепление давеча. Словно в тумане, тут помню, тут не помню. Вот наверх карабкался - помню. Еще подумал, обратно, как же погано в горах бегать - не поймешь, то ли под ноги смотреть чтоб не переломаться нафиг, то ли вверх где враги, чтоб стрельнуть успеть. Как выбрались на гребень - не помню, вроде гранаты кто‑то кидал - то ли в нас, то ли наши. Потом, конечно, в спину нас с того края сыпать стали, но тут уж помню артиллерия ювелирно сработала - повесили над ними шрапнели, миномет туда отправил парочку - и все, как не было.
А вот дальше провал какой‑то, только потом помню - мы в свежеотбитой траншее, в камне вырубленной, под ногами валяется кто‑то в сером, и на нем стоять, жало высовывать на посмотреть удобно, хотя и не рекомендуется долго светить мордой - только что шмякнуло противно, и один любопытный с пробитой башкой отвалился и сполз по задней стенке окопа. Но высовываться приходится - иначе провороним атаку, или еще чего. Тут штурмовики бегут и с ними эти парни - огнеметчики. В черных кожаных плащах, в масках типа противогазных, тащат баллоны здоровенные, похожи на сварочные - кислородные, разве покороче. Револьвер на поясе небольшой видать, ножик, а больше оружия и нету, кажется.
Следующим куском память выдает - с вражьей стороны жирный, густой дым валит из одного каземата, стрельба, а в траншею к нам вваливается, с воем диким, огнеметчик. В пламени весь, горит, как танкист, пожалуй, а то и пострашнее. Кататься начинает, а мы стоим, оцепенев, что делать не понимаем. Потом, не сговариваясь, кинулись тушить его плащ - палатками, да чем попало, чуть друг - друга штыками не покололи, сразу не догадались винтовки бросить. Я уж подумал, что хрена мы потушим огнесмесь - а явно же она на нем горит, ожидал, что там что‑то вроде Ка - Эс нашего. Однако, нет, забили тряпками, потушили.
- Снимииии! - воет огнеметчик, перчатки снять пытается.
Варс тут откуда‑то, нас растолкал, и ну сдирать с огнеметчика его спецодежду, ну мы как могли, тут же впряглись помогать, ну или, по крайней мере, не мешать. Я, конечно, как‑то внутренне ожидал совсем нехорошего - как все эти смеси прожигают тело до костей видал. Даже подумалось, что гуманнее может быть будет добить беднягу. Однако ж, не так страшен чорт, как его бабушка. Сорвали мы с него, значит кожан - я думал лохмотья - ан нет. Целый. И под ним - все цело. Вот только руки и морда, да шея - что из‑под обмундирования видать - аж ярко - розового цвета, мне напомнил этот цвет мыло 'Земляничное', из пионерлагеря. И опухает, отекает все это на глазах - руки раздулись, на морде глаза как у монгола стали, губы как у негра…
- Пуля… в баллон… я только начал жечь, а тут пуля… - А Варс ему льет с чьей‑то фляжки воду на лицо и на руки, потом и пить дал…
Потом, вроде бы, как увели его - сам пошел, только слепой уже - глаза отеком закрыло начисто, тут прибегает злющий, как тысяча демонов лейтенант Фаренг - и гонит нас всех в атаку - а вот так просто - вперед и взять штурмом… Револьвером машет а в глазах прямо написано, что если кто не пойдет - то пристрелит, и все тут.
Ну, а дальше у меня вдруг это все помутнение и кино отрывками заканчивается. И то сказать, не вдруг. Как мне из спины впереди бегущего штрафника в морду кровищей плекает, да под ухом что‑то с шипением пролетает - тут в память‑то я и прихожу значит, насовсем. И сразу как‑то так жить захотелось, навроде того, как, я думаю, щенку хочется, когда его детишки топить несут. Ясность в мозгах образовалось, вместе с легкостью в теле. В полсекунды как‑то ухитряюсь панораму вокруг усвоить - лупят по нас на все деньги, а впереди еще бежать и бежать. Ну, не буду врать, что спотыкаюсь - нет, просто падаю на землю. Чтоб в меня не попали. И не убили. Падаю, и к земле… то тоже сказать - к земле! - к камню поганому, ни тебе ямку вырыть ни за бугорок откатиться - прижимаюсь. И в голову лезет всякая божественная матерщина, мол, Господи, Мать твою, богородицу, разэдакую Деву Марию, со всей ее родней, и с твоими бляцкими Апостолами, в три хера да через пень! Если ты есть, Господи, то сделай так, чтоб меня не убили, а то очень мне обидно, и жить хочется! Господи, ну что тебе, суке такой стоит?! Один же хрен, что я, мелочь - не все ли равно - убьют или нет? Ну так сделай же, чтоб не убили, Господи, Христом - Богом тебя молю, падла, слышишь?!
И самое то что стыдно и обидно - вот ведь, память то не пропадает, все я это помню и понимаю, а сделать ничего не могу. Вроде даже эдак трясет меня немного, несильно, но я‑то чувствую. И пот липкий по морде… Не, погоди. Не пот. Это ж юшка с того неудачливого, что впереди меня бежал… Да, дед не зря шутил, что в атаку как выскакивать с окопов - всякий норовил поскользнуться… Стираю ладонью с морды кровищу - и словно выключатель кто повертает - успокаиваюсь, как не было ничего. Ну, только стыдно, что всяческий опиум для народа в башку полез, но ладно. Никто не видел, кроме меня - значит, и не было - а с собой я договорюсь.
Однако, вопрос встал - что дальше‑то? Озираюсь - эге. Это, выходит, я прилично пробежал. До наших‑то чуть не вдовое дальше, чем до ихних. А атака, как и следовало ожидать, уже все. Захлебнулась. Отчасти - кровищей собственной. Кто назад убежал, кто убитый, кто раненный лежит. А кто как я, притворился, и выжидает. И таких немало, я так думаю. Только радости‑то мало - мы как на ладони в общем‑то тут. И самое паршивое начинается через некоторое время, когда наши начинают отползать в окопы. И понеслось - выстрел, крик долгий, и ведь даже не добивают, гады. Один минут пять орал.
Вскоре оптимисты кончаются, а мы, остальные, значить, лежим, ждем. Темноты ждем - чего еще. Ну или новой атаки, хотя вряд ли. С казематов напротив так по нас сыпанули, что шансов дойти нету. Начинаю осматривать вражеские позиции - ага. Траншея, как у нас, в бруствере бойницы, там иногда мелькает кто‑то. Но постоянно не маячит - ясно, там только если мы в атаку пойдем, повылазят стрелки. А вот чуть справа - эдакий каземат в скале вырублен… или пристроен, не очень ясно. Узкие плоские щели амбразур, и оттуда щетинятся стволы винтовок. И самое мерзкое, что вроде бы и пушка там есть, коротенькая, картечная. Хочу я рассмотреть поточнее - потому что если пушка там, а она наискось во фланг стоит - то никакая атака у нас тут не выйдет.
Вот только тут случается совсем нехорошее - видно, пытаясь смотреть, шевельнулся я неаккуратно - заметили меня. И тут же выстрел и пуля в камень рядом - щелк! - и в рикошет. Хорошо с торопей промазал, гадюка. Только я даже обрадоваться не успеваю - как от траншеи - бах! - щелк! - еще один Ли Освальд, мать его, нарисовался. Думать‑то тут некогда - и я рывком вскакиваю, да перебежкой метров пять - семь вперед, падаю - тут же залп нестройный! Ну, да - я их пока обманул, тут дело такое же, в общем, как и с автоматчиками. Не успеют прицелиться, как я уже упал. Да еще тут - перезарядиться все же им надо. Ну и под это дело я еще рывок делаю - вот только тут уже не гладко пошло - ушлый кто‑то там есть - только я рванулся - как выстрел и свистнуло совсем рядом, воздухом по щеке чувствую. Подловил, гад, чутка лажанул, а так бы все. Ну и рывок снова, а падая уже успеваю подумать, что вот дальше‑то точно кранты - теперь этот чортов снайпер не облажается.
Ну и наверное, от мыслей таких, я еще до того как упал, так винтовку бросил, и хвать лежащего, кого‑то из наших, и на себя его наваливаю, вроде как щитом загораживаюсь, да так и затихаю. Это уж потом я понял, что мне повезло - там небольшая совсем выемка а, водой за годы что ли промыло или вроде того. Да сверху меня этот бедняга прикрыл, убитый. А может, кстати, и не убитый еще был, раненый. Не знаю. Только, уже через пять минут в нем, наверное, с полсотни пуль было, и с него на меня потекло. Потом звякает что‑то недалеко - и взрыв - гранаты кидать стали. Но тоже бесполезно. Потом все унимаются, только один, особо азартный кто‑то - садит и садит в труп и около - шмякает, щелкает и воет - шипит рикошетами. Размеренно так, обойму за обоймой. Потом, наверное, пришел к нему командир и надавал по шапке - перестал стрелять. Только я так и лежу, не шевелясь - словно чувствую, сколько глаз поверх прицелов на меня смотрят.
Так еще с час проходит. Мокрый я уже весь, от того что натекло с моего спасителя покойного. Мерзко оно течет по телу, прилипает - а и пошевелиться особо никак. Затек весь - понимаю - нет, не протяну до вечера. А ведь, кроме того - еще полчаса - и я не то что побежать - поползти с трудом смогу - онемею весь. Вспомнилось, как лежали еще в первый раз, на поле - нет, там лучше было! Только еще подумал, что, наверное, тут сейчас ни минометы ни пушки наши не помогут, не накроют врага, какие бы они мастера ни были, наши пушкари - а тут больно уж мало расстояния промеж позиций, да и не пристреляно совсем. И тут понеслось - как началась от наших пальба! Только не из ружей - влупили из гранатометов. У штурмовиков в подкреплении несколько человек было с такими, и у драгун - тут, похоже, всех их вместе собрали. Гранатомет здешний штука специфическая - нету тут ограничений и Конвенций всяких - потому пуляется он весьма полновесной гранатой, а на мой вкус сказать, так оперенной миной, и в общем, довольно солидное оружие, если грамотно применять.