Прошла целая вечность, потом где‑то позади справа звякнул о брусчатку металл.
Потом еще кто‑то, тяжко вздохнув, звякнул оружием.
И еще.
А я все стоял, и думал - а чего это вот я теперь такой дурак? Ну чего стоило, таки взять, и стрельнуть? А сейчас если? Выходит, еще хуже дурак стану… Ну вот чего боялся? Максимум бы - убили. А теперь?
Все больше и больше народу клали карабин на землю, поверх пояс с патронами и хмуро отступали вобрат, к стене. А я так и стоял, держа ружье в опущенных руках. Не хочу я чего‑то сдаваться. Ну уж его нафиг. Вот уж почти все и сложили ружья - остались только трое перед начштаба, я, один из минометчиков, да старик - сержант. Тот даж с плеча карабин так и не снял.
- А ну! - махнул нам рукой начштаба - Пошевелись!
Ишь, осмелел, смотрит соколом. Вон уже и подтягиваются офицеры, несколько солдат с сержантами.
А только все одно, если так захотеть - то вот ему в пузо шарахнуть я отлично успею. Это только кажется, что с винтовкой вблизи неудобно, а с коротенькой‑то и подавно запросто. Вот только какой смысл? И опять же - чего я решать чужое полезу? И обратно - будут стрелять в меня, а попадут - как попало. А это не мое все же дело? Или как?
- Давай, давай! - машет нам пистолетом, подходя, комендант - Клади быстро оружие, все, ну!
- Кто не сложил оружия - будет считаться мятежником, и по законам военного времени - будет расстрелян на месте! - добавил начштаба.
Окружили нас уже плотно полукольцом, вот теперь и не рыпнешься. Все, глуши мотор, ставь на передачу. Приехали.
Тоскливо стало опять. Очень. Чего‑то как‑то впервые в жизни я вот так, значит, в плен сдаюсь. И причем, выходит, сдаюсь в плен, чтобы сдаться в плен еще раз, оптом. У что потом? А если не положу винтовку? Все одно же не отпустят. Эх, ну какого хрена! Надо было стрелять сразу! И чорт бы с ним со всем. Ну вот чего я размазывал - мое - немое? Отвечать боялся? Перед кем? Да выходит, только перед собой и отвечал бы. И чего? Испугался на себя брать? Ну, а теперь вот - выбирай, или шлепнут прямо тут или в плен…
- А раз так - сплюнул Балу - То, пожалуй что, и стреляй. Я уж лучше от пули, с оружием в руках подохну, чем в плен.
Сказал так, и револьвер в кобуру запихнул, приосанился так весь, и кругом, щелкнул каблуками, жестом наших разогнал, строевым отбил до стеночки, снова кругом, щелк - и встал, руки за спину, ноги на ширину погон. И смотрит на начштаба насмешливо. Эвон оно как. Унтер, снова выматерился, да и так же все сделал. Рядом встал. Ну, ни дать ни взять, хоть допрос коммунистов с них рисуй. Лейтенантик, хоть и только что плакал, да оглянулся на них затравлено, и чуть ли не бегом к ним, посередке встал. Выпрямился, дрожит весь…. Идейые, значит. Погибаю, но не сдаюсь.
А мне вот как?
Минометчик этот, стоит хмурый, пальцы аж белые, как карабин держит, губу закусил.
- Таааак - протянул начштаба - Ну… ладно. Сами выбрали. Так, остальные - а ну бросай таки оружие! А то с ними рядом встанешь!
- А и встану, вашбродь - старик шагнул к троице, встал рядом, оправился, попытался даже стойку смирно изобразить.
Смотрю, и минометчик этот, медленно так, карабин за спину - и туда же. Эвон какие, герой блин. Ну и как обычно…
В общем, шагнул и я к ним.
Ну, да дурак. Только, в общем, по жизни‑то никогда особо умным в таком случае и не был. А тут еще как‑то… совестно, что ли. Ведь мог же, мог, дурило, все ….повернуть. Нет, не то что исправить, может еще бы и хуже было, но таки повернуть - мог. И может, там бы и сам решал. Может и не сам. А тут уже все, решать не дадут. А я такого не люблю. Принципиально. Вот потому и решил. Да и наплевать. Пошел и встал рядом.
- Ну… что ж. Раз так - то, по законам венного времени… - ишь ты, как, с выражением. И, похоже, таки не шутит. Грохнут сейчас нас.
- Эй, погоди! - Балу обернулся - Вы‑то чего приперлись? А ну пошли отсюда! Йохан, что, опять с головой плохо? А ты старый куда?
- Даю последний шанс! - эвон как, благодетель, распинается - Сложите оружие и останетесь живы!
- Ну! Пошли отсюда! - машет на нас лапищей Балу - Чего встали? А ну, дай сюда!
Схватился за карабин, чорт здоровый, так ведь и отнимет… не драться же с ним..
- Вашбродь, это ж Йохан, с моей батареи - он и до того был на башку контуженный! А теперь вона - и еще раз зацепило - вишь, и бинтом повязана! Да отдай ты ружье, бестолочь! - это он уже мне. И вырвал таки карабин, зараза.
- Вахмистр… ну вот, как не совестно было… Эх, вахмистр - издевается, гад такой, начштаба‑то - Ну, а вы, сержант?
- Я, вашбродь, уж точно тут. - старик, смотрю, полез в сумку, трубку достал, насыпал табаку, и кисет Балу протягивает - Я старый уже. Мне в плену не выжить. Да и то сказать - мне уважаемый мастер Берг на той неделе сказал - опухоль у меня под горлом. Все одно не больше года осталось. Чего мне терять.
- Хмм… А ты? - это он, значит, минометчику.
Но тот, сразу, по - матери его, значит. А, вот оно что оба - двое - братья они что ли, или еще какая родня, похожие. Тут унтер его вдруг дернул, минометчика, на ухо что‑то буркнул, ружье забрал, и ко мне толкнул. Балу, смотрю, трубочку раскурил, на меня глянул, тихонько так сказал:
- Иди, Йохан, иди… Будешь в моих краях - зайди к моим.
И рукой махнул.
Нас с минометчиком тут же прикладами в общую кучу отпихнули. А мы, оба с ним, как во сне, не шевелимся сами даже. Балу стоит курит, со стариком переговаривается, унтер флягу достал и протянул лейтенанту, а потом и им перешло - видать во фляге не вода. Выстроились офицеры, комендант что‑то про присягу и уставы понес, про неотвратимость наказания, и прочее. Потом повернулся к тем, кто у стены, и эдак, с превосходством - ну, мол, последнее слово ваше!
Унтер опять выругался затейливо, лейтенант - смотри‑ка, сопля - соплей, а вид какой‑то приобрел, выпрямился, сплюнул под ноги презрительно. Старик вообще стоит, как погулять вышел, трубочкой пыхтит. И Балу только и сказал:
- Огонь!
То ли от нервов то ли еще как - среагировали некоторые, грохнули выстрелы. Унтер завалился на колено, за живот схватившись, старика мотнуло. Потом еще выстрелы - залпа не вышло, вразнобой палить стали. И не по одному разу.
Затихло. Начштаба, кусает губу, идет значит к стене, на ходу револьвер заряжает, гильзы под ноги роняет и на ходу сапогом их - только летят со звоном… Подошел - тут стонет кто‑то - кажется, минометчик. Руку с револьвером начштаба вытянул - а лапка‑то дрожит… Второй рукой подхватил, и - бах, бах. Затих унтер.
…Нас по - быстрому обшмонали, отобрали личные вещи у кого были, все остатки амуниции и оружия, ремни сняли. Построили в две шеренги, повернули, и мы пошли, сопровождаемые конвоем из унтеров.
Проходя мимо, бросил взгляд, и картина, что увидел, как‑то впечаталась в голове. Насовсем, как кислотой по металлу вытравили.
Балу сидел у стены, вытянув ноги, остальные лежали вповалку. Их так и не трогал никто. А в откинутой руке у Балу так все еще и дымилась его трубочка. Рядом с ними сидела санитарка и плакала.
Вот тут‑то меня и накрыло.
Даже, кажется, чуть в сторону повело. И в целом - словно по голове ведром двинули. Аж в ушах не то свист, не то звон какой. И легкость такая в теле… или наоборот, онемелость. Как не мое все и вообще все ненастоящее, сон это все.
Не видал я такого раньше в жизни. Чтоб вот так. Никак не ожидал. Как обухом по голове оно мне, значит. Вроде всякого навидался в той жизни, и во всяком дерьме купался, а такого не видал.
Потом еще запомнилось - мимо главного корпуса шли - и стоят там двое, в ненашей форме, песочная такая, и покрой иной, по всему - офицеры, и смотрят с интересом. И один из них так насмешливо спрашивает идущих впереди офицеров - мол, что это у вас тут, господа, за действо такое? Я, надо сказать, ожидал - язык там другой, или хоть акцент - нет, ничуть. А комендант, сука такая, аж сияя, даже не ответил - нет, он, падла такая, натурально им ДОЛОЖИЛ - бунт, мол был… а мы его усмирили, зачинщиков перестреляли а этих - под замок!
- Бунт? - спрашивает их офицер - А по какому поводу? Воевать отказывались? Так вы же вроде как сдаться согласились?
_- Так точно - не, ну смотри, блядь какая, только что в струнку не тянется - А вот они не подчинились, воевать хотели!
Тут ихний‑то, на нас так, с удивлением даже посмотрел.
- Ну - ну, говорит - интересно у вас тут все, господа, устроено…
До того уж мне от этого погано стало, что и не сказать.
Даже и не помню, как дошел до гауптвахты, и вместе со всеми забился в небольшую камеру. Присел на пол - скамьи на ночь только приносят, и сидел, даже не слыша разговоров. Да и не разговоры вокруг были. Кто‑то что‑то буркнет, ему так же коротко ответят, и опять тихо. За окном кто‑то ходил и бегал, команды были слышны. Потом кто‑то прошел, двое, и со смехом так '…да, Арри, они сами своих солдат загнали в казематы и остались охранять, остальные сидят у себя под честное слово…'. Потом горн играл сбор. Стало душно, и я даже задремал. Потом проснулся, показалось - стреляют. Спросил соседа - тот плечами пожал - вроде да, а может и нет. Непонятно.
Еще через какое‑то время дверь открылась, и сержант - дежурный, хмурый и без оружия, приказал выходить. Вышли и построились перед входом, напротив нас - ненаш офицер, рядом наш унтер, кажется из пехотных. И четверо солдат ненаших.
Офицер лениво глянул - махнул рукой:
- К остальным их!