Костя вопросительно уставился на него. Ему стало обидно за 'анцитаур'.
– Да-да-да! – признался Бараско. – Я сразу понял, что ты везучий парень, 'анцитаур' только подтвердил мою догадку. А он возьми да затащи нас в пустыню.
– Ты что, здесь бывал?
– Конечно, бывал. Место называется 'Речной кордон'. Только рекой здесь и не пахнет. Скорее всего, это тупик. Все высохло. Водохранилище давно испарилось. Деревья умерли. Камыш рассыпался в прах. Цивилизация загнулась еще при… как ее там… м-м-м… дай бог памяти… еще до 'самостийной Украины'.
– А что это такое?
– Это самая нежизнеспособная страна в мире. Была.
– Так мы в Дыре или не в Дыре!
– В Дыре! А толку?! – отвечал Бараско мимоходом, заглядывая во все закутки. – Пусть меня Зона сожрет, если вру!
Костя понял, что Дыра – это не то место, которое приводит человека в восторг, и поумерил свой пыл. Но все равно ему хотелось выскочить наружу и все-все разглядеть собственными глазами.
– Что ж делать-то? – спросил оторопело он.
– Бежать, конечно!
Они бесшумно проникли в вагон-камбуз. Повара были занятые тем, что тоже следили в окна за славным командиром Березиным, который ходил и рассматривал землю под ногами. Все ждали, что его убьет какой-нибудь экзотический хабар или ловушка. Хотел Бараско сказать, что место здесь вполне безопасное, да передумал.
– Они сейчас этот хабар нагрузят и двинут в обратный путь, – прошептал он.
– А мы? – с надеждой спросил Костя. – А он?
Ему вдруг захотелось вернуться домой на бронепоезде.
– А он вернется уже не в наше время, – все понял и усмехнулся Бараско.
– А куда?
– Да в свой коммунизм и вернется.
– Хм… – недоверчиво хмыкнул Костя. – Так не бывает.
– В Зоне все бывает.
– А мы?
– А мы? – переспросил Бараско загружаясь бутылками с 'минералкой'. – Мы пойдем другим путем. Помнишь, классик научного коммунизма говорил?
– Не помню, я научный коммунизм не изучал.
– Но цитировал. Ладно, горе мое, – вздохнул Бараско, заметив, что Костя злится. – Тогда делай вид, что собираешь хабар.
Никем не замеченные они и выскочили из бронепоезда, и Костя аж подпрыгнул – под ногами ковром лежал этот самый разнообразный хабар. Костя тут же забыл все свои страхи и сомнения. Здесь был самый настоящий хабар, который почти вечно давал воду, хабар, который был способен зажигать костер – хоть сто тысяч раз, съедобный хабар, который, правда, надо было молоть, хабар-попрыгунчик и даже – хабар-ветер. И еще множество всякого добра, свойства которого он попросту не знал.
– Это все примитивный хабар, – объяснил Бараско. – Так называемый, природный. А нам нужен хабар современный, технологический. Так что ты можешь смело все выбросить.
Действительно, пока они шли до бархана, Костя успел забить их камнями и песком. Ему стало тяжело идти, ноги вязли в почве, а по шее побежали струйки пота.
– Ничего… – кряхтел Костя, – пригодится…
Уж очень ему не хотелось расставаться с этими очень полезными вещами. Он даже прихватил какой-то полосатый камень. Хорошо хоть Бараско не заметил – камень и так едва уместился за пазухой.
Они поднялись на бархан. Паровоз отчаянно свистнул, из бронепоезда, пушки и пулеметы которого угрожающе зашевелились и ощупывали все окрест, высыпали команды и торопливо стали сгребать в вагоны тонны хабара.
– Дома отсеют хабар и продадут, – сказал Бараско, с презрением наблюдая за солдатами. – Нам такие жертвы не нужны.
– Зато много и сразу, – вздохнул Костя.
Честно говоря, он не знал, плохой или хороший метод обогащения изобрел славный командир Березин. Но, похоже, голова у него варила. Нет ничего проще, чем заскочить в Дыру, нагрузиться под завязку и дернуть домой.
– Папа, я что-то нашел! – кричал младший лейтенант Нежный.
– Неси сюда, сынок! – отвечал командир Березин.
– Тьфу ты! – плюнул на песок Бараско. – Пользуется служебным положением!
– Какое же это положение? – не согласился Костя. – Это бизнес. В Москве все так делают.
– Не знаю, как в Москве, а у нас это называется дуростью.
Они спустились по другую сторону бархана и возле куста саксаула решили закусить. Не успели они умять банку тушенки и каравай хлеба, как на гребне бархана, со стороны пустыни мелькнула и пропала чья-то голова. Костя схватился за автомат.
– Эй! – крикнул кто-то на корявом русском, однако не показываясь. – Давай жетон! Давай!
– Кто это? – оторопело спросил Костя, держа гребень бархана под прицелом и ежесекундно ожидая, что оттуда прилетит граната.
– Аборигены, – спокойно ответил Бараско вычищая банку коркой хлеба. – А может, партизаны? У тебя мелочь есть?
Костя нащупал в кармане три монеты по пять рублей.
– Только просто так не отдавай, – сказал Бараско, прикладываясь к бутылке с водой.
– А что взамен?
– Сейчас посмотрим? Эй чукча, вали сюда! – позвал Бараско, едва взглянув наверх.
Из-за гребня бархана, мелькнув, как ящерица, скатился волосатый человек, одетый пестро, как американский бомж, но в какой-то разорванной треуголке времен наполеоновских войн, и первым делом, схватив пустую консервную банку, сунул ее за пазуху:
– Дай жетон! – протянул руку. – Дай!
– Э-э-э! – замахнулся Бараско. – Положи на место!
– Дай, а? Дай? Будь другом? А я тебе такой хабар, такой!.. – человек с ловкостью фокусника извлек из своего тряпья, как показалось Косте, глиняную трубочку. Флейту, что ли? Или свисток? Нет, она больше походила на палочку для ковыряния в носу.
– Не-не-не-не… – отказался Бараско. – Зачем нам твоя 'фляжка'?
– Как зачем? – гримасничал человек. – Шалманить будешь.
– Нет! – твердо сказал Бараско. – Мы местное пиво не пьем. Плохое у вас пиво. – И пояснил специально для Кости: – Моча, а не пиво, они какую-то траву жуют, сплевывают в ведро, а потом заливают водой из реки, и все это бродит на солнце. Вот из этой трубочки она и течет хоть всю жизнь, но только, исключительно, в Дыре. А у нас – бесполезная трубка. Нет! Нет! Ты, чукча, дай нам что-нибудь полезное.
– Нема, – развел руками абориген.
– А вот у тебя – 'пометы'.
– 'Пометы' нема, есть только 'фляжка'.
– Ну тогда иди отсюда! – грубо сказал Бараско. – И банку нашу отдай. Из банок они украшения делают, – сказал он, обращаясь к Косте, и продают туристам втридорога.
– На 'пометы', на, – согласился абориген. – Но за нее банка и два жетона.
– Одним обойдешься, – сказал Бараско. – Отдай ему одну монету.
Обмен состоялся, и абориген тотчас исчез, оставив им, как показалось Косте, кусочек глины на веревке, чтобы носить на шее.
– Что это такое?
– Одноразовая шапка-невидимка. Пригодится за пять рублей-то, – произнес Бараско и полез по склону бархана.
– А почему они деньги называют жетонами? – Костя лез следом
– Да потому что у них только становится вычислительная система. А деньги им нужны для обозначения количества продуктов.
– Дикари, однако, – заметил Костя.
– Сейчас увидишь, какие это дикари… – пообещал Бараско и уверенно повел его на северо-восток, где по его словам находился аборигенное поселение Красноводск.
– Конечно, это не наш Красноводск, просто так мы его называем, – объяснил он. – Мне там свидание назначено.
– Вот для чего я тебе был нужен, – догадался Костя, – чтобы добраться сюда?
– Не совсем.
– А для чего? Ты же бывший полицейский.
– Я уже был им пять раз. Мне просто некуда деваться. Каждый раз, когда немцы появляются, они заставляют ходить меня с ними по Зоне. Потом меня как бы убивают. И все повторяется заново.
– Врешь ты все! – сказал Костя.
– Нет, – Бараско сел на землю и загреб жменю песка. – Ты изменил течение времени. Здесь раньше все было стабильно из года в год. Сталкеры занимались своим делом, немцы своим, военные думали, что все контролируют. Никто никому не мешал. Немцы искали свое, мы – свое, потому что не видели друг друга. А теперь все зашевелилось, и время стало течь, как этот песок. Разорван круг зависимостей только потому, что тебя выбрал 'анцитаур' – в общем-то, постороннего человека, даже не сталкера. Дыра должна открыться. В Дыре есть лекарство для моей дочери. Большего мне и не надо.
– Врешь, ну ведь врешь! – закричал Костя. – Наверное, ты думаешь, меня так просто можно облапошить?!
– Эх, парень, парень, ничего я не думаю. Я давно уже устал здесь бродить. Жизнь оказалась слишком сложной. Многое в ней запутано. Порой то, что кажется, явным, на самом деле ничего не стоит. Так что не руби с плеча. Впрочем, ты свободен. Можешь идти в бронепоезд и катиться в свой коммунизм.
– Не-е-е… – разочарованно выдавил из себя Костя. – Я с тобой.
– Ну смотри, – равнодушно заметил Бараско. – Не пожалей.