* * *
На сеновале мальчишка отлеживался еще двое суток. На Земле такие ранения уложили бы его в постель на месяц, и это считали бы хорошим сроком. Но тут получалось по-другому.
Баба Стеша оказалась до невероятности криклива и ворчлива, но она отлично кормила Олега и лечила непонятными и действенными методами. Однако и она пришла в легкое изумление, когда утром третьего дня обнаружила мальчишку у дверей сеновала: все еще морщась, он колол дрова.
Баба Стеша вытянула Олега полотенцем по спине и погнала обратно на сеновал, поливая бранью за то, что он вылез наружу. А запихав мальчишку в укрытие, она остановилась в дверях, убрав руки под передник, изумленно покачала головой:
- Ой народ горцы! Из стали откованы… Тебе бы лежать, малый, слышишь?
- Слышу, - отозвался Олег. - Я себя нормально чувствую!
- Про то и говорю… - непонятно ответила старуха. - Ой, народ… Бог-то, кажись, за вас.
- Говорят: бог-то бог, да и сам не будь плох! - откликнулся сверху Олег. Баба Стеша фыркнула, как молодая, и ушла в дом.
Лежа на пахучем сене с руками, заложенными за голову, Олег лениво размышлял "за жизнь". В щели под стрехой пробивались широкие лучи солнечного света. "Погода - как по заказу, - весело отметил Олег, - ребятам сейчас хорошо. Да и мне будет неплохо их догонять. Завтра и уйду…"
От этого решения настроение стало вообще радужным. Сутки, другие - и он вновь со своими… Но тут по какой-то странной прихоти сознания Олег задумался над происходящим вообще. Чудно как-то все сложилось. Откуда враг узнал столько вещей, которые должны были быть известны партизанам - и больше никому? Место встречи, место лагеря Гоймира, о том, что горцы хотели встретиться в Сосенкином Яру? Вся эта канитель с засадами, окружением, ловушками - ее мог затеять лишь знающий человек, посвященный в дела четы… даже нескольких чет! Сорвалось-то по чистой случайности! "Благодаря мне," - весьма гордо заметил Олег, шурша сеном и потягиваясь в нем - все еще осторожно, чтобы не вызвать боль. Но рана вроде бы не тревожила… Он снова начал думать о завтрашнем дне - и отвлек его от этих мыслей разговор.
За стеной.
Олег знал, что стена эта выходит в один из переулков, а тот, в свою очередь, выводит к дороге вдоль реки. Он не раз посматривал от нечего делать на этот переулочек, где в подсохшей за последние дни пыли и в зарослях странных красноватых лопухов рылись куры. Люди тут ходили редко - да, и вообще в Сосенкином Яру их жило куда меньше, чем в Стрелково.
Осторожно шурша сеном, Олег подобрался к стрехе. Оседлал балку. Лег на нее животом, свел ноги вместе и приблизил лицо к щели…
…Один из говоривших был офицер - горный стрелок. Он явно нервничал и к своему собеседнику обращался то агрессивно, то заискивающе - первый признак неуверенности в себе. Это было тем более странно, что его собеседник - Олег видел со спины - был подросток, одетый в пятнистый комбинезон, с непокрытой головой, вроде бы без оружия. Но говорил этот парнишка почти командирским тоном:
- А какого черта вы еще от меня хотите? Я один сделал больше, чем все ваши люди вместе взятые. Я глупо и ненужно рисковал. Я занимался не своим делом…
- Ну что тебе это стоило, Тоша? - спросил офицер. - Для тебя это пара пустяков?
- Какие вы говорите глупости! Если вы думаете, что так легко было их выслеживать, а, потом самому себе вывихивать бедро - попробуйте? А тут еще этот рыжий с глазами, как у ожившего детектора, лжи! Если бы он хоть чуточку меня заподозрил и задал парочку вопросов о своем городе… - мальчишка передернул плечами.
- Тоша, ради бога! - офицер даже молитвенно сложил руки. - Ещё раз!
- Нет уж! Я для вас сделал все! Я ЗА вас все сделал, я дал вам сведения, а вы проморгали противника, упустили его из рук да еще и позволили ему начистить вам морду! Работайте сами, а у меня дела! Мне и так устроили разнос за эту экспедицию!
- О, с анОрмондом йорд Виардтой я договорюсь! Тоша, мы, в конце концов, одно дело делаем!
- Хорошо, ладно, - буркнул парнишка. - Я прогуляюсь на речку, а вы идите, наладьте связь - встретимся потом здесь и все обсудим.
- Тоша, ты меня спасаешь! - офицер затряс руку мальчишки, тот почти вырвал ее и, что-то буркнув неприязненно, повернулся.
Олег ожидал этого. Он узнал парня по голосу, как раз когда офицер назвал его "Тошей". Но передать чувство гнева, гадливости, стыда, непонятной тоски - передать все это было почти невозможно. Мальчишка, которого они спасли, к которому отнеслись по-человечески-доверчиво, оказался врагом. Человеком, хладнокровно и рассчитанно сдавшим врагу людей, которые о нем искренне позаботились. И лишь чудо спасло шесть десятков бойцов…
Нет, Олег понимал, что на войне возможно все, чтобы нанести врагу урон, идут в дело самые нечистые методы - особенно на войне партизанской "украдной". Но вот так… глядя в глаза людям… слушая их утешающие слова… не выдав себя ничем - готовить им смерть?! Все равно что пожать человеку руку, сказать ему: "Будь здоров?" - а, когда он повернется, ударить ножом в спину.
"И сейчас, - Олег ощутил, как в голове тяжелыми толчками пульсирует, разрастаясь, злость, - он готовится сделать то же самое. Интересно, как он подкатится на этот раз? Выйдет навстречу с "найденной коровой"? Или просто "случайно попадется на пути"? И будет смеяться, хлопать наших по рукам, есть с ними, смотреть им в глаза… А потом уйдет. Чтобы привести тех, кто для него в самом деле "наши". Ну уж нет!"
Вытянув босую ногу, Олег подцепил пальцами ремень автомата и, высунув ствол под стреху, поймал в придел светло-русый затылок. Антон отошел шагов на тридцать, не больше…
- Стоп, - тихо сказал Олег вслух. И посмотрел в другую сторону.
Офицер ушел еще недалеко. Можно снять и его, проблем нет. Но на выстрелы прибегут солдаты, они где-то рядом. Даже если он, Олег, уйдет, бабе Стеше несдобровать. А приносить смерть в ее дом мальчик не хотел.
Он плюхнулся в сено. Отложил автомат и быстро оделся - одежда была застирана от крови и аккуратно починена. Потом достал и положил на ладонь камас.
И вот тут его пробрало! Не страхом, а отвращением к тому, что предстоит сделать. Сцепив зубы, Олег закрыл глаза и переждал наплыв дурноты, похожий на мутную, шумную волну-цунами - он так и представлял эту волну, кадры виденной хроники…
…Война оставалась войной. И даже убитый хобайн, которого Олег заколол в самом начале похода, укладывался в ее схему. Он был боец и грозил Олегу тем, что получил сам - смертью. Даже девчонка, застреленная в лесу, все еще оставалась "в рамках войны".
Не оставался в них Антон: с одной стороны - безжалостный вражеский разведчик, с другой - мальчишка младше Олега с открытой улыбкой.
"А если рвануть сейчас к нашим? - мелькнула спасительная, казалось, мысль. - Я его опережу, и он явится прямо в наши руки… Да, - добавил Олег, - и убьет его уже кто-то другой, а не ты. Марычев. Оч-чень просто, а главное - спокойно, ты сможешь даже в сторонку отойти и ушки зажать, и глазки зажмурить… Твоя совесть останется чистой-чистой, как носовой платочек в кармашке. Это же так офигительно важно - иметь чистую совесть! Кто-то - но не ты… И правильно, береги себя, Олежка - у тебя это здорово получается! Вместо того, чтобы извозиться в грязи самому, ты обольешь ею кого-то другого. Но значит ли это - остаться чистым?!"
Олег услышал чей-то хриплый и злой голос, произносящий матерные ругательства - и не сразу узнал свой собственный.
Замолчав, он сжал в руке, лезвие камаса, чувствуя, как оно нехотя, словно с недоумением, ранит хозяйскую ладонь. Это была физическая боль, и терпеть ее оказалось легче, чем мысль о том, что предстояло сделать. Но переложить это еще на кого-то Олег не мог.
…Больше всего Олег боялся, что офицер заявится первым. Ему не хотелось возиться еще и с ним. Но Антон не разочаровал Олега. Тот лежал на скате крыши, обращенном во двор, наблюдал из-за конька за приближающимся неспешно хобайном и вел философский спор с товарищем Достоевским.
"Ну и как же мне поступить? - интересовался Олег у классика. - Вот сейчас слезинки ребенка будут капать градом. Потоком. Так может, пусть идет? - Антон, наверное, выкупался - во всяком случае, волосы его сейчас темными от воды и блестели мокро. Он чему-то улыбался и ловко срезал прутом головки цветков у дороги. Очень ловко, точными, молниеносными, совсем не мальчишескими движениями, и Олег мельком подумал еще, что не хотел бы увидеть в этой руке клинок. - А потом погибнут наши ребята - с их слезами как быть? И даже не с их, они не заплачут и на костре - но сколько женщин и девчонок страшно завоют в Рысьем Логове? Ведь он слышал это, Олег, слышал - когда женщина воет уже не по-человечески… Или они не в счет, или как у кочевников - что вижу, о том пою?.. Интересно, что он себе представляет, ссекая цветы? Думает ли он, что можно умереть здесь, на тихой и теплой летней улице? ДУМАЕТ ЛИ ОН, ЧТО ВООБЩЕ МОЖНО УМЕРЕТЬ?!"
Пропустив Антона, Олег съехал к краю крыши. Подумал напоследок: "Сука вы, Фёдор Михайлович, и фарисей!" - и мягко спрыгнул в пыльную траву. Бесшумно, но Антон почти сразу обернулся - и рука его скользнула в карман на бедре.
Вообще-то Олег такого ждал. Небольшой пистолет упал под стенку, и Олег, оттолкнув Антона к стене, выпрямился. Перекосив лицо, Антон придерживал вывихнутое запястье, вжимаясь в стену.
- Здравствуй, Тоша, - тихо сказал Олег. - Узнал? Значит, церковь-то недалеко?
Антон побледнел. Олег достал из ножен камас - и Антон перевел глаза на него. И вдруг попросил:
- Не надо, - голос его дрогнул. - Пожалуйста, не надо. Я не хочу… умирать.
- Неужели ты думаешь, что кто-то хочет? - Олег приближался к нему неспешно, покачивая камасом. Он не хотел пугать. Скорей медлил, потому что не хотел убивать…