В избе все были нагими - от мала до велика. А запах - будто в ноздри сверло. От Круза шарахнулась толстенькая бабенка, белобрысая сверху и рыженькая внизу. Мужчины, сидящие у чадного жирового светильника, повскакивали. Остался сидеть один - дряхлый, со слившейся, осклизлой бороденкой, с белесой редкой шерстью на груди, с узловатыми коленями и расплывшимся лиловым черепом в обнимку со змеей на плече.
- Всем сесть! - скомандовал Круз. - Я не собираюсь никого убивать.
Пюхти, зашедший следом, перевел. Женщины притихли. Мужчины замерли. Никто не глянул вбок - туда, где, обернутые в промасленные шкуры, стояли рядком у стены карабины и "Калашниковы". Во всех глазах виделся один непомерный расплесканный ужас.
И тогда поднялся старик - медленно, дрожа. Крузу показалось - слышен скрип суставов.
- Ты… ты как сюда попал? Ты же свою грязь приволок сюда, падло! - выговорил хрипло. - Зима сожрет тебя, тебя и твою погань! Вон!
- Ты и есть знаменитый шаман Буй? - спросил Круз, усмехнувшись. - Зима - она у нас в подружках. Это вас она жрет. А мы от нее сильнее.
Пюхти, спохватившись, начал было переводить, но умолк на третьем слове.
- Ты че, понты кидать приперся? Или за бабами?
- Если меня не обманули, ты хвастал, что грязным тебя нипочем не тронуть? Что грязь тебя не найдет и не войдет к тебе? Ты был прав, старик, - мы чисты. Грязь не коснулась нас. Мы прошли через нее, и она не пристала к нам. А твой народ чист только потому, что вы боитесь и подойти к ней.
Старик молчал, глядя исподлобья.
- Интересно, ты сам додумался до "чистоты" или тебе подсказали? - Круз усмехнулся. - Впрочем, неважно. За то, что ты сделал с нашими друзьями, я б набил тебе углей в брюхо. Но я сделаю хуже. Я заберу из этого чума всех, кого коснулось мое дыхание. И уйду. А тебя оставлю - чтобы ты сам объяснил своему народу, кто мы такие.
- Сука! - прошипел старик.
- Сука? Ты сейчас сам скажешь своим, чтобы они одевались. По одному, строго по одному. А то трупы будут. И пусть выходят.
- На понт берешь, падло? - прохрипел старик. - Я сукой никогда не был и не буду. Они все мне - дети. Они…
- Прежде чем сделать что-нибудь храброе, хорошо подумай. Мои люди и волки сейчас у каждого чума. Все твое племя умрет здесь.
- Да, - сказал старик - и медленно, сгорбившись, пошел к Крузу.
Всхлипнул ребенок. Кто-то выдохнул удивленно.
- Стой, - предупредил Круз.
Старик стал - и вдруг ударил рукой по жировой лампе, подвешенной на проволоке к потолку. Круз отшатнулся, зашипел - горячий жир попал налицо. И тут, как по команде, вскочили все.
А от двери ударили в два ствола.
- Стой! - заорал Круз. - Не стрелять! Не стрелять! Ты чего, они ж твоя кровь?!
- Они б нас завалили, - сказал Пюхти виновато, опуская автомат.
- Не стрелять! - заорал Круз, выскакивая.
В вое ветра хлопок от гранаты почти не слышен. Только дергается нелепая, хворостом обложенная связка жердей и шкур, укрывающая людей от бурана, а тот подхватывает мгновенно, раздергивает, хлещет по голым, окровавленным людям ледяной крупой. Криков не слышно, нагая женщина разевает рот над крошечным, облепленным снегом тельцем. Ветер треплет волосы, застит глаза.
- Стой! - закричал Круз.
Выхватил ракетницу, пальнул.
Крикнул Последышу: "Собирай всех, уходим!"
Когда поднялись на гребень отрога, буран утих. Словно выключили его внезапно - и снег, несшийся, хлеставший по лицам, полетел вниз медленно и лениво. Улегся.
Круз обернулся. Заимка еще догорала. В сером сумраке полярной ночи пламя казалось стаей округлых, игривых зверьков, то прячущихся в норы, то выскакивающих. А тела, лежащие вокруг, серый сумрак спрятал, растворил. Нет их и не было, и кровь спрятал снег.
- Зря не добили, батя, зря, - пробурчал Захар. - Я б это семя иродово под корень. Они ж стойбище Пюхтино под корень вырезали, никого не пощадили. Лютованы. Чистоту они наводят, дикари хреновы. Я…
- Заткнись, - приказал Круз.
- Ну что ты, батя, как всегда. Я ж понимаю, они теперь как шелковые станут, поймут, что где угодно достанем, а…
Круз ткнул кулаком, не глядя. Захар кувырнулся в сугроб. Вылез, отплевываясь, улыбка до ушей.
- Ну а говорят - старый ты стал, сдаешь. Мне б так сдавать. Кувалдой приложил, ей-ей! Эй, Пеструн, отряхни-ка.
Юрок-Пеструн подбежал, шлепая снегоступами, принялся счищать снег.
- Э-э, молодец. Ты, батя, не поверишь - опосля того, как ширнул его знахарь, та-а-кой исполнительный стал, чудо! Как сынок родной! Бабу ему подарю. Как ты, батя, смотришь, а?
- Подари, - согласился Круз и, отвернувшись, пошел размашисто вниз.
- Э-э, нам бы передохнуть! - заорал Захар вслед.
Затем вздохнул и сообщил Юрку значительно:
- Батя, он суровый, но дело знает. Закон говорит.
- Ага, - согласился Юрок радостно.
- Ты за Паленым-то присмотри, - посоветовал Захар. - Вроде на левую переднюю припадает. Может, наморозило ему между пальцев-то? А ну, геть, на ать-два!
- Передохнуть бы?
- До базы доберемся, там передохнем. А ну, пошел!
Но остановиться пришлось раньше. В буране вымотались, бойня в долине легла свинцом на тела и души. Круз видел в лицах тяжелое, тусклое безразличие. На подъеме оказалось, что буран смел с перевала снег, открыв заледенелые камни. И тогда Круз приказал стать на площадке между огромными валунами, обсевшими пригорок словно ограда. Ближе к замерзшей реке торчали из-под снега бревна, ржавая арматура - наверное, когда-то была база геологов или разбойных золотодобытчиков. Развели костер. Высушенная морозом труха хоть жару давала немного, но горела споро. Люди и волки стали у костра - греться самим, разогревать волкам мясо, а себе - жестянки с кашей и тушенкой. Выдали спирт, по полбутылки на нос. Кто выпил сразу, кто цедил потихоньку, чтоб продлить жидкое тепло, побежавшее в теле. Никто не переговаривался. Серые, измученные лица.
А с чего радоваться? Вместо того чтобы напугать и увести людей, устроили бойню. И ушли порожняком. Круз усмехнулся. Пусть думают. Неизвестно, лучше ли бы вышло, если б все как задумано. Но по метели и такой дороге с пленными… И с неизбежной погоней на хвосте. А тут место гиблое. Горы смыкаются коридором, крутые осыпи, взлобья, и подъем как лестница, от озера к озеру, снизу все как на ладони. Одно хорошо - после такой бойни вряд ли кто соберется бежать следом…
Быть может, потому, что Круз о погоне думал - он и заметил ее первым. Часовые и волки не разглядели в сером сумраке. А Круз, угадав скорее чутьем, чем зрением, крикнул, показав на гребень хребта: "В ружье!" - за полминуты до того, как над его головой брызнуло каменной крошкой.
Узнали потом: разоренное стойбище было малой частью, присными шамана. А те, кого созвал он драться с продавшимися нечистым, стояли в соседнем распадке, в получасе всего. Но в полярной ночи и люди, и волки не углядели их. И потому случилось как раз то, чего Круз боялся больше всего, - на две дюжины его людей и десяток волков обвалилась сила всех племен, соединившихся против нечистых. Со свежими силами, налегке, они побежали по гребням, перекрыли проход. И несмотря на сумрак, стреляли на диво точно. Крузова команда залегла за валунами, высчитывая, что проще: умереть, кинувшись на прорыв, или умереть, замерзнув среди камней.
Но буран, тоже отдохнувший, сам решил, кому выжить, а кому умереть.
Уцелевшие потом говорили, что дело в шаманах. Что два древних могучих колдуна, уцелевших с тех времен, когда люди утонули в своей грязи, наконец решили давний спор. Что один, великий шаман Буй, собрал добрых чистых и увел людей туда, где грязь не коснулась земли и травы. А другой, лютый и хитрый, нашел, как очищаться человечьей кровью и огнем, и собрал злых - и людей, одержимых нечистыми духами, и волков. Буй наслал на него бурю, но злой шаман пробился сквозь ревущий ветер и снег и застиг Буя врасплох. Буй умер, и вместе с ним умерли воины его дома, его жены и дети, чью кровь злой шаман выпил. Но перед смертью Буй послал свой дух в буран, и тот настиг злых в горной долине. Была колдовская битва, горы снега вздымались и сметали все на пути. Погибло много, много воинов, ушедших мстить за шамана. Злой шаман был могуч и не погиб. Но его сила осталась в буране, и многие его люди и звери, чей дух оказался закован проклятием Буя, остались в той долине. Закаменели, стали валунами - и навсегда закрыли дорогу на перевал. А союз племен, собранный Буем, рассыпался, и семьи, будто разрозненные веточки, разбрелись по долинам, оплакивая воинов. Горе, горе народу оленей!
Такого бурана Круз не видел никогда в жизни. Не стало неба, и не стало воздуха. Ноздри уткнулись в колючую белую стену. Вот она, расплата за глупость! За идиотский этот набег. Хотелось решить все проблемы разом. Переломить оленным хребет, обезглавить, показать, что может достать их везде и всюду и некуда бежать.
Как же холодно. Люто, невыносимо! Холод лезет под кожу, втыкает кривые, ломаные иглы. И не пошевелиться, не выглянуть из-за камня. Словно палкой бьет по рукам, швыряет, гнет.
Потом ухнуло - глухо, подземно, будто шевельнулась, вздохнула во сне гора. Жидкий бегучий снег потек, захлестнул, накрыл с головой. И стало тепло.
Но ненадолго. Вдруг сверху заскреблось, на лицо посыпалось холодное, обожгло, укололо. И чей-то знакомый голос пробурчал:
- Батя, ты че, заснул? Батя?
- Захар? - спросил Круз сонно.
- Батя, вылазь! Я тебя из норы не вытяну, тяжелый ты.
Круз вздрогнул. Затем выпрямился, зашипев от боли в оцепенелых суставах. Боль помогла - будто адреналина вкатили.