На третий год после его появления все, кто занимался поставкой крупных партий, кто разбогател вдруг и невероятно, кто выжил после бойни, захлестнувшей торговцев "живой" дурью, в одночасье разорились. Другой неизвестный гений - или множество их, осененных носившимся в воздухе, - додумался плодить живое счастье на кухне, в обыкновенной чашке бульона. Так разводили сибирскую язву на фабриках, ударно работающих вопреки любым международным запретам. Только там чашки были размером с самосвал.
А теперь любой, доставший хоть сотую часть дозы, мог обеспечить себя счастьем, и тратиться ему приходилось только на мясо. Да и то счастью хватало навара, а прочим питались счастливцы.
Вскорости весь мир превратился в гигантскую биолабораторию. Неудивительно, что еще через два года счастье научилось летать. И накрыло всех.
3
Крузу хотелось орать. Забиться в угол, заткнуть ноздри, закопаться в землю, удирать стремглав, побросав все. Было хуже, чем сорок с лишним лет назад, когда высадили с вертолетов на Юкатане и пришлось идти сквозь зеленую муть прямо на пулеметы.
Огороды заросли сиренью и лозой. А копанка на задворках осталась чистой - видно, ключ бьет. На мостках доски истлели, сарай сложился в себя скомканным кульком. В хате окно оскаленной пастью, сверху зуб стекла и снизу.
Сколько похожих деревень видел… но почему так трясет?
Пустырь перед магазином. Бетон лежит - видно, лужа была перед входом. Между плитами одуванчики лезут. А сам магазин уцелел на диво. Стены толстенные, кирпич. Окошко-бойница. Не иначе лет триста домине. Крыша держится, только железо кровельное поржавело.
Стоп. Круз поднял руку. Показал: След - со мной, остальным - на стреме.
Замок ржавый валяется на крыльце. Дверь железными полосами крест-накрест, петли проржавели. Но - подалась легко.
Выгребли тут все. Даже плесени на полках нет. Недавно выгребли. Но пыль повсюду в полпальца. Золотистая такая пыль.
И тут по Крузовым ноздрям будто ляснули раскаленным молотком.
- Назад! - прошипел он. - Назад, мать твою!
Шажком, шажком, чтобы пыль эту не взбить.
На крыльце, обернувшись, хотел махнуть рукой - мол, ноги отсюда, - но замер. След стоял, глядя на север, туда, где деревенская улица терялась в сирени. И Левый с Последышем, стоя посреди улицы, смотрели туда же, будто завороженные.
Из сирени на дорогу вылез мальчуган. Лет двенадцати, не больше. Тоненький, белобрысый. С курячьими белесыми волосенками, птичьей шейкой и огромными, в пол-лица, синими искристыми глазами. Стал, улыбаясь.
А затем из кустов вышел волк. За ним второй, третий. Уселись по-песьи, лениво.
У Круза в желудке родился холодный колючий ком. Пополз наверх, уперся в глотку. Вот тебе и тридцать семь лет после "опа". И полтора месяца до полных тридцати восьми. Мать твою, снова послушал очкастого бзика!
Конечно, можно сейчас поднять винт и спокойно положить мальчишку посреди дороги с дырой во лбу. Но - и в этом Круз был уверен твердо, нутром и даже пропотелыми носками - делать этого нельзя. Если этого не делать, проживешь дольше. Может, на полчаса, но дольше.
Щенки переглянусь. Последыш уложил автомат наземь. Пошел. Встал напротив, в трех шагах. Волки смотрели, не шелохнувшись. А мальчуган рассмеялся. И разжал левую ладонь, сдул горсть золотистой пыли.
Последыш вздрогнул.
- Ты кто? - выговорил хрипло, вытаскивая слова из пересохшего рта.
- Янка, - добродушно ответил мальчуган. - А вы - мясо.
- Ты кого зовешь мясом, недомерок? Мой отец - волк, и брат - волк. Хочешь научу, как недомерку обращаться к волкам?
- Волк? Это как? Правда? - спросил мальчуган удивленно. - А чего тогда с вами мясо?
- Сам ты мясо!
- Я сейчас скажу Чиншу, он тебе пупок вырвет, - сообщил мальчуган все так же добродушно.
- Пусть попробует!
- Ну, - мальчишка пожал плечами, - как хочешь. Чинш…
- Стой! - сказали из кустов.
На улицу вывалился мужик - точная копия мальчишки, раздутая вдвое, одетая в такое же серое тряпье, с такими же голубыми глазами, но и с бороденкой, куцей и редкой, и с прыщом во лбу.
- Не мясо они, Янко. Не похожи.
- Это бывает, что не похожи, а на самом деле - мясо! С ними же мясо было!
- Мало ли что было. Не дорос ты еще сам такое думать.
- Как выходить - дорос, а как…
- Хватит, - приказал прыщелобый и, оглядев Последыша сверху донизу, спросил удивленно: - Ты из каких будешь, хлопче?
- Мы - волки из Колы! - ответил Последыш, сощурившись.
- Ох ты, ёп-ти-тить. - Прыщелобый вздохнул. - Кто у вас там старшой? Эй ты, который седой с дубальтовкой, ходь сюды!
- Сам иди, оборванец, - процедил Последыш.
Но прыщелобый, не обратив никакого внимания, крикнул Крузу:
- Батько, ты подойди лучше, лады? А то кабы чего не случилось.
- Если чего случится, ты умрешь раньше, чем твой снайпер меня выцелит, - сообщил Круз. - Да и старый я, к молодым бегать. Ты, почитай, вдвое меня моложе. А ну, ноги в руки!
Янко хихикнул. Крайний слева серый зарычал.
- Ну, Чинш, не ругайся, - заметил прыщелобый с неожиданным миролюбием. - Принято так у людей, к старшим ходить.
И пошел. Круз только сейчас заметил, что прыщелобый, как и его мальчуган, бос.
- Батько, ты на нас не серчай, - попросил прыщелобый, подойдя. - Меня Владом зовут, а тот сопливый - Янко. Нас дидько наш, старшой, послал к вам. Хочет он с вашим знахарем поговорить, который длинный и с псиной здоровой. Да и с вами тоже. Вижу, люди вы рассудительные, стоящие. Так вы с нами пойдите, а то плохое может случиться, честное слово. Мы народ диковатый, и земля тут наша искони. Не любим мы чужих оружных.
- Мы пойдем, - пообещал Круз.
Круз видел многое. Видел, как выживают те, кто остался в Лондоне и Мадриде. Как выживают, забившись в горы и спрятавшись на островах, носясь по рассыпающимся дорогам, стреляя во все подряд, молясь, строя корабли. И думал, что страннее устройства жизни волколюдей, подобравших Круза заполярной зимой и принявших в стаю, придумать трудно. Но здешний народ, живший среди обычной, не слишком одичавшей и не слишком разоренной средней полосы, перещеголял северян. Круз не увидел ни дотов с тяжелыми пулеметами, ни канав с кольями, ни стен. Обычный полусельский городишко на берегу медленной реки, заросший ивами, с полутысячелетней башней ратуши, переделанной век тому в школу, с церковью и костелом по соседству, с тремя улицами, только и поместившимися на узком холме между болотом и рекой. Не слишком одичавший городишко, но изрядно разваленный. Обычный.
Только по улицам его ходили волки. С виду - настоящие, чистокровные серые. Ленивые, сытые. Не уступавшие людям дороги. А потом Круз увидел, как тянут груженную дровами телегу живые трупы. Страшно изъязвленные, обожженные, обмотанные тряпками или вовсе голые, проткнутые ржавыми штырями, с гниющей кожей. Мальчишка верхом на дровах, регоча, тыкал их палкой с гвоздем. Они даже не вздрагивали.
- Сазон вовсе мясо свое запустил, - сказал Влад укоризненно. - Дождется, пока волки заберут.
Не успел договорить, как на телегу вспрыгнул волк с подпалиной на плече. Повалил мальчишку, выхватил палку, отшвырнул. Встал, рыча.
Из-за кустов выскочили трое, мгновенно выдрали крайний животруп из постромков и, не оттащив даже, принялись пожирать. Животруп закричал - тоненько, по-птичьи.
- Дядя Влад! - закричал Янко. - Опять Штыповы безобразят! Я им сейчас!
И потянул из-за ворота свистульку на ремешке.
- А ну окстись! - одернул Влад. - Штып меня старше, и Сазон тоже, не мне и не тебе по ним свистеть. Пусть дидько разбирается. Штыповы в своем праве.
- Да он же Петрука покалечит!
- Кто, Штып? Да он младенцев через реку носит! Подержит Петрука твоего, чтоб не засвистел ненароком, и отпустит.
- А где Штып? - спросил Последыш ошарашенно.
- Ты че, слепой? - сказал Янко. - Вон, на телеге, с подпалиной который.
Подпаленный Штып спрыгнул с телеги. Подошел лениво к животрупу, уже переставшему дергаться, сунул морду в распоротый живот.
И тут Петрук засвистел. Крузу будто загнали тупое ржавое сверло в уши и принялись медленно, с хохотом поворачивать. Две ноты - одна выше визга, вторая толстая, гнусавая, звук вибрирует, трясется между ними, рассыпается стеклом, острым, крохким. Волки замерли, прижав уши. Спрятали морды меж лап, скрючились, припали к земле.
В этот момент пес Хук, огромная черная животина, раза в полтора больше любого из волков, прыгнул.
Круз не сразу решился оторвать ладони от ушей - такой странной, дикой, удивительной показалась тишина.
Потом Янко вскарабкался на телегу и, деловито размахнувшись, стукнул Петрука в нос.
Дидько обитал не в ратуше и не в тяжелом бетонном утюге прежнего градоначальства, а на краю города, в узком углу у соединения рек, в бывшем гастрономе, чьи обширные витрины украшали куски зеркал и черепа, человечьи и волчьи. Оказался дидько вовсе не старым, не больше пятидесяти, и смотрел на пришлецов как на диковинное зверье из разъезжего цирка. А в особенности на Дана и пса Хука, которого волки опасливо обходили.
Когда насмотрелся, поскреб в бороденке и объявил: "Праздновать будем! Гости у нас! Особые". Народ - вперемешку мужики в домотканом и парни в пятнистом, увешанные оружием, - радостно загомонил и потянулся к выходу, к широким алюминиевым дверям, пробитым посередине ржавым крюком.
- А вы погодьте, - велел Крузу. - Мы погуторим немного, если вы устали не очень. Вы, наверное, и не знаете, как оно у нас?
- Не знаем, - подтвердил Круз.